***
Мир Забвения. Когда это, некогда синее небо заволакивает плотными серыми, практически черными тучами, тогда начинается гроза. Но крупные белые хлопья снега никогда не предвещают хорошего. Так было и тогда, во время правления демонов-лисов, в далеком 2090 году на Юноне. Когда на зеленую траву опустились военные шаттлы; послышался первый взрыв, а воздух рассекла первая дубинка, сопровождающаяся гулким рыком, сотрясающий всю землю планеты; послышался командный гонг, предвещающий начало тяжелой и напряженной войны между вервольфами и кицунэ, тогда на поверхность все еще величественной планеты тоже падали белые снежинки — такие красивые и приносящие с собой лишь холод и разрушения. Тогда правитель духов еще не понял причину начала военных действий, не знал, по какой причине его сын, пусть и не кровный, начал тогдашний заговор не только против него самого, а против всех кицунэ, перешел на сторону вервольфов, ныне и управляющих этим Миром. Когда снег на небе, во всей атмосфере, заканчивается, перестает засыпать холодную землю, тогда и приходит понимание. Но тогда становится слишком поздно. Однако все медленно встает на привычные правителю места. И все же причина обоснованная; да, тогда все это случилось из-за давно забытой его же жестокости, однако по-другому он в то время никак не мог. Ранее забытое обрело сущность и отомстило, превратило все в прах, оставляя ужасающие разрушения и невероятные жертвы, ярко-алые дорожки, лужицы крови, в которых отражается все тоже, но уже никому ненужное небо, с плывущими по нему объемными облаками. Да, и все же он не являлся настолько мудрым правителем, как считали все вокруг него. Поэтому и нельзя забывать все совершенное тобой — оно обязательно напомнит о себе в самое благоприятное время, в самые счастливые моменты жизни: когда у него совсем недавно появилась дочь, а с супругой разрешился долгий конфликт, тогда-то всему и пришел конец.***
3201 год.Особняк Адвинция. — Ты слушаешь меня? — Джерар в который раз за сегодня повысил голос из-за полного безразличия к ранее произошедшему со стороны бесстрастной, развалившейся поперек его широкой кровати лисицы. Огненно-рыжая лиса мотнула головой в знак отрицания и, если бы такое было бы возможно, она бы обязательно нагло ухмыльнулась; прижала острые уши к макушке головы, затем поднялась, преодолела небольшое расстояние между ними и улеглась на колени Фернандеса. — Ты бессовестная, Эрза. Кицунэ утробно фыркнула, подняла голову и уткнулась холодным носом в подставленную правителем ладонь, после чего выгнулась, пытаясь намекнуть Джерару на требующуюся ей ласку. — Ну нет, я не собираюсь тебя гладить. Ты, мало того, что не слушаешь меня, так еще и для того, чтобы мне не отвечать, обратилась в лисицу, — парень попытался выдернуть свою ладонь из-под головы кицунэ, однако та недовольно зашипела и прикусила клыками кожу его руки, на что Фернандес скривился и легонько дернул ее за серебристый кончик хвоста. Лисица взвилась, утробно рыкнула, выгнулась и вновь попыталась укусить Джерара, но тот вовремя убрал руку и тихо засмеялся по-истине детскому поведению Эрзы. Шкурку лисы окутало слабое свечение, и через несколько мгновений на его коленях сидела аловолосая девушка, с яростно метавшимися рыжими хвостами, которые переплетались между собой, а уши стояли торчком, улавливая каждый звук. Фиалковые глаза горели безумными яркими искрами, показывая все ее недовольство. — Не смей трогать мой хвост, — недовольно прошипела Эрза, слезая с кровати и подходя к застекленному шкафу правителя. Девушка, не обращая внимания на изучающий взгляд парня, бегающий по очертаниям ее стройного тела, выудила из него первую попавшуюся рубашку и накинула на себя, ловкими движениями застегивая первые три пуговицы, затем снова повернулась к Джерару и возмущенно добавила: — И вообще, сколько можно мне напоминать про тот