***
Запись 131.6 Некогда, Миром Забвения, а в частности и планетой ему подобных, правил Девятихвостый дух — переродившийся кицунэ, положивший начало хаоса, породивший могущественный род девятихвостых демонов, имя которого уже давно стерлось с Врат Забвения, но который создал материальную оболочку всего сущего. Тот был по-настоящему достоин трона, присвоенного ему звания; все надежды, веемые от всех кицунэ, существ других планет, возлагавшаяся на его плечи власть были оправданы.Но сложилось так, что тот не был достаточно мудр, распределяя, в сложный для всех период, власть между тремя своими сыновьями. Незадолго до начала Второй Межпланетной Волны между наследниками кицунэ развился крупный конфликт. Двое детей были рождены наложницами тогдашнего правителя, однако были приняты в королевскую семью за не имением тогда законнорожденного духа. Но, принятые меры на Совете Высших, вынудили правителя Юнона выбрать себе невесту, вступить в законный брак и зачать кровного наследника. Запись 131.8 Аверилл Скарлет был особенно талантлив, интересовался основами и истоками магии; его обучали самые одаренные существа, прибывшие на планету специально по зову правителя Юнона со всей Метагалактики и обучающие его на протяжении многих сотен лет. Дух лиса в нем проснулся в самые ранние годы его жизни, поэтому, случись что с Владыкой, он бы неоспоримо стал следующим правителем Юнона и Мира Забвения в целом.Так и случилось: со смертью своего отца, Аверилл, под напором Совета Высших, который к тому времени уже освоил боевые искусства, полностью пользовался энергетикой кицунэ и обрел силу, достойную управления всем Миром и его жителями, унаследовал власть. Однако, текущими событиями — неравенством распределения власти — незаконнорожденные кицунэ остались недовольны и, попытавшись устроить государственный переворот на Юноне, который был раскрыт приближенными новоизбранного правителя, были изгнаны с планеты. Запись 140.0 Практически в тоже время, на Весте — планете вторых по силе существ, созданных Девятихвостым — правителем избрался Энидар Фернандес, обращенный оборотень, но выбранный тогда наследницей Весты, которая объявила их истинной парой. Тогда об этом оборотне не было известно практически ничего, поэтому, представив его жителям планеты наследником малоизвестного аристократического рода, его нарекли следующим правителем Весты. Тогда, на пиршестве в честь Энидара и его женитьбы, он встретил Сорру Белсерион — дочь графа — прекрасную женщину, которой тут же захотел обладать; но та вежливо обходила стороной подобные темы, игнорируя его намеки, и, учтиво простившись, исчезла, после чего они ни разу не встретились. Запись 140.1 Раздор, начавшийся после нескольких сотен спокойных лет жизни, поглотил всю планету. Правитель, ранее бывший со всеми обходительным и подающий большие надежды на мудрое правление, в какой-то момент открылся, показал свое второе «я», обрекая свою супругу на вечные муки. Неведомые ей жестокость, ложь, предательство, вечные побои преследовали на протяжении нескольких сотен невыносимых лет, с которыми та со временем смирилась, правда от той живой, приветливой со всеми правительницы уже не осталось и следа. С тех пор Энидар Фернандес преследовал всего одну цель: найти ту женщину. Однако о той был мало что известно, и совершенно никакой новой информации он не смог разузнать. Но вскоре, на Совете Высших он узнал о новом владыке Юнона, который относительно недавно вступил в брак с некой Соррой Белсерион. Ослепленный своей целью, Энидар отправился на Олдор, желая расспросить о возможных последующих исходах известную тогда орчанку, обладающую силой прорицать. Захлопнув книгу, девушка подняла голову, посмотрев на темное небо, усыпанное алмазами ярких звезд. Сегодня ветер был непривычно сильным: обычно, когда ночь опускается на Весту, природа успокаивается, улицы становится безлюдными, вся суматоха прекращается, лишь изредка слышен протяжный вой оборотней, обратившихся в полнолуние впоследствии ликантропии. Только что она узнала что-то новое, открыла для себя прошлое, возможно, она даже сможет что-нибудь вынести путного из этой информации. Со вчерашнего дня, Эрза старалась не пересекаться с Его Величеством. Она до сих пор помнит ту неловкость, которую неожиданно испытала, проснувшись в одной пастели с парнем. Открыв глаза, первое, что она почувствовала — это тёплое дыхание на своем затылке, и крепкую грудь лежащего сзади вервольфа. Все случилось настолько неожиданно, что ее мозг просто отвергал все ранее ею совершенные, непозволительные действия, все эти чувства, что она испытала в тот момент, когда обжигающие сильные руки Джерара блуждали по ее телу, исследуя, задевая самые чувствительные зоны; его тёплые губы, покрывающие страстными поцелуями ее кожу, и животные рыки, слетающие с них же. Его остервенелые, резкие толчки, иногда