Ва-банк

      27. Сьюки       Оставив сумку на барной стойке рядом с букетом роз от Эрика, я отправилась переодеваться, надеясь, что измотанные нервы успокоятся. Меня занимали мысли о милом жесте мужа; я заехала в продуктовый и собрала ингредиенты, чтобы приготовить песочное печенье с белым шоколадом и вишней, решив, что Эрик тоже заслуживает небольшую приятность. Бабушка пекла его каждое Рождество в числе прочей выпечки. Десерт становился хитом у всех, кто его пробовал. Сама я его не ела, но Эрику наверняка понравится.       Папарацци, видимо, не знали, в какое время я покидаю школу: они не активизировались, когда я проехала через ворота. Занятая мыслями об Эрике, я напрочь забыла об их существовании. Но стоило мне выйти из магазина, как на стоянке меня окружили журналисты, до ужаса перепугав толкотней и криками. К счастью, супернавороченный автомобиль Эрика заводился от нажатия кнопки. Мои дрожащие руки сейчас вряд ли смогли бы вставить ключ в зажигание.       Поездка домой прошла не лучше: при каждом удобном случае машины журналистов окружали мою. Очень не хватало Эрика: он сказал бы, что все будет в порядке. Я не понимала, как ему удается сохранять спокойствие в таком водовороте, но хотела воспользоваться толикой его успокаивающего влияния. Добравшись до ворот, я поклялась никогда больше не заикаться о его супердорогом районе, до чертиков радуясь, что туда они не могли за мной последовать.       Я переоделась в футболку и шорты, замариновала стейки, поставила в холодильник и занялась приготовлением печенья. Мне нравилось заниматься выпечкой вместе с бабулей. Разложив на столе все ингредиенты, я заскучала по ней еще сильнее. Я привыкла подолгу быть вдали от дома, но бабушка уже достигла преклонного возраста, и я грустила, не имея возможности видеть ее чаще и зная, что ее время на Земле не бесконечно. Прежде чем я успела расстроиться еще сильнее, мой телефон зазвонил, и я улыбнулась, увидев имя абонента.       — Привет, ба! Как раз о тебе думала.       — А я думала, твои мысли заняты новым мужем, — усмехнулась она.       — Полагаю, мы обе в чем-то правы. Прямо сейчас я готовлю для него твое фирменное печенье с белым шоколадом и вишней, так что я думаю о вас обоих! — С меня хватало одной громадной лжи, которую я пришлось скормить бабушке. Я собиралась сделать все возможное, чтобы сохранить честность во всем остальном. И сейчас говорила только правду.       — Наверное, это настоящая любовь, раз ты готовишь ему печенье, которое тебе даже не нравится, — поддразнила она. Я решила не лгать и промолчала. Бабушка спросила: — Как прошел первый день в школе?       Я начала рассказывать о своем классе и учителях, которых встретила (за исключением не слишком радостной встречи с мистером Бригантом), и закончила цветами от Эрика на столе в конце дня. Бабуля обожала такие мелочи. И хотя она никогда об этом не говорила, ее раздражало отсутствие продуманных романтических жестов от Куинна, когда мы с ним встречались. Мне следовало быть догадливей. Когда мы бок о бок бегали на дорожках, и я замечала, как он пялится на другую женщину, он лишь закатывал глаза и спрашивал:       — Мы что, уже женаты?       Он не был романтиком, а я не замечала очевидного. Это послужило мне уроком. А сейчас милый поступок Эрика порадовал не только меня, но и бабушку.       Бабуля поделилась городскими сплетнями, сосредоточенными в основном на мне и моем браке. По ее словам, говорили только хорошее. Все очень хотели встретиться с Эриком, когда мы приедем на День Благодарения. Я немного нервничала, но с нетерпением ждала возможности познакомить мужа с бабушкой. В конце концов, я уже встретилась с Пэм, его отцом, хуесоской Тмином; если Эрик лично предстанет перед бабушкой, будет только справедливо. Хотя мне в этой ситуации явно повезло меньше.       