Ва-банк

      11. Сьюки       Я пребывала в смятении, ошарашенная своим вступительным словом (точнее, «вступительной пощечиной») при знакомстве с отцом Эрика. Во мне воспитали уважение к старшим. С возрастом, как я полагала, в людях появлялась вежливость. Ни бабушка, ни посетители Центра для пожилых, с которыми я встречалась каждую неделю, ни разу не вели себя иначе, за исключением случайных ворчунов. Но даже они не говорили со мной столь грубым образом. Не имея проблем в общении со сверстниками, я могла относиться к людям преклонного возраста только с почтением.       Такого, впрочем, я не ожидала; потому, наверное, и влепила свекру по лицу еще до того, как мозг успел вступить в игру.       И с чего я сегодня лупила мужчин семейства Нортман?       Ах да, они того заслуживали.       Но я ведь надеялась завоевать симпатию отца Эрика очаровательными манерами, а не выбивать из его рта виниры. Потрясенная собственными действиями, я не осознавала вмешательства Эрика, пока его спина не коснулась передней части моего тела. Я сразу отступила. Наверное, он собирался убедиться, что отец в порядке, а затем посочувствовать, рассказав, какая я сука. Но Эрик отчитал отца, шокировав меня во второй раз. Именно в этот момент я и заметила оборонительную позицию мужа.       Он защищал меня.       Снова.       В животе начали порхать бабочки, но я тут же прокляла собственную глупость. Мы ведь просто отыгрывали очередной акт пьесы.       Эрик очень хорошо исполнял свою роль. Игра, достойная Оскара.       Мысли завертелись вокруг всего, с чем мы столкнулись за эти несколько часов, и на меня навалилась усталость. Непривычно огромное количество событий создавало перегрузку. Ощутив, как Эрик взял меня за руку, я внезапно заметила, что все уже ушли. Он спросил, все ли в порядке, и я подняла глаза.       Ни разум, ни рот не могли сформулировать ни единого слова; мозг охватил ураган. Вихрь скрывался позади глаз, но происшествия и эмоции вращались с бешеной скоростью, грозя вылиться в настоящую бурю.       Эрик в третий раз за день пришел мне на помощь: в первый раз спас меня в лобби казино, второй — от гнева свекра, а сейчас — от самой себя. Только на сей раз поблизости не было зрителей, ради которых следовало притворяться, если не считать белки на клумбе. Нежное прикосновение Эрика и дразнящие слова успокоили настолько, что мне удалось взять себя в руки.       Возможно, я все это время ошибалась на его счет.       Как только я подумала, что Эрик мог оказаться милым парнем, он ощупал мою задницу, а затем несказанно меня напугал, подхватив на руки. К счастью для Эрика, он очень быстро вбежал внутрь: рядом оказались свидетели, и я не успела высказать свое мнение.       Муж нес меня с такой легкостью, словно я весила не больше тарелки. Я не могла не отметить, что это было чертовски приятно. Бросив Куинна и тренажерный зал, я набрала пару фунтов, но Эрик, похоже, вообще не напрягался. Куинн всегда напоминал, что меня «становится слишком много», как только появлялся лишний фунт, и я тут же начинала бегать, стремясь похудеть. Я не обладала столь худощавым телосложением, как большинство женщин в Лос-Анджелесе, но мне нравились изгибы. Тощие дамы могли идти лесом.       Эрик двигался очень быстро, поэтому я не успела оценить обстановку. Внезапно мы оказались в центре, как я предположила, гостиной. На диване сидели отец Эрика и еще одна женщина, чья рука покоилась у него на бедре. В кресле напротив устроилась Пэм. Между ними стоял журнальный столик. Оставалось лишь кресло справа от Пэм и свободное место рядом со свекром. Я надеялась, что Эрик сядет на диван, и мне не придется соседствовать с Нортманом-старшим.       Как и все сегодняшние надежды, эта была обречена: Эрик просто плюхнулся в свободное кресло. Я оказалась у него на коленях. Попыталась высвободиться, но он лишь усилил хватку. Мне не хотелось устраивать сцену (еще одну), поэтому пришлось скрепя сердце остаться там.       