случай? Я не предполагала, что стражи пропустят в замок изменника всего Забвения. — Это называется невнимательность. Но в твоем случае просто недопустимо быть такой легкомысленной, мы не можем знать, какие последствия могут быть после твоей ветрености. — Ты сам сказал «давай просто расслабимся», я этим и занималась, между прочим, — недовольно поджав губы, девушка вновь опустилась на кровать, окутывая себя пушистыми хвостами. Джерар раздраженно выдохнул и прикрыл глаза. — Быть может, меня он заинтересовал, вот я и хотела как следует отдохнуть. — Эрза, это не шутки, — Фернандес с необоснованным для кицунэ раздражением взглянул на нее, затем поднялся с постели и, окинув ее прожигающий взглядом, в котором отражалась непонятная злость, добавил: — Я против того, чтобы ты заводила с кем-либо отношения.По крайней мере, пока не разрешится данная проблема. Эрза возмущенно взглянула на невозмутимого парня: — Ты не имеешь права запрещать мне. И вообще, ты… — Пока ты живешь в моем особняке, находишься в моей комнате, а, тем более, в моей кровати, — Джерар с привычной насмешкой посмотрел на свою постель, где расслабленно сидела ошеломленная девушка, — ты обязана меня слушать. В следующую секунду Эрза улавливала только звуки шагов, отбивающиеся от кристальных стен особняка с непривычным быстрым и торопливым ритмом.***
— Ты в порядке? — вздрогнув от знакомого голоса правителя, Эрза оторвалась от экрана планшета и перевела взгляд на Джерара. — Нет, не в порядке. Я, конечно, понимаю твои опасения насчет собственной жизни, однако запрещать мне что-либо делать ты не можешь. Я кицунэ, если ты забыл, и без физического удовлетворения не смогу существовать, — за все время, пока вервольф отсутствовал, возмущение от наглости этого нахального правителя нарастало с большей силой. — А я — вервольф, напомню. Но я же как-то приспосабливаюсь, — Фернандес вновь нагло усмехнулся, дернул головой, откидывая мешающие синие пряди волос с глаз и сложил руки на крепкой груди, наблюдая, как вспыхивают щеки Эрзы от вновь накатившей ярости. — Что, не дают? — язвительно протянула девушка, пытаясь не оставлять последнее слово за ним. Легкий прищур фиалковых глаз повествовал о брошенном ему вызове. — Нет, милая, как раз наоборот, — Джерар сверкнул глазами, — дела, знаешь ли, препятствуют. — Думаю, для такого ты бы нашел время, — тихо, себе под нос, пробубнила девушка, вновь утыкаясь в экран планшета. — Хм, — парень весело улыбнулся, мысленно радуясь собственному маленькому выигрышу, обвел глазами собственную комнату, после чего посмотрел на девушку, серьезно спросив: — Так как твое самочувствие? Еще совсем недавно валялась в лазарете с онемением всего тела, а теперь уже язвит. — С чего бы такое беспокойство, Ваше Величество? — Не будь такой придирчивой, я всего лишь беспокоюсь за жизнь своей подчиненной, — привычная ухмылка очертила бледные губы правителя, а в самых уголках ярких изумрудных глаз плескалось едва заметное лукавство. — Разве я не говорила тебе о собственной независимости от тебя и правительства в целом? — девушка отложила планшет на прикроватную тумбочку, взяв из стоящей на ней вазы спелый персик и вновь посмотрела на Джерара, блеснув хитрыми глазами. Ну что ж, поиграем. Впилась слегка заостренными зубами во фрукт, откусив небольшой кусочек, чувствуя на себе заинтересованный внимательный взор правителя Весты. — Естественно я помню об этом. Однако сейчас ты, можно сказать, беззащитна. — Хм, — Фернандес проследил за тонкой дорожкой спелого сока, стекающей по ее подбородку, затем остановился на пухлых губах, по которым скользил острый язык кицунэ, собирая спелую мякоть. Едва ощутимый жар прошелся по его коже, а проснувшаяся сущность посылала взбудораженные импульсы, покрывая и окутывая тело. — Вы решили надавить на больное, Владыка? Играете с огнем, осторожнее.За свое право на него, да.