Мы общались, пока я не вытащила из духовки последнюю партию печенья. Затем я позвонила Амелии, пока они остывали, чтобы я могла окунуть их в белый шоколад. Подруга охала и ахала, восхищаясь жестами Эрика, но затем начала рассказывать о плюсах и минусах различных марок лубрикантов, словно была Роджером Эбертом в мире секс-продуктов (ПП: американский кинокритик и телеведущий). Я нашла оправдание и повесила трубку. Время приближалось к пяти, так что я прибрала кухню, опустошила посудомойку и забросила в стиральную машину немного белья. Я до сих пор не поняла, как моя сумочка там оказалась. Наверное, я настолько задумалась, что отнесла ее туда вместе с кучей простыней.       Я только начала делать салат к ужину, когда услышала знакомое «тук-тук», а затем стук высоких каблуков по направлению к кухне. Не отрывая глаз от овощей, я спросила:       — Дверь была открыта?       Я зашла через гараж, поэтому даже не подумала проверить, но в следующий раз обязательно сделаю это, если Эрик будет так беспечен.       — У меня есть ключ, — ответила Пэм таким тоном, словно я сама должна была догадаться. — Ну разве ты не счастливая маленькая домохозяйка, — протянула она, разглядывая печенье на стойке.       — Это всего лишь печенье, Пэм. — Я не собиралась играть ей на руку, поскольку пока не в полной мере ей доверяла. Мы постоянно спорили, но я не могла не испытывать к ней симпатии. Однако хотела повременить, прежде чем позволю своим щитам упасть. — Хочешь остаться на ужин? — Я предпочла бы побыть наедине с Эриком, но гостеприимная хозяйка во мне требовала предложить.       — Что ты готовишь? — спросила Пэм, явно удивленная тем фактом, что я вообще что-то готовлю.       Я пожала плечами.       — Ничего особенного. Стейк, печеный картофель и салат.       Она поморщилась с отвращением и ответила:       — Предпочту пропустить.       Обрадованная тем, что она не останется, я проигнорировала ее гримасы и включила духовку: время приближалось к шести.       — Эрик скоро вернется. Ты поэтому здесь? — Я достала стейки и поставила в духовку, а картошку — в микроволновку. И замерла, услышав ответ Пэм.       — Вообще-то, — сказала она, — я хотела поговорить с тобой наедине. Расскажи о своем бывшем женихе.       Я резко обернулась от этого неожиданного вопроса и спросила:       — Почему? В чем дело?       В голове попутно проносились слова «мудак» и «долбоеб».       Пэм подняла бровь и ответила:       — Услуга за услугу. Я отвечу тебе, ты ответишь мне. Какой он? Ты говорила с ним в последнее время? Как думаешь, он хотел бы погреться в лучах твоей новообретенной славы?       — Он лживый ублюдок! — просветила я. — Я думала, что у нас серьезные отношения, а он — что может засунуть член в каждую встречную. Утром после той ночи у меня был пропущенный звонок, но я не перезванивала и не говорила с ним с тех пор, как швырнула кольцо ему в рожу и сказала, чтобы он отъебался. Так к чему все это? — Я услышала, как Эрик вошел в гараж. Пэм заговорила, прежде чем он успел дойти до кухни. — Видимо, они с Эриком сегодня подрались в тренажерном зале. Трей позвонил и предупредил меня, потому что Эрик был слишком зол, чтобы соображать. А Куинн остался со сломанным носом и все бормотал, что засудит Нортмана.       В этот момент появился Эрик, и мы обе уставились на него. Он увидел гнев на моем лице и застыл, словно олень, пойманный в свете фар. Выглядел он таким же потерянным, как и я. Я злилась на Эрика за то, что он ничего не сказал, и на Куинна, который продолжал портить мне жизнь, но пока не могла определиться, на кого сержусь сильнее. Эрик принял невинный вид и сообщил:       — Дорогая, я дома. —Выражение моего лица не изменилось, и он спросил: — Печеньки? — Затем подошел и запихнул в рот сразу три, вероятно, надеясь избавиться от необходимости объясняться. Я выжидала. Рано или поздно ему придется проглотить.       — Зачем ты его ударил? — спросила я. Мысленно я ликовала при новости о сломанном носе Куинна, но все еще хотела знать причины.       Эрик потянулся за новым печеньем. Хлопнув супруга по руке, я пристально смотрела на него, пока он не заговорил:       — Он меня разозлил.       Я повернулась, открыла духовку и перевернула стейки, чтобы они не подгорели, а затем продолжила допрос.       — Что конкретно тебя разозлило?       Пока я отворачивалась, он стянул еще одно печенье и жевал его целую гребаную вечность, а затем снова отвлекся от темы.       — Вишневое печенье? Очень вкусно, но ты же не любишь вишню. — Нам предстояла охуенно долгая ночь.       В качестве ответа я скрестила руки на груди и сердито уставилась на Эрика. Он, наконец, повернулся к Пэм и сказал:       — Уходи. Нам со Сьюки нужно поговорить. Но если он подаст в суд, мы не уступим. Я буду бороться с этим ссыкуном зубами и когтями, прежде чем уступлю хоть один чертов цент.       Периферийным зрением я видела, как Пэм переводит взгляд с меня на Эрика. Затем она шокировала меня — встала и произнесла:       — Хорошо.       И вышла.       Как только закрылась входная дверь, Эрик начал стаскивать футболку, спрашивая:       — Хочешь поговорить об этом в бассейне?       Я тут же потянула ткань обратно, чтобы меня не ослепил его пресс, и закричала:       — Нет! Я хочу ответа на мой вопрос!       Эрик вздохнул, долго и серьезно на меня смотрел, и наконец сказал:       — Я не хочу причинять тебе боль.       — Что? Почему? Как? — Я вдруг осознала, насколько Эрик походит на Куинна в плане распутства, и похолодела. Вот ведь пиздец, думала я, вытаскивая стейки из духовки. Парни, скорее всего, подрались в качалке из-за какой-то шлюхи, а я пекла для него печенье. Я поверила Эрику, когда он сказал, что не предаст меня. Что хочет попробовать встречаться. Какая невероятная глупость. Я швырнула стейк на тарелку вместе с картошкой и поставила на стойку с такой силой, что тарелка едва не раскололась.       Эрик молчал, поэтому заговорила я:       — Вот твой ужин. — Я посмотрела ему в глаза и добавила: — Когда я заключаю сделку, я выполняю ее условия. — И протопала из кухни в свою комнату. Надеюсь, я отвернулась вовремя, и Эрик не успел увидеть слезы у меня на глазах.       Я пыталась заглушить звуки плача подушкой, отчаянно желая просто сесть в машину и уехать. Но потом вспомнила, какое безумие поджидало за воротами, и отвергла этот вариант. Как я могла так быстро потерять бдительность в общении с мужчиной, которого отношения не интересовали? Как могла увлечься его милыми романтическими жестами? Почему мне уже было так чертовски больно, хотя я едва знала Эрика?       Через некоторое время раздался стук в дверь, затем она открылась. Я лежала спиной к выходу и мысленно пинала себя за то, что забыла запереться. Насколько сильно он успел на меня повлиять? Я уткнулась заплаканным лицом в подушку. Эрик произнес:       — Мне очень жаль.       Услышав его неискренние извинения, я только разозлилась. Развернулась, встала на колени, наплевав на то, что он увидит мои слезы, и выплюнула:       — Думаю, я заслуживаю лучшего извинения, чем это.       Лицо Эрика слегка смягчилось, но затем снова посуровело. Он стиснул зубы и ответил:       — Я же сказал, что сожалею. Чего еще ты хочешь?       Я закатила глаза.       — Это не имеет значения. Я все равно не поверю ни единому слову.       