В комнате ощутимо нарастало напряжение. Суровый взгляд свекра перебегал с Эрика на меня и обратно. Пэм, судя по легкой ухмылке, наслаждалась происходящим. Неестественно белокурая женщина, сидящая на диване, явно злилась. По-видимому, на меня: ее глаза метали молнии в мою сторону.       Наконец, Эрик заговорил:       — Сьюки, с моим отцом ты уже знакома. А рядом сидит его членососка, Розмарин.       Я ахнула, шокированная таким оскорблением, и посмотрела на Розмарин извиняющимся взглядом. Думала, Нортман-старший взорвется, услышав, как сын описал его спутницу, но выражение лица свекра осталось неизменным. Розмарин тоже не смутилась — похотливо уставилась на Эрика и промурлыкала:       — Меня зовут Джинджер. (ПП: Джинджер — имбирь, поэтому далее будут использоваться различные виды специй).       Что? Не «Как, блядь, ты меня назвал?», а «Кстати, меня зовут Джинджер!»       Она поглаживала Нортмана-старшего по бедру; я предположила, что они вместе. Судя по отсутствию опровержений, Джинджер, очевидно, была его «членосоской». Но меня окончательно запутал ее очевидный интерес к Эрику.       Очевидный для меня, то есть.       В комнате снова наступила тишина. Может, мне просто снился ужасный сон? Может, на самом деле я не выходила замуж за Эрика и не становилась частью этой странной группы? Я огляделась, надеясь, что Люк Скайуокер и Оби-Ван Кеноби войдут в комнату и джедайским жестом очистят мой разум, приговаривая: «Это не та семья, к которой ты присоединилась».       Но, увы, мне не повезло. Вместо этого отец Эрика начал орать:       — Что, блядь, творилось у тебя в голове?!       Я сидела на коленях у мужа и молчала, поскольку не могла понять, кому из нас адресован вопрос. Ощутила, как Эрик за моей спиной пожал плечами, притянул меня ближе к груди и ответил:       — Мы любим друг друга, и не видели никаких причин ждать.       Черт бы побрал мое нутро: как только я услышала, как Эрик рассказывает о любви, в животе затрепетали крылышки. Муж, конечно, притворялся, но звучало очень убедительно.       — Ты ничему не научился за свои двадцать шесть лет? — спросил Нортман-старший.       Я снова смутилась: Эрику было двадцать девять. Мы родились в один день, только я — на четыре года позже. В юности я считала, что это знак: в один прекрасный день нам суждено быть вместе. Судьба — охуенно ироничная сука; я мысленно заготовила для нее персональную пощечину.       — У нас все по-другому, — только и ответил Эрик.       — Ты чертовски прав — у вас все по-другому! Я, по крайней мере, пару лет встречался с твоей матерью, прежде чем она вынудила меня жениться. Так вот в чем дело? — Нортман-старший пристально посмотрел на меня и спросил: — Ты залетела, чтобы захомутать его?       Я откинулась на грудь мужа и возмущенно воскликнула:       — Нет!       Позади меня устало вздохнул Эрик — я скорее почувствовала, чем услышала. Интересно, в какой области уебанства специализировался его отец? Полагаю, он был всесторонне развитым долбоебом.       Эрик прислонился лбом к моей спине. Мне захотелось защитить его от сидящего перед нами мужчины. Сегодня муж неоднократно приходил мне на помощь; пришла пора вернуть должок.       Я расправила плечи. Положила ладони на руки Эрика, сжимавшие мою талию, переплела наши пальцы и посмотрела на Нортмана-старшего.       — Мне жаль, что вы недовольны новостями. Уверяю, я очень люблю вашего сына и приложу все усилия, чтобы сделать его счастливым.       Надеясь, что прозвучало убедительно, я не обратила внимания на трепет в груди.       — Я тебя никогда раньше не видела. Как вы можете быть влюблены? — насмешливо поинтересовалась Джинджер.       — Не вмешивайся, Мускатный Орех; тебе не стать частью этой семьи, сколько бы его спермы ты ни проглотила, — упрекнул Эрик.       