«Верно, непозволительно.» — Зато как мучительно, Эрза, — шепнул на ухо, скользнул влажными губами по бледной шее, совсем ненадолго задерживаясь, прикусил кожу, предвкушая, зная, что останется его метка и вышел за дверь так же незаметно, как и вошел в комнату, потревожил ее спокойствие, которая слишком громко захлопнулась, оставляя после себя действительно до невозможности невероятные ощущения его теплых губ и, как бы непристойно это не звучало, его языка на самых кончиках ее пальцев; его теплое дыхание на своей шее, к которой она приложила руку, пытаясь оставить это самое ощущение его властных губ и острых клыков, покусывающих плоть, после которых, наверняка, останется памятный след. И она бы ни за что не поверила, если бы он сказал, что просто хотел попробовать вкус персика, ведь такие нежные и в то же время властные прикосновения никак не могли предназначаться для этого, они ласкали, пробовали скорее ее, а не тот злосчастный персик. Но он был действительно сладок. И сколько бы она не отпиралась, сколько бы не игнорировала его необоснованных, неожиданных прикосновений к ее коже, просто к ней, Эрза не перестает странно реагировать на его сильные руки, на эти ощущения, которые постоянно отличаются своей сущностью: бывают нежными, а бывают настолько властными и призывающими, что сходишь с ума, забываешь о том, что все не так, как планировалось, не так, как надо бы. А может, так заложено. Увы, она этого узнать не в состоянии.***
Очередной тяжелый вздох сорвался с губ Джерара, шедшего по неосвещенным коридорам Адвинции. Сколько же это все будет длиться? А главное — когда это все закончится? «Все» — это их неопределенные отношения с Эрзой. Когда она пришла в себя пару дней назад, он испытал неимоверное облегчение. Да, это чувство, которое зарождается внутри, поднимается в груди, обволакивает и поглощает всю душу, затмевает разум, называется облегчением, и никак иначе. Он в этом почти уверен. Когда вновь пустая кровать была занята этой девушкой, которая чувствует себя в его постели совершенно уютно и так неимоверно правильно смотрится на ней, и никакого стеснения она не испытывает. Однако, при малейшем его касании к ней, при малейшем прикосновении к ее нежной коже, которые, как она думает, совершенно случайны, на ее высоких скулах появляется румянец, который так идет ей, который он желает видеть постоянно, и причиной которого является только он. Даже смешно, еще ни одна девушка не бывала в его собственных покоях, а особенно — в его постели. Но так непростительно ее касаться, он и сам понимает. Он кровный вервольф, она — кицунэ, они из разных рас, которые враждовали между собой практически на протяжении всей истории Мира Забвения. Но ведь никто не знает, никто не подозревает об этом, так? Это действительно так тяжело осознавать, что эта девушка никогда не станет твоей, даже если после всего она останется на Весте, он не сможет ее коснуться, ощутить ее руки на своем теле, почувствовать ее дыхание и вновь попробовать вкус этих губ, который постоянно меняется до неузнаваемости. Но постоянная необходимость держать ее тело в своих руках, чувствовать ее, изучать изгибы всегда подталкивает его на совершение подобного, этого самого непозволительного и неконтролируемого. И то, какое душераздирающее, тяжелое чувство ощущал он при упоминании Эрзой других, о том, что это чертов Фулбастер мог ее заинтересовать — его буквально душило, не позволяло размеренно вдыхать чистый воздух, а только ощущать бессилие. Это действительно так мучительно — осознавать свое бессилие в том, что эта девушка никогда не будет принадлежать тебе, даже если являешься правителем целой Метагалактики.