становящиеся слишком медленными и томительными, что сводили ее с ума; клыки, которые отпечатались на ее теле глубокими укусами и которые она не смогла скрыть под своей одеждой, сколько бы не пыталась. А после она с ужасом поняла, что ей действительно нравилось это все. Сегодня она старалась не выходить за пределы Адвинции, в которой не было ни одной лишней души: можно было подумать, что она осталась одна в особняке, настолько безмолвно тут было, однако она знала, что это не так, она чувствовала каждой клеточкой своего тела, что где-то за стенами ее комнаты, Джерар так же метается из угла в угол — слышала глухой рык зверя, что он что-то снес, после чего до ее слуха донесся протяжный грохот. Вероятно, понял, что совершил большую ошибку, поддавшись этому сладостному искушению, вот и потаенная ярость проснулась. Сущность берет верх. Теперь она даже примерно не может представить, как себя с ним вести. Но ещё неизведанные ей чувства, которые она испытывает, с которыми безуспешно пытается бороться, каждый раз пробуждаются в ней при одном лишь коротком взгляде на его подтянутую фигуру, а особенно — в его глаза, такие потрясающие, затягивающие, изумрудные, поглощающие омуты и смотрящие на нее с легким прищуром, изучающим, пристальным, с призывным лукавым огоньком. Когда он так смотрит, давление вокруг поднимается, воздух утяжеляется, становится чересчур душным, жарким: кажется, будто ее всю он обволакивает, приручает, ищет слабые стороны. С каких-то пор стало невыносимо не воплощать его образ у себя в подсознании, оправдываясь перед самой собой тем, что это просто обыкновенное пристрастие к очередному парню, которое в скором времени пройдет, как случалось и ранее. Но это «что-то» все никак не исчезнет, наоборот, оно въедается в тебя все сильнее и сильнее, больнее, будто разъедая душу, достигая и затрагивая то, что не следовало бы, то, чего касаться категорически запрещено. И, когда он ее случайно касается, так властно сминает ее губы, покусывает тонкую кожу, запечатляет в ней себя, она понимает, что еще чуть-чуть, и все распадется к чертям, весь выстроенный на протяжении всей жизни барьер трескается, осыпается мелкими осколками, а, когда он уходит и оставляет после себя лишь пустоту, ты об эти самые острые осколки режешься, глубоко под кожу погружая всю горечь, все то, чего больше не чувствуешь. Ты медленно исчезаешь вместе с этими несуществующими чувствами и недолжными касаниями, которые были лишь ошибкой, и совсем скоро о них никто не будет помнить. Да, именно так все и будет, она почти уверенна в этом. Вздрогнув от резкого порыва ветра, который обдал ее тело холодным воздухом, она поежилась и вошла в покои, прикрыв стеклянные двери балкона. Кинув взгляд на застеленную и ещё ни разу не использованную по должному назначению кровать, Эрза отправилась к кабинету Высшего. Бежать от всего не в ее компетенции. Если встретит Джерара — обменяется парой слов, но напоминать про вчера не будет. Да, так будет лучше. Она не хочет сейчас зацикливаться на собственных неуместных чувствах, а особенно — говорить о них и как-нибудь показывать. Пусть даже все ее нутро рвется, требует еще — больше и удивительнее.***
— Сколько это может продолжаться? — взвыл Нацу, уткнувшись лицом в подлокотник дивана. Джерар проигнорировал реплику друга, лишь вновь уронил книгу на пол, которая гулко ударилась о паркет, отчего Драгнил вновь поморщился от головной боли. Сегодняшний день для него начался уже в пять утра, потому что великий и ужасный вдруг страстно пожелал удалиться с планеты. И не куда-нибудь прогуляться, развеяться, а на Олдор. Нацу же всеми силами сопротивлялся и уже весь день пытался выяснить «зачем?», но ничего путного не выходило, так как Фернандес только остервенело метался по особняку в поисках чего-нибудь — или кого-нибудь, — что можно будет опрокинуть или разрушить.Драгнил вновь скатился с дивана и жалобно воскликнул: — Что стряслось? Кто взбесил всемогущего? Покажите мне его, возьму пару уроков! Где носится Фулбастер в такой трудный час?! Про какого необузданного зверя ты все время твердишь мне? У тебя что, тяжёлая ночь выдалась? Джерар, метавшийся до этого по кабинету, замер на последней реплике, посмотрел на Нацу, который прервался и уже совершенно ничего не понимал, таращась в его яростные глаза, которые испепеляли теперь и его самого, а не только неодушевленные предметы интерьера. На скулах заиграли желваки, кулаки сжались, хрустнув флангами пальцев, а на сильных руках вздулись вены. Тяжело пропуская воздух в легкие, Фернандес вдруг повернулся всем корпусом и со всей силы ударил кулаком о прочное стекло шкафа, которое тут же треснуло, а после и вовсе лопнуло, рассыпавшись на мелкие осколки. — Все просто потрясающе, Драгнил, ты даже представить не можешь, насколько, — выпуская воздух, подозрительно спокойно протянул