Боже правый       Ее сердитый взгляд снова превратился в похотливый, устремившись к моему плечу, из-за которого выглядывало лицо Эрика. Блондинка промурлыкала:       — Меня зовут Джинджер.       Люк? Оби-Ван? Долбаный Йода? Ебанулось семейство это. Отсюда забрать вы меня должны!       — Конечно, никто из вас ее не видел: она не живет на дне бутылки виски, — вступила Пэм, ликующе улыбаясь.       — Эта толстая задница не пролезет в бутылку, — огрызнулась Джинджер, приводя меня в бешенство. Ее возраст был довольно близок к моему, поэтому я легко оправдала желание выбить всю краску из ее леденцовой башки.       Но прежде чем я успела заговорить, тело Эрика напряглось, и он сказал:       — Ее задница великолепна, Орегано, — в качестве демонстрации он властно провел рукой по моему бедру. — Раз ты постоянно предлагаешь мне свою задницу, статус Сьюки как моей жены должен прояснить, насколько тебе до нее далеко.       Во фразе прозвучало столько всего, что я не знала, с чего начать. Во-первых, Эрику нравилась моя задница. Но я поняла это еще в тот момент, когда он ее ощупал. Во-вторых, все отсылки к «членососкам» и «глотанию спермы» позволяли сделать вывод, что Нортман-старший и мисс МакКормик были вместе. (ПП: корпорация McCormick & Co., Inc. — мировой лидер современной индустрии по производству, маркетингу и реализации специй, приправ и вкусовых ингредиентов). Очевидно, она была шлюхой. Полагаю, она считала нормальным подкатывать к Эрику, поскольку была шлюхой (я упоминала, что она была шлюхой?). Тмин не беспокоило, что Эрик игнорировал ее вульгарные заигрывания в присутствии отца. Отец Эрика тоже не расстраивался и не удивлялся, когда женщина, поглаживавшая его ногу, пыталась завалить его сына.       Должно быть, сосет она по-жесткому.       В конце концов, мое сердце не должно было трепетать, а киска — пульсировать, когда Эрик властно прикоснулся ко мне и провозгласил своей женой. Я только в этот момент осознала, что прислонилась к груди мужа, ревниво поглаживая его предплечья. Мне очень нравились его объятия, но вслух я бы упорно это отрицала. Даже под присягой.       Мое тело было гребаным предателем.       Пэм, видимо, решила, что с нее хватит, и сказала:       — Ну, вы поприветствовали Сьюки в семье; пора и честь знать. У нас много дел, а винный магазин уже наверняка по всему городу расклеил листовки о вашей пропаже.       Должно быть, она обладала большим авторитетом: они встали без единого протеста. Отец Эрика обратил свою злобу на Пэм и выплюнул:       — Ты должна мне за четыре новые покрышки! Я знаю, что это ты их испортила!       Пэм лишь ухмыльнулась.       — Понятия не имею, о чем ты. Но даже если это сделала я, они все равно были изношенными. Тебе в любом случае нужны новые.       Южное воспитание побуждало встать, но Эрик крепко держал меня за талию, пока я не сдалась. Глядя на удаляющихся гостей, я пыталась придумать вежливое прощание, но взгляды и подкаты чертовой шлюхи изменили настроение.       — Мистер Нортман… Э-э, может, мы могли бы как-нибудь поужинать… — начала Джинджер.       Эрик за моей спиной ответил:       — Не может.       Проигнорировав его, я повернулась к членососке и с улыбкой произнесла:       — Паприка, приятно было с тобой познакомиться. Пожалуйста, больше не приходи.       Я боролась со смехом, пытаясь сохранить стервозный вид. Эрик захихикал, и я, не удержавшись, прыснула вместе с ним. Гости вышли. Пэм убедилась, что они покинули дом, затем вернулась в комнату и с улыбкой обратилась ко мне:       — Думаю, ты прекрасно справишься.       Какое счастье, что хоть кто-то из нас имел такую уверенность.       12. Эрик       Близость Сьюки успокоила меня, когда пришло время иметь дело со вспышками отцовского гнева. Я знал, что он поспешит с выводами о причинах нашего брака, предположив именно беременность: таков был его собственный опыт. Именно поэтому поженились мои родители — по крайней мере, так всю жизнь рассказывал отец. До моего появления на свет мама с папой начинали актерскую карьеру. Когда мне исполнилось всего несколько месяцев, мать сбежала, сообщив в записке, что не создана для материнства. Папе пришлось воспитывать меня самостоятельно.       