Он потер лицо руками, провел ладонями по волосам и раздраженно пробормотал:       — Не могу поверить, что мы ссоримся из-за такой хуйни. — Взглянув на меня, Эрик добавил: — Ты должна была сказать, что все еще так зациклена на бывшем — до того, как начала нести всю эту ерунду о желании быть со мной в отношениях.       А?       — О чем, черт возьми, ты говоришь? Это ты согласился дать нам шанс, а потом подрался с моим ублюдочным бывшим из-за какой-то шлюхи!       Эрик изумленно уставился на меня.       — А о чем ты говоришь? Я ударил его за высказывание о тебе. Так ты в него больше не влюблена? И не из-за этого злишься?       Быстро прокрутив в уме наш разговор, я поняла, что Эрик так и не сказал, из-за чего они подрались. Все строилось на моих предположениях.       Тупой, тупой мозг.       Боже, до чего же глупо. Я попыталась улыбнуться.       — Я не сержусь, что ты его ударил. И я его больше не люблю. Наши отношения все равно строились на лжи, так что даже оплакивать нечего. — Я неосознанно подползла к краю кровати, рядом с которым он стоял. Наши глаза находились почти на одном уровне. Я спросила: — Сломал нос, да? Хотела бы я это видеть.       Эрик улыбнулся, разом снимая все мое напряжение, и я не могла не улыбнуться в ответ. Я-то думала, он клеил других женщин. Он протянул руки, обхватил ладонями мои щеки и вытер слезы. Я накрыла его руки своими, повернула голову и поцеловала каждую ладонь.       Посмотрела ему в глаза и сказала:       — Мне очень жаль.       Его шокировали мои действия и слова. Я задолжала ему извинения; поцелуи очень хорошо подходили, поэтому именно их я и выбрала. В глазах Эрика играло так много эмоций — страх, беспокойство, привязанность и даже некая доля гнева. Я хотела освободить его от негатива, но позволит ли он мне? Ведь именно я стала причиной всего этого. И я не осудила бы Эрика за отрицательный ответ, но все равно решила спросить.       Ради него и ради меня.       Положив руку ему на грудь — и не осознавая, что она дрожит, пока пальцы не замерли на его теле, —глядя в его глаза и чувствуя, как под ладонью бьется сердце, я прошептала:       — Поцелуй меня?       28. Эрик       Я смотрел ей вслед. Неужели, блядь, мы поссорились из-за этого мудака Куинна? Единственное, что я успел подслушать, — Сьюки говорила Пэм о том, как послала его и швырнула кольцо в рожу. Увидев воочию, насколько вспыльчивой она может быть, и оценив ее нынешнее состояние, я задался вопросом, не хочет ли Сьюки вернуть своего бывшего. Она все еще его любила? Хлопнув тарелку на стойку, Сьюки рявкнула, что соблюдает условия сделки; значит, она хотела подождать год и вернуться к нему?       Когда она ушла, мне пришлось приложить все силы, чтобы сдержаться и не разрушить кухню. Какого хрена я делал? Почему ввязался во всю эту ерунду?       Вот почему я избегал отношений.       Я оглядел комнату, заметив приготовленный ужин, восхитительное вишневое печенье, которое испекла Сьюки, хотя оно ей не нравилось, и присланные мною цветы, стоявшие на барной стойке. Мое жилище впервые походило на дом. Гнев вдруг испарился. Я слишком хорошо помнил опустошенность, которая охватила меня при мысли, что Сьюки может уйти навсегда. Я знал, что уже начал формировать эмоциональную связь, которая поначалу казалась совершенно чуждой концепцией.       По какой-то странной иронии судьбы боги решили женить меня на единственной женщине, чьего присутствия я жаждал. Но я не хотел, чтобы она оставалась, если я ей не нравлюсь. Меня не устраивала роль того, кем она довольствовалась; я желал, чтобы Сьюки выбрала меня, потому что хотела быть со мной.       