Something about Klaroline

Lord Huron—The Yawning Grave

— Как мне называть тебя, sweetheart? — У меня множество имен, — задумавшись на мгновение, она вспоминала каждое из них. Порой обидное, оскорбительное, полное ненависти, порой настолько прекрасное, как и дева, сидящая рядом с первородным гибридом на песчаном берегу Русалочьей пристани. — Но мне по душе Кэролайн.       Никлаус кивнул, улыбнувшись, любуясь той, что вышла из морской пены на его кровавый зов. Не зря он привел с собой жертву. Какого-то простачка, встреченного Майклсоном в баре. Теперь же русалка смаковала кровью парня, ничем не отличаясь от обычного вампира, коих древнейший привык не только встречать, но и создавать.       С представителями мира фейри же было иначе. Они появлялись вне воли первородных. И никогда не подчинялись никому из них. Это страшило, гневило и очаровывало Клауса, ведь те, на кого не распространялась его власть, не лебезили перед ним, оставаясь честными до колкой боли в груди. Там, где, кажется, тысячу лет назад застыло сердце, превратившись в камень. Никлаус думал так до встречи с ней.       Он трижды бывал на этом берегу, добиваясь встречи с русалками, и трижды получал отворот-поворот, ведь морские девы помимо неимоверной красоты обладали еще и буйным, резким, дерзким, своевольным нравом, подобно шторму, вмиг накатывающему на преспокойный океан. Пожалуй, с ним можно было сравнить еще и взгляд белокурой красавицы, закончившей пить кровь и теперь безразлично чесавшей кудри золотым гребнем, сидя рядом с первородным. В ее глазах цвета лазурной морской глубины блестели искры лукавого соблазна, ведь даже сейчас, зная, кто перед ней, русалка не прекращала играть, завлекая Майклсона в свой плен. И он поддавался. Как мальчишка. Как слепой волчонок шел за этим сиянием, рядом с которым меркли все сокровища океанского дна, коих хранилось там превеликое множество. Но они имели цену. А Кэролайн — нет. — Зачем ты явился? — Узнать твое имя. — Лжешь, — звонко рассмеялась дева, мимолетно взглянув на него. Русалки умели пленять, очаровывать, сводить с ума, а еще видеть темные глубины любого сердца, исполняя его мечты, околдовывая и утаскивая к себе в место, откуда еще не выбирался никто. — Ты пришел за моей слезой.       Она знала. Всегда знала, что будет так. И ждала его не первый век. Ей предначертано было встретить древнейшего, который станет либо ее погибелью, либо подарит душу и заберет от бескрайней свободы туда, где они будут вместе всегда и навечно. Все зависело лишь от его выбора. И Кэролайн молила всех морских духов о том, чтобы Клаус не подвел ее надежды. — И признанием, — возможно, гибрид не догадывался, что предсказали этой русалке, но от одного взгляда на нее осознавал, что отныне все не будет как прежде. Он никогда не бороздил морские просторы, и все равно пал жертвой русалочьих чар, совершенно не жалея об этом и больше не проклиная младшего брата, по вине которого ему довелось связаться с фейри. Кол вновь угодил в колдовскую передрягу, да сгинул там, оставив семье лишь горстку пепла и вереницу проблем. Поэтому Майклсон вознамерился оживить сорванца, чтобы вновь уложить того в гроб. И для этого ему требовалась перламутровая слеза русалки, за которой он явился сюда, повстречавшись с самой судьбой. — И снова ложь, — на ее алых губах заиграла усмешка, — слезы укорачивают русалочий век, а я не готова умереть за тебя, Никлаус Майклсон. Пока — нет. Поддавшись порыву, он потянулся к ней, желая коснуться той, что вот-вот могла растаять словно предрассветное сияющее марево над морской пеной, и Кэролайн, почувствовав тепло его ладони на своем запястье, вздрогнув от удара на миг ожившего холодного сердца, выпустила из рук гребень. Не успев поднять его, русалка горько глянула на первородного гибрида, сделавшего это за нее. Теперь Клаус мог загадать желание, а она должна была беспрекословно исполнить любой завет древнейшего, не колеблясь и не имея права отказаться. И Майклсон знал об этом, но не воспользовался случаем, чтобы получить слезу. Это было первым испытанием, которое он прошел. — Там за моей спиной целый мир, Кэролайн, и он может принадлежать только нам. Пойдем со мной. — Просишь меня отречься от бескрайних глубин и соленого свежего бриза? — Да. Не уподобляйся мне, love, не становись лгуньей. Ты тоже чувствуешь это.       