Став отцом-одиночкой, он больше не мог получать небольшие роли, а няня была не по карману. Поскольку папа всегда хотел заниматься исключительно шоу-бизнесом, он решил использовать меня как возможность удержаться на плаву. Во младенчестве и детстве я проходил кастинг за кастингом — чаще всего рекламные ролики подгузников и детского питания. Затем дорос до мелких ролей в сериалах и фильмах. В четырнадцать лет мне повезло сыграть в ситкоме, который стал хитом, и популярность пошла на взлет. Отец и гордился, и завидовал: я достиг славы, желанной для него самого. Он винил мое рождение в окончании своей карьеры, даже не пытаясь скрыть свои эмоции. Основную часть юности я прожил с чувством вины, зная, сколько жертв отцу пришлось принести ради меня. Именно поэтому я до сих пор позволял папе числиться моим агентом, хотя в действительности всю работу выполняла Пэм. Он тоже считался с ней, зная, насколько хорошо она справляется, — не хотел, чтобы собственное эго лишило его места у кормушки.       Я погряз в самобичевании, но в этот момент Сьюки переплела наши пальцы, села прямее и провозгласила свою любовь ко мне. Если бы не знал, как обстоят дела на самом деле, поверил бы, что она говорит правду. От ее слов по телу разбежалось приятное тепло. Вероятно, из-за теплого тела Сьюки, которое так уютно устроилось на моих коленях. Девушка имела округлости во всех нужных местах. Мой член явно хотел дать ей знать, насколько приятно прижиматься к такой удивительной попке.       Если это произойдет, Сьюки точно попытается встать. Я начал гадать, как смогу удержать ее, но Кинза позаботилась о решении проблемы. Одного ее вида хватило, чтобы член попытался заползти обратно в тело. Затем в смесь добавились похотливые взгляды и скрипучий голос. Вероятно, мой пенис больше никогда не выйдет из укрытия.       Разумеется, я знал, как ее зовут. Она считала, что если достаточно долго пробудет поблизости, то я трахну ее, и не собиралась сдавать ебаные позиции. Отец знал о ее намерениях, но жил по столь же низким стандартам, как и она. Рядом с ним всегда крутились женщины, которые использовали его, чтобы подобраться ко мне. Когда я указал на сей факт, отец ответил: «пока мне перепадает, плевать я хотел на их причины».       Порой я задавался вопросом, получали ли другие сыновья подобные жизненные уроки от своих отцов. Скорее всего, нет.       Дамы, впрочем, серьезно ошибались. Я не собирался затыкать членом дыры, в которых уже побывал мой отец. Неважно, насколько сексуальными они были. Обычно до девушек довольно быстро доходило, что ничего не светит, и они бросали отца, но Луковица торчала рядом уже несколько месяцев. Не знаю, прилипчивая она была или просто глупая.       Наверное, второе.       Не имело значения, какие грубости я говорил или как относился к ней, — она лишь хлопала ресницами, бормоча в ответ какую-то чушь, словно получила самый лучший комплимент. Как выразить, что я считаю ее шлюхой, яснее, чем фразой «членососка отца»? Может, в следующий раз попробую величать «зараженной пиздой».       В мыслях я уже видел, как самодовольное ничтожество улыбается в ответ.       Наконец, они ушли, и все мое тело расслабилось. Я не мог удержаться от смеха, услышав вежливое, но стервозное напутствие жены, когда она тепло прощалась с «Паприкой». Пэм была права: Сьюки прекрасно справится.       Сьюки, продолжая хихикать, повернулась ко мне.       — Должно быть, я пропустила шлюх-специй во времена популярности «Spice Girls».       Я засмеялся, а она умоляющим тоном попросила:       — Пожалуйста, скажи, что Старая Перечница — не твоя мачеха!       — Ха! — воскликнул я, возмущенный и позабавленный такой перспективой. — Нет!       — Хорошо, а то это было бы довольно мерзко. Она встречается с твоим отцом, но явно имеет виды на тебя. Выглядит примерно на твой возраст, поэтому к педофилам ее не отнесешь, но это по-прежнему кажется неправильным. — Сьюки моргнула и уточнила: — Почему твой отец сказал, что тебе двадцать шесть, а не двадцать девять?       Пьяный ублюдок не считает нужным запоминать дату рождения единственного сына.       Вопрос напрашивался сам, поэтому я его задал:       — Откуда ты знаешь, сколько мне лет?       Сьюки мгновенно покраснела, смущенно опустив взгляд, и пробормотала:       — Невежливо отвечать вопросом на вопрос. Разве ты не знал?       Краснеющая Сьюки нравилась мне гораздо больше, чем Краснолицая. Я предостерег:       — И две ошибки не дают тебе права делать то же самое. — Поскольку она по-прежнему сидела у меня на коленях, я привлек ее к себе и прошептал на ухо: — Скажи.       Ее аромат снова коснулся моего обоняния. Петрушка уже ушла, и я утратил единственный инструмент, который не позволял подтолкнуть прелестную задницу Сьюки… моим, скажем так, инструментом.       По ее спине прошла волна легкой дрожи. Сьюки невольно вздохнула, услышав мой шепот, и это лишь раздуло пылавшее внизу пламя. Мои руки самовольно двигались, лаская и дразня ее бедра. Сьюки поймала их и снова повернулась ко мне. Я не отстранялся; наши губы оказались на расстоянии волоска друг от друга. Голубые глаза пленили меня. Теперь я при всем желании не смог бы отвернуться, но я и не хотел.       Во взгляде Сьюки читалась нерешительность — возможно, из-за моего вопроса. А может, она размышляла над тем вопросом, который терзал меня: стоит ли сократить ничтожное расстояние, кажущееся таким огромным, и поцеловать ее? Взглянув на губы Сьюки, я увидел, как она облизнула их, и решил, что приглашение прозвучало достаточно ясно.       — Скоро прибудет Алсид. Он повез Амелию к тебе домой, чтобы упаковать еще кое-какие вещи. — Насмешливый голос Пэм обрушился на нас ледяной водой, сорвав хрупкую завесу уединения. Мы успели забыть о третьем лишнем. Сьюки резко отвернулась, а я не смог сдержать рвущееся из горла рычание. Пэм, как типичная хищница, могла часами скрываться в тени, готовая атаковать в любой момент. В большинстве случаев мне нравилось на это смотреть, но будь она сейчас в пределах досягаемости — оторвал бы голову.       — Ох… ладно, — выдохнула Сьюки. — Очень мило с его стороны.       Я впился взглядом в ухмыляющееся лицо Пэм, обдумывая план мести. Интересно, покрышки у нее целы?       Осознав, что все еще сидит у меня на коленях, Сьюки отодвинула мои руки, встала и сказала:       — Извини. У тебя, наверное, уже ноги онемели от моей толстой задницы.       Ниже пояса не онемела ни единая конечность. На самом деле, совсем наоборот, но я успокоил ее, ответив:       — Твоя задница совсем не толстая. Она великолепна. Учитывая, какой урсул таскает на себе Укроп, ей вообще не стоит бросать камни.       Сьюки недоуменно подняла брови:       — Урсул?       Румянец уже исчез, и я с нетерпением ждал его неизбежного возвращения.       — Да, тот рулон жира в самом низу живота. — Перечница всегда носила одежду на два размера меньше, и его невозможно было не заметить.       Я хотел насладиться ситуацией, как хорошей едой, поэтому тянул с объяснениями до последнего. Сьюки осторожно заметила:       — Я все еще не понимаю.       Улыбаясь, я мысленно вел обратный отсчет. Три… два… один…       — Упитанная растянутая складка у лобка. Урсул. (ПП: Fat upper pussy area. Fupa).       Сьюки не разочаровала. Сначала лицо приняло потрясенное выражение, затем на груди расцвел румянец, который быстро добрался до щек. Она фыркнула:       — Мерзость!       Да, я определенно предпочитал такую Сьюки, а не стервозную, но сердитый секс с ней, предположительно, тоже имел свои достоинства. Впрочем, о чем это я — любой секс с ней имел достоинства. Учитывая, насколько неприятно тесными становились штаны, подобные мысли совсем не помогали.       — Таков уж Эрик, — перебила Пэм. — Мерзок.       Я посмотрел на нее яростным взглядом, в котором ясно читалось требование «завали хлебало», но она была слишком занята, трахая Сьюки глазами.       Едва ли Сьюки могла захотеть перейти в другой лагерь, но я решил не дожидаться возможности узнать точно. Встал, схватил ее за руку и предложил:       — Позволь показать тебе дом.       Я потянул Сьюки за собой и выразительно взглянул на Пэм, давая понять, что она не приглашена.       Гостиную обставляла Пэм. В доме нужна хотя бы одна комната, не напоминавшая жилье члена студенческого братства, считала она. Устав от жалоб, я уступил. Остальную часть постепенно обживал сам, руководствуясь своими предпочтениями.       Первым мы посетили зал. Там находился семидесятидвухдюймовый телевизор с плоским экраном и стереозвуком, а также большой кожаный диван, который вмещал двенадцать человек. Вдоль одной из стен тянулся бар с напитками: он оказывался весьма кстати, когда ребята приходили посмотреть Суперкубок.       Я обвел помещение свободной рукой и сказал:       — Это зал.       Сьюки оглядела комнату, рассматривая неоновую подсветку и постеры из фильмов, и заметила:       — Ничего себе… Довольно просторно.       Я хотел продолжить, но услышал, как Сьюки что-то пробормотала себе под нос. Не разобрав, какие слова она произнесла, я остановился и спросил:       — Что ты сказала?       — Ничего, — ответила она. Но румянец уже вернулся в полную силу, и я не хотел его отпускать. К тому же, меня снедало любопытство.       Придвинувшись к Сьюки, чтобы наши тела соприкоснулись, я тихо повторил:       — Что ты сказала?       Она сглотнула; глаза метались по комнате, ища спасения, но я не собирался позволить ей сбежать, раз уж мы остались одни. Я надеялся получить еще одну возможность поцеловать ее, но выражение Сьюки внезапно сменилось отвращением, а взгляд остановился на стене за моим плечом. Сьюки вырвала руку из моей. Я оглянулся и понял, в чем дело.       Вот черт.       Один из плакатов, лично подписанный одной из моих бывших… подружек. Судя по реакции, Сьюки не очень-то любила фильмы для взрослых.       Она сердито протопала в столовую, не желая ничего объяснять. Там она увидела массивный бильярдный стол и резко бросила:       — Это что за хуйня? Дельта-Тау-Хи? Дин Вормер вот-вот ворвется в поисках Блуто? (ПП: отсылка к фильму «Зверинец» 1978 года, посвященному противостоянию двух студенческих братств).       Краснолицая Сьюки вернулась, а вместе с ней — мой гнев. Я огрызнулся:       — В чем, блядь, твоя проблема?       — У меня нет блядских проблем, — ответила она и прошла на кухню. Прежде чем я успел пойти следом, до меня донеслось:       — Господи Иисусе! Ты словно ебаный неполовозрелый детина с кредитной картой.       Звук смеха Пэм, долетевший из гостиной разозлил еще сильнее. Я проследовал за Сьюки. Она разглядывала стоявший в кухне покерный стол.       — Где ты вообще ешь? — поинтересовалась она.       — Везде, где захочу, черт возьми! Это мой дом! Если тебя что-то не устраивает, просто вали! — Как только слова сорвались с губ, я тут же пожалел об этом, но все еще слишком сильно злился, чтобы попытаться все исправить.       — Отлично! Так и сделаю! — крикнула Сьюки в ответ. В нашу сторону бешено застучали высокие каблуки Пэм, но не успела она появиться, как зазвонил телефон Сьюки. Вытащив из кармана, она приложила его к уху и рявкнула, не глядя на экран:       — Что?!       Моя грудь тяжело вздымалась. По венам все еще бежал адреналин. Я пытался придумать, как заставить ее остаться. Порой она раздражала меня как никто другой, но я пока не был готов отпустить ее. Вопрос на миллион долларов: могу ли я признать это вслух?       Красное лицо Сьюки побледнело, глаза встретились с моими. Она прошептала в трубку:       — Ба?..