Ситуацию следовало разрешить. Я поднялся наверх, проклиная Куинна и планируя снова сломать ему нос, как только он срастется. Как Сьюки вообще могла его любить? Я не хотел причинять ей боль, рассказывая нашу историю или слова, из-за которых он огреб с правой, но ей явно следовало серьезно обдумать свои планы на будущее. Мои эмоции перескакивали от расстройства до полной злости с каждым новым шагом. Добравшись до спальни, я услышал плач Сьюки и понял, что у меня всего один вариант — попробовать сделать все максимально безболезненным для нее. Куинн не заслуживал ее горя. И будь я проклят, если заставлю ее пролить еще больше слез.       Я постоял у двери еще минуту, пытаясь убедить себя, что это к лучшему. Пусть Сьюки уйдет, игнорируя наши работы и мнение своей семьи, пока я не проникся к ней еще сильнее. За три дня ей удалось преодолеть многие барьеры, которые я возводил годами. Если она останется, чтобы просто избавить бабушку от стыда или ради своей работы, она преодолеет еще несколько. В голове пронеслись вчерашние слова Сьюки, и я полностью с ними согласился. Я не мог начинать отношения, зная, что для них обозначен срок годности.       Тихо постучав, я открыл дверь. Сьюки плакала в подушку, и это зрелище оказалось болезненным, словно удар под дых. Я предпочел бы иметь дело с разозленной Сьюки, чем видеть ее такой, поэтому сказал первое, что пришло в голову:       — Мне очень жаль.       Я говорил правду, невзирая на то, по какой причине Сьюки плакала — из-за моего хука по Куинну, его измен или того, что она застряла со мной на весь следующий год. Я сожалел.       Она резко обернулась и сказала, что заслуживает лучшего извинения. При виде ее слез я едва не сломался. Но я не мог попросить у нее прощения за то, что дал Куинну именно то, чего он заслуживал. Впрочем, мой рот спросил у Сьюки, чего еще она хочет. Каждый наш шаг полностью растворился в ссоре из-за этого мудака. Расстроенный, я произнес это вслух. Мне хотелось волосы на себе рвать, гадая, почему она вчера обнадежила меня, и я сердито выплюнул:       — Ты должна была сказать, что все еще так зациклена на бывшем — до того, как начала нести всю эту ерунду о желании быть со мной в отношениях.       Меня шокировал ее ответ. Сьюки думала, что мы с Куинном подрались из-за другой женщины. Возможно, у нас все еще был шанс. Услышав, что она не влюблена в бывшего, и увидев искренность в глазах Сьюки, я протянул руку и вытер слезы с ее лица. Они ей совершенно не подходили.       Ее извинения поразили меня, но нежные поцелуи на моих ладонях поразили еще сильнее. Я не мог сосчитать, со сколькими женщинами спал, но никогда еще меня так не целовали — с любовью и извинением. Меня пугал эффект, который оказывала Сьюки. Словно она была колибри, а я — ветровым стеклом, способным развалиться от одного прикосновения ее крыла. Но я понимал, что даже в этом случае не смогу уйти, если она меня не прогонит.       — Поцелуй меня?       Два слова. Никогда два слова не заставляли меня чувствовать себя таким живым. Но прежде чем я поддамся тому, чего требовало мое тело, нам следовало прояснить еще одну вещь.       — Ты думала, что я ударил его из-за другой женщины.       Сьюки опустила взгляд, на ее лице отразился стыд. Она прошептала:       — Да. Мне очень жаль.       Я наклонил ее голову, чтобы она видела мои глаза, и произнес:       — Я же сказал, что не предам тебя.       — Знаю, — прервала Сьюки, но я еще не закончил.       — Я не Куинн.       — Я знаю, но…       В ее глазах снова появились слезы. Она уже понимала то, что я только начинал понимать.       — Я не знаю, каково это — состоять в отношениях, как быть половиной пары, но я говорил серьезно. Я не причиню тебе вреда. — Надеюсь, она видела мою искренность. По щеке Сьюки потекла слеза. Я поймал ее большим пальцем и сказал: — Я хочу увидеть, к чему это приведет. — Я жестом указал на нас обоих. — Я хочу только тебя, но я должен знать, что ты чувствуешь то же самое.       