Something about Klaroline

      Осень в Мистик Фоллс приходит затяжными дождями, от которых размывает улицы и душа пропитывается сыростью, становясь практически неподъемной и унылой-унылой — ей весну подавай.       Кэролайн все чаще поглядывает в окно, сама не зная, чего же она ждет, или кого, и недовольно морщит нос оттого, что на улице лишь редкие прохожие под цветными зонтами снуют туда-сюда, а знакомого худого силуэта в бархатном сюртуке все нет и нет.       Тоска по Клаусу с каждым днем приобретает все новые и новые грани, будто бриллиантом является, обработку проходящим у ювелира, а в этом уж Кэролайн точно сильна — по части самобичевания ей тоже можно получить диплом, да с отличием, причем еще с малых лет.       Но тут вопрос совсем не в ее (не)совершенстве, а в первородном гибриде, и цене его клятвам, которые, казалось бы, срока годности не должны иметь. Только вот время тянется и тянется, как паутины воронка, засасывающая ее все глубже и глубже, опутывающая сильнее, ворохом листьев опавших присыпающая, и спасения под ними совсем не найти. И речь не о резко разыгравшейся у Кэролайн аллергии, которой вампиры-то не подвержены, но почему-то ведь у нее практически каждый день щиплет и режет глаза, и она не собирается себе признаваться в том, что это на них наворачиваются слезы, учитывая, как бесценное, казалось бы, обещание Майклсона вдруг дешевеет, хоть и остается все еще безгранично дорогим для нее.       Ветки на деревьях обнажаются все больше, и магазины готовят скидки, хотя до знаменитой Черной Пятницы еще далеко, а на засевшем в голове «я стану твоей последней любовью» красный ценник все не появляется — Кэролайн продолжает верить, хоть надежда ее слабеет с каждым часом: раньше Клаус звонил или баловал сообщением, мог даже с одним из своих миньонов отправить самое настоящее рукописное письмо, пахнущее чернилами и немного болотной тиной. Она никогда не сомневалась, что он для написания его использовал перо, как в старые добрые времена, которые первородный гибрид, естественно, прожил, учитывая, что ему чуть ли не миллион с хвостиком лет. Наверное, сейчас его одолел наконец-то склероз или маразм, раз в трубке британский акцент она слышала по праздникам лишь.       По утрам появляется первая изморозь, и ее можно увидеть значительно чаще, чем весточки Майклсона, ставшие такими редкими, как и июльский снег. Кэролайн потихоньку сдается, проживая свою жизнь словно на обочине, неустанно наблюдая, как Елена продолжает метаться между братьями Сальваторе (и как ей не надоело это до сих пор?), удивляясь, что Бонни флиртует с Деймоном, пока приходит очередь Стефана быть с двойником, но только в ее жизни никого нет, имеется там лишь запылившаяся и слегка потемневшая от времени клятва, которую Кэролайн в любой момент готова отмыть и выбелить, используя свой талант-одержимость чистотой, но, увы, повода все нет и нет.       Зима надвигается безнадежно и неустанно, практически уже в двери стучит сугробами первыми, что ветер ранним утром наносит на когда-то зеленый газон дома Форбс, и если раньше Кэролайн верила в рождественское чудо, то первородное сейчас считает какой-то фальшивкой, будто ей в магазине подсунули выстиранную купюру в десять баксов с пририсованным на ней неумелой рукою еще одним ноликом. Клятва Клауса стоит теперь меньше долларовой жевательной резинки на заправке в пригороде, и на вкус такая же паршивая: дешевка с ароматом мяты, лжи и пустых обещаний. Казалось бы, хуже просто некуда, но чуть шершавый конверт в ее ладонях, оставленный в лазурном почтовом ящичке с затейливой дверцей то ли почтальоном, то ли нетерпеливым миньоном, подсказывает, что так и будет.       От него у Кэролайн сердце бьется прерывисто — в этот раз бумага пахнет не вековечными чернилами и болотами Нового Орлеана, а взаимной радостью и духами женскими, словно специально кто-то брызнул ими внутрь перед тем, как мазнуть языком по клеевой полоске и запечатать послание, которое непременно разобьет одно ждущее сердце в штате Вирджиния.       Осень уходит из Мистик Фоллс, оставляя городок на растерзание морозам и гололеду, и у его обитателей дела текут так же размеренно, как и горячий шоколад тягучей струйкой медленно наполняет чашки в «Мистик-Гриль»: Елена все еще мечется между братьями Сальваторе, Бонни же не собирается больше связываться ни с одним из них, а Кэролайн продолжает стоять на обочине жизни, только теперь надежда в ее душе мертва, и для нее существует лишь знание одной-единственной непреложной истины: клятвам первородного гибрида совершенно веры нет, как и цены. Все они до единой — просто тленный прах, на следующий же день просроченным становящийся, если не сию же минуту.       Пожалуй, Кэролайн надо бы поделиться этим фактом с новоиспеченной женой Клауса, но свой горький опыт она с чистым сердцем — в осколки — оставляет при себе — место, ранее занятое его обещанием, пустовать не должно, ведь так в ее выпотрошенной Майклсоном душе есть еще хоть что-то, помимо сырости, уныния и одиночества.