Something about Klaroline

Alicia Keys — The Thing About Love

      Клаус слышит стук ее каблучков по дорожке, вымощенной разноцветной брусчаткой, и не поднимает взгляда, словно боится, что Кэролайн окажется видением или призраком из ее же снов и растает так, будто ее никогда и не было в его жизни.       Ах, если бы.       Порой Клаус сожалеет, что его скептицизм и неверие в существование медиумов привело его на порог дома Форбс, ибо теперь, когда последствия уже необратимы, ему слишком сложно признаться себе, что он прикипел к этой белокурой девушке, блуждающей по сновидениям в поисках виновных в смерти того или иного человека.       Именно так она нашла Аврору.       И место, где та похоронила Хоуп, сбросив ее тело в Миссисипи.       Он понимал — рано или поздно ему придется узнать, что его девочки больше нет; что какой-то монстр отобрал ее у него так же хладнокровно, как Клаус лишал свободы преступников, одного за другим сажая их за решетку, не особо-то заботясь о чувствах пострадавших от злодеяний, нацелившись лишь на повышение раскрываемости и увеличение дохода своего детективного агентства.       Впрочем, окончательно с головой окунуться в работу ему пришлось, когда поиски пропавшей дочери ничего не дали. Клаус тянул за все доступные для него ниточки, а оказалось, что необходимый клубочек попросту был не в его руках, а в тонких пальчиках хрупкой блондинки, проживающей множество чужих жизней (смертей) в своей.       И вот сейчас, когда Кэролайн, нахмурившись и скрестив руки на груди, взирает на него, но ничего не говорит, видимо, делая скидку на горе его, Клаус не может выдавить из себя ни единого слова, потому что не знает, стоит ли ему сразу начать с прощания или лучше объяснить свой поступок, если вдруг ей будут непонятны его мотивы.       Хотя они очевидны, ведь очевидны же.       Доказательств причастности Авроры к убийству Хоуп нет. Своего брата и сообщника она изощренно довела до суицида, и тот унес в могилу все, что знал. Конечно, Кэролайн могла бы связаться с ним, но кто поверит показаниям призрака? Их даже на пленку не записать, дабы потом представить уликой в суде. А больше зацепок нет.       И Клаусу никогда не забыть искру безумия во взгляде рыжеволосого монстра, подсказавшую ему, что это повторится вновь. Аврора еще не раз сотворит тот же ужас, что довелось пережить его девочке…       В бессилии сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони, он чувствует, что этого все равно недостаточно; что нужно было сделать что-то еще; что грех, взятый на душу, хоть и оправдан, но существенного облегчения не принес. Только вот теперь время его ограничено и драгоценных минут, утекающих сквозь пальцы подобно песку, хватит лишь на признание. — Знаешь, Кэролайн, я проводил с дочкой ничтожно мало времени. Когда Хейли ушла и оставила ее на меня, в первые дни мне даже казалось, что Хоуп обременяет меня, настолько я не умел общаться и обращаться с ней, да и до последнего не научился. Я пропадал на работе, а она все время проводила с няней, и в те редкие случаи, когда ей дозволено было погулять на детской площадке, то дети не принимали ее и обижали, а она жаловалась мне…       Кэролайн кивает ему, но своего молчания не нарушает, считая, что Клаусу необходимо выговориться. Потом, когда он закончит, она опустится рядом с ним на крыльцо этого дома, и обнимет его так крепко, как только умеет, потому что все сны, что ей когда-либо доводилось видеть, научили ее, что порой они — лишь пересказ произошедших событий, и не ведут к наказанию виновных. Увы, иногда Вселенная бессильна против срока давности и отсутствия улик, но так хотя бы имеются ответы на страшные и незаданные вопросы горюющих родственников. — И тогда я говорил ей, что мы — одинокие брошенные волки, которые должны сами уметь постоять за себя, ведь никому в мире мы больше не нужны, и никто не станет решать наши проблемы за нас. Понимаешь, я учил ее одиночеству? Я… Из-за меня она росла одна и умерла одна.       Сцепив пальцы в замок, Клаус заламывает их, и сам-то сейчас находясь на изломе. Он лгал. Всегда лгал и дочери, и себе, ведь ему тоже не под силу оставаться одиночкой. Пытался, но не вышло.       А сближение с Кэролайн и вовсе позволило ему думать, что, возможно, судьба не настолько жестока к нему и что у него еще есть шанс на взаимное счастье. Увы, тут тоже не вышло, ведь сегодня он собственноручно разрушил будущее, утопив его в чужой крови. — Клаус, она всегда помнила о тебе. Ты был с ней, был. Просто… просто поверь мне, ты ведь знаешь. — И теперь она не одна. Я наконец-то доказал своей дочери, что я есть у нее, даже если ее у меня забрали. Я защитил ее, Кэролайн, я защитил свою девочку.       В ее жилах стынет кровь, но она не сразу понимает смысл его слов. Точнее, отказывается его принимать, надеясь, что ей показалось или она ослышалась, и Клаус имел в виду не то, что первым приходит на ум. — Что ты сделал? Клаус, что ты сделал? Чей это дом?       Кэролайн замечает нараспашку открытую дверь, а на ней потеки крови. Ее внимание все это время было приковано к безучастному отцу, вот она сразу и не осмотрелась, теперь же укорами съедая себя за это. Впрочем, отчего-то ей думается, что вряд ли удалось бы предотвратить случившееся.       И самое страшное, что осуждения среди ее эмоций нет.       Только сожаление и боль, что цунами подобна, сметающему все на своем пути, ведь Кэролайн верила, что поможет Клаусу справиться с его трагедией и останется рядом на столько, на сколько потребуется, возможно, даже до самого конца жизни. — Что я могу для тебя сделать? — Просто посиди со мной и подожди копов, я уже вызвал их.       Клаус подается к ней, а она не отстраняется, наоборот, обнимает его, поглаживая по затылку, пытаясь хоть немного, пусть и с опозданием, успокоить и убаюкать его тревоги. — Прости меня, Клаус… если бы не я… — шепчет она, слыша приближающийся звук сирен полицейских машин. — Нет, это ты прости меня, Кэролайн, но я не мог иначе. — Я прощаю…