Я затаил дыхание в ожидании ответа, изучая черты Сьюки. Она еще не отдышалась после плача. Ее глаза покраснели и опухли, но я никогда не видел никого прекраснее. Мое сердце угрожало вырваться из груди. Оно, кажется, замерло, когда Сьюки обхватила ладонью мою щеку, глубоко вздохнула и сказала:       — Да.       Я был неправ, когда думал, что два предыдущих слова заставили меня чувствовать себя живым. Слово, которое она только что произнесла, зарядило меня электричеством. По иронии судьбы, сейчас оно значило гораздо больше, чем на видео в часовне Буббы.       Расстояние между нами медленно сократилось. Глаза не отрывались друг от друга. Моя последняя связная мысль была о вишневом запахе Сьюки. Наши губы встретились. Поцелуй начался мягко, целомудренно. Мы осторожно исследовали друг друга. Моя правая рука потянулась к ее затылку и захватила волосы, чтобы Сьюки не отстранилась, а левая обняла ее талию и осела на нижней части спины. Я еще никогда не касался настолько нежных губ. Ладони Сьюки скользили по моей шее и плечам; она сильнее прижималась к моему рту. Я коснулся языком нижней губы, ожидая приглашения. Тихо зарычал, ощутив вкус вишни, и когда губы Сьюки, наконец, раздвинулись с легким вздохом, я счастливо нырнул внутрь.       Мой язык двигался в медленном чувственном танце. Наши тела соприкасались, и я чувствовал ее сердцебиение в своей груди. Сьюки казалась такой маленькой в моих руках — слишком маленькой, чтобы так сильно воздействовать на меня. Я мог бы целовать ее целую вечность. До Сьюки я рассматривал поцелуи как средство достижения цели, но с ней был готов несколько дней заниматься исключительно этим. Моя рука на ее спине скользнула под рубашку в поисках тепла обнаженной кожи. Сьюки удивила меня, откидываясь на кровать и увлекая меня за собой. Наши губы не расставались.       Мне нравилось чувствовать под собой ее тело, обнимать ее и сдерживать свой вес над крошечной фигурой. Но я знал, что уже не смогу остановиться, если мы продолжим. Я оторвался от губ Сьюки, целуя вдоль челюсти и вдыхая сладкий запах ее волос и кожи. Моя рука скользнула по ее боку. Несмотря на протест моего тела, я произнес:       — Сьюки, нам нужно остановиться, если ты хочешь не спешить.       Слова, впрочем, совершенно не согласовывались с действиями. Мои бедра устроились между ног Сьюки; от трения мы оба застонали.       — Ты прав, нам нужно остановиться, — сказала она. Ее собственное тело, столь же предательское, как и мое, обернуло ноги вокруг моей талии, чтобы ее бедра могли вернуть должок.       Мои губы снова коснулись ее. Мы продолжали имитировать секс через одежду. Но когда мои руки с силой сжали ее покрытые синяками бедра, Сьюки вскрикнула от боли. Звук настолько очистил мой разум от похоти, что я смог прерваться.       — Прости, — сказал я, отстраняясь. Я совершенно не хотел причинять ей боль.       Мы оба тяжело дышали, но Сьюки все-таки удалось улыбнуться. Она провела пальцем по моей нижней губе и ответила:       — Ты сказал, что не стал бы извиняться, а теперь я скажу: даже если я не могу вспомнить ту ночь, я не сожалею. Извинения не принимаются.       Боже. Видя ее опухшие губы, чувствуя, как ее тело прижимается к моему, я хотел бросить осторожность на ветер, но каким-то образом понимал, что Сьюки еще не готова к этому. Через мгновение ее желудок решил заурчать, дав нам оправдание, чтобы расцепиться, поскольку дом был на удивление пуст от кайфоломов. Я в последний раз целомудренно чмокнул Сьюки в губы, затем встал и стащил ее с кровати.       — Пойдем. Тебе нужно поесть, а если мы прямо сейчас не уйдем, моим ужином станешь ты.       Мне пришлось сознательно заставлять ноги двигаться. Сьюки облизнула губы и ответила:       — Хорошо.       И я не знал, согласие это или приглашение.