Фернандес. — Ну да, я заметил, — осторожно буркнул Нацу, пытаясь медленно исчезнуть, скрыться от этого остервенелого взгляда правителя. Таким своего друга он еще никогда не видел, так Джерар не вел себя даже при них, и, признаться, Нацу сейчас немного побаивается его. Проснулся-таки устрашающий Владыка Мира Забвения! Он даже предположить не мог, что этого, вечно непробиваемого вервольфа, могло вывести из себя. Особенно настолько. — Блядь, как же она раздражает… Нацу ошеломленно на него воззрился, прислушался и хотел было поинтересоваться, кто это — «она», однако не успел этого сделать, как двери разъехались, привлекая внимание обоих вервольфов. На порог ступила вечно невозмутимая Эрза, держа в руках какую-то книгу, и внимательно оглядела весь хаос. Изящные брови изогнулись, губы приоткрылись, а глаза забегали по комнате, оценивая ситуацию, затем остановились на виновнике причиненного ущерба, в личности которого сомневаться не приходится. — У тебя что, критические дни? — чувственные губы изогнулись в еле-заметной ухмылке, а сама Эрза, не дождавшись ответа, прошлась к столу, старательно перешагивая разбросанные книги, какие-то бумаги, папки, и пытаясь не наступать на разбитое стекло, обошла Джерара, полностью игнорируя его красноречивый, гневный взгляд. Небрежно кинула на стол книгу и вновь повернулась к парням, сложив руки на груди: — Так что случилось? — Эрза, спаси-и. Он меня тут как комнатную зверушку держит, скоро и надо мной измываться начнет, — жалостливо проныл страж. — С самого утра бесится, как дьявол, если не хуже. Тащит меня на Олдор, хрен знает зачем, да и, похоже, сам до сих пор не в курсе. — Прекрати все крушить и возвращайся к работе. Ну, чем там правители в будни занимаются, — спокойно отозвалась Эрза, на что Нацу активно закивал и поднялся с пола, стараясь, как можно незаметнее, продвигаться к выходу и все ещё опасливо косясь на подозрительно притихшего Джерара. Эрза вновь попыталась обойти парня, но тот сжал ее запястье, на что девушка вновь удивленно приподняла бровь: — Прекратить, говоришь? — Джерар говорил тихо, без намека на ранее присутствующую ярость или раздражение. Бархатный голос завораживал, заставлял сердце девушки бешено биться о грудную клетку, чуть ли не выпрыгивая из груди. По коже, от его горячего дыхания, которое она почувствовала у себя на щеке, и от прижимающегося к ней разгоряченного тела, бежали мурашки. — Что именно, Эрза? — чуть покатал на языке ее имя, старательно заостряя внимание на букве «р», протягивая его на самое ухо, почти шепотом. — Это? — она вновь вздрогнула от ощущения его рук на своих запястьях, которые двигались вверх, всего на мгновенье согревая кожу. Обхватили плечи, обрисовали тонкую талию и остановилась на бедрах, из-за чего с сухих губ сорвался судорожный вздох, почти неслышимый для остальных, кроме него и нее — например, для ошеломленного стража, который уже прилично покраснел от подобного представления и таращился на них во все глаза. Надо бы уйти, а нет, стоит, любуется. — Или это? — Фернандес продолжал, так же медленно обхватил ее поперёк талии одной рукой, прижимая ещё плотнее к своему торсу, и слегка, совершенно незаметно и непринужденно качнулся бедрами вперед и победно ухмыльнулся, уловив едва слышимый стон. — А может, это? — он резко развернул ее к себе, заглянув в ее уже затуманенные желанием фиалковые глаза, и так же, почти грубо, почти больно, прижал ее к шкафу и впился в ее, такие вновь ставшие для него желанными, губы, яростно сминая их, будто раздирая. Где-то громко захлопнулась дверь, но они не заметили, словно были погружены в вакуум, созданный ими, они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на подобные вещи. Эрза хотела оттолкнуть его, дать достойный отпор, но как только Джерар приподнял ее за бедра, крепко сжимая в ладонях ягодицы, а бесстыдный язык проник внутрь, сплетаясь с ее, она потерялась. В себе, в этих руках, ощущениях, в нем. Она попробовала его оттолкнуть, накричать на него, сказать, что это не правильно, но лишь сильнее обняла за шею, когда почувствовала твердую поверхность стола. Джерар отстранился, взглянув на нее, растрепанную, сидящую на его же столе, с покрасневшими губами, медленно скользнул глазами по ее телу, останавливаясь на шее, ключицах, спускаясь все ниже, разыскивая свое. Да, его укусы, следы его клыков и засосы, оставленные им же вчера, потрясающе, контрастно выделялись на бледной коже. А девушка медленно приходила в себя, отходя от головокружительных ощущений, прикоснулась тонкими пальцами к губам, все еще чувствуя его. Встряхнула головой и грациозно спрыгнула со стола. Наваждение было ни к чему, особенно после вчерашнего, тех происшествий. — Джерар… — хрипло позвала Эрза, привлекая к себе внимание. — Зачем? — Меня так бесит твоё бесстрастие ко всему, — плавно подошел к ней, коснулся в последний —