И он был прав. Но русалка не могла так легко сдаться. Она, как и все морские девы, мечтала о любви. Искала того, кому под силу было подарить ей душу, и заставить ее сердце вновь биться. Вот только для этого требовалось попрощаться с океаном навсегда. И знать, что в их верности не будет предательства, поэтому Кэролайн издавна придумала для суженого проверку, возложив на ее результат исход непосильного выбора, доверившись случаю. — Оставь его себе. И возвращайся через год, — вручив Майклсону гребень, белокурая девушка метнулась к воде, меняя облик, вместо поцелуя лишь обрызгав гибрида, шлепнув хвостом по накатившей волне.       Отныне ей предстояло ждать и наблюдать за Клаусом через зеркало, являющееся парой к подаренной первородному безделушке.       Русалке отрадно было видеть, как он тосковал по ней. Как гладил золотые зубцы, вспоминая их касания шелковистых прядей ее волос. Как рисовал ту, чьи уста не целовал ни разу, но грезил об ее ласках каждый миг.       До тех пор, пока волчья принцесса не добыла Клаусу желанную перламутровую слезу, потребовав взамен дар, достойный ее происхождения и усилий, затраченных на поиски последнего компонента зелья, дающего новую жизнь. И не было у первородного гибрида ничего дороже гребня, который он отдал за воскрешение младшего брата, пожертвовав своей любовью и надеждой морской девы на душу и счастье.       Не знала Кэролайн, что лишившись ее подарка, Никлаус все еще помнил о ней, ежечасно, ежеминутно отсчитывая мгновения до следующей встречи. В сердцах разбив зеркало, пролила русалка немало перламутровых слез о загубленной мечте и возможности оказаться в недоступном для нее мире рука об руку с тем, кто был уготован ей в суженые.       Но в назначенный день явилась на побережье, чтобы повидаться со ждавшим ее Майклсоном. За время разлуки, от боли предательства сердце морской девы лишь больше закалилось стужей, поселившейся в нем в момент, когда Клаус отказался от будущего с Кэролайн, и, несмотря на все его мольбы и клятвы, не верила она ни единому слову первородного, твердо решив, что пойдет против судьбы. Что древнейший не станет ее погибелью, а наоборот, она заберет его бессмертную вечность, причинив ему ответные страдания во что бы то ни стало.       Пусть льдинка северного океана в ее груди не могла биться и чувствовать то же, что чувствовал он, отказаться от Никлауса Кэролайн не могла. Только теперь их связывала ненависть, поселившаяся вместо пустоты в месте, где могла зародиться русалочья душа.       Когда дева подалась к нему, слившись с ним в поцелуе, Майклсон и не заметил, как Кэролайн утянула его на дно, очнувшись от ее чар лишь оказавшись в подводном гроте, где жила русалка век за веком.       Не так он представлял их следующую встречу. Не этого ждал, грезя о ней снова и снова. А теперь был предан, как и Кэролайн, оказавшись с разбитым вдребезги ледяным сердцем.       Не зря первородный сравнивал морскую деву с вампиром. Ведь желая избежать страданий, и те, и те забывали о чувствах, заперев их внутри себя, являя миру безэмоциональное чудовище, жаждущее лишь возмездия и не останавливающееся ни перед чем, чтобы достичь его, получив кратковременный покой. Не ошибался Клаус, называя русалок непокорными и своевольными. Почитательницы океанской свободы не прощали обмана. Не переступила через него и Кэролайн. Набросилась на Майклсона, а он не стал сопротивляться, наверное, впервые в своей бесконечной жизни.       Скованный неразрушимой цепью древний гибрид медленно угасал без крови, без света и без блеска взора любимых глаз, оставшись в одиночестве, которого страшился тысячу лет. Будучи обреченным на муки в океанской пучине, Никлаус потерял бесценное сокровище в миг, когда взглянув на него в последний раз, Кэролайн пронзила свое сердце осколком ракушки. А после облегченно считая последние удары своей и без того утраченной со слезами жизни, с агонией дарила Клаусу уже не злато, а лишь слова прощания и прощения, проклиная тот день, когда она явилась на кровавый зов, погубив своим появлением обоих. И понимая, что хоть желанная душа для русалок недостижима, но полюбить и обжечься можно даже испытывая вечный холод в груди.