***
Он бы никогда в своей бессмысленной жизни так яро не ринулся в подобную агонию: особенно ради кого-то. За кем-то. На чьи-либо проблемы, мучения ему по большому счету было параллельно: ровным счетом не волновала эта непонятная ему каторга, эти терзания посторонних за их привязанность к кому-либо. Ведь сами поддались, это их бремя, что они выбрали для себя, ну, быть может, и того, кто так въелся в их же душу. Да и на их слабость по любому поводу тоже было наплевать. Боль является основой рождения и смерти; каждое переживание сопровождается ею же. Но сейчас, когда его душевное состояние не полностью принадлежит ему, он действительно понял, как это — бояться. Не за себя, за кого-то. Джерар Фернандес содрогается лишь от того, что осознает, насколько это мучительно — понимать, что с твоей сущностью хочет совладать посторонний, подчинить, сделать тебя бессильным и управлять, как контролирует безвольную марионетку умелые руки кукловода; и ему самому так душераздирающе смешно, что противно. Джерар Фернандес сам попался, самостоятельно окунулся в безвольность и смятение, переживания за контроль разума, души. И даже не его собственной, а той, которая наполняет Эрзу. Связь все же установилась, он чувствует даже чужое дыхание, биение истерзанного мукой сердца и почти безвольные отголоски постороннего разума, который терзается, уже без всякой скованности моля об облегчении. Освобождении. Тупая боль пробивает все тело, когда острые, как только что наточенное лезвие когти раздирают плоть, вгоняясь все дальше под кожу. Безжалостные, они раздирают плоть правого бедра, пока он все еще не может пересилить себя, чтобы выпустить на волю собственную сущность, валяясь на жёстком мраморе, чей холод пробирает до жалкой дрожи. — Что, понял, наконец, каково так стонать от нещадной, принадлежащей тебе же рези бессилия? Пересиливает себя, размыкая тяжелые веки, которые будто налились жгучим свинцом, но владелец этого ехидного голоса сразу же отшатывается, когда понимает, что вся беспомощность была всего-лишь напускной вежливостью и что именно за подавляющая власть скрывалась все это время за закрытыми глазами, что сейчас так ослепительно блистают в лёгком мраке. Слишком поздно до него доходит, что Фернандес никогда бы не позволил врагу выйти из игры, не используя на нем свою же силу, до невозможности медленно осознает личную позорную бездарность.***
Немного ранее. — Возвращайся к Дреяру. Он знает, что делать, — тихо отрезал Джерар, спрыгивая на выступ и оборачиваясь к грифону. Голос разрезал давящую на слух тишину, прозвучал резко и твёрдо, так что Гриф беспрекословно послушался, отталкиваясь лапами от поверхности скользкого пола и расправляя белоснежные крылья.Джерар хмыкнул, наблюдая, как тот стремительно поднимается вверх, более не позволяя себе скандалить со взбешенным вервольфом, как делал это до того, как они покинули стены Департамента после мимолетного, настоятельного разговора со стражами и главнокомандующим. Парень опустил взгляд на ботинки, привычным движением руки растрепал волосы, прислушиваясь к своим ощущениям и бурлящим от раздражения эмоциям, затем резко сорвался с места, почувствовав знакомую суть, что отдавалась в висках ярко-алыми вкраплениями исступления. Глаза слезились от белесого режущего света, а внутри начинало нарастать это клокочущее, не принадлежащее ему волнение, граничащее на обрыве разумного анализирования всего, что произошло и длится до сих пор. Дальше пройти сможет лишь он один, выйти — вопрос, упоенно волнующий его сознание.***
— Ты же поможешь мне? Он говорил уверенно, вопрос был похож на неоспоримое утверждение; возразить в данный момент было бы ошибкой.Его голос был ей противен, однако Эрза была спокойна. Странное пофигистическое отношение к происходящему не могло ее не радовать, так как именно сейчас ей надо было держаться от необдуманных действий и резких слов, что клокотали внутри, которые так и хотели сорваться с ее губ, однако она одернула себя прежде. Неплохо бы, наконец, разобраться во всем. Ведь тот, кто знает все ответы на волнующие ее вопросы, стоит перед ней; Фулбастер открыто насмехался, расхаживая перед ней так гордо, что Эрзе захотелось самой посмеяться над его напыщенностью. Он считал, что контролирует ее. — Расскажи мне все, — Эрза вздернула голову выше, уверенно столкнувшись с его надменным взглядом. — А ты не боишься? — усмехнулся Фулбастер, приподняв бровь. — Вся правда может затмить все твои убеждения. — Мне разве есть, чего бояться? — скептически парировала девушка. Ну, раз уже все почти закончено, почему бы и нет? Остерегаться все же стоит.***
Настоящее время. 3201 год.Врата Забвения. Фернандес поднимается, вовсе не вспоминая о боли, что недавно следовала за малейшими движениями. Фулбастер с нарастающей паникой смотрит, как зрачки стоящего напротив сужаются, ладони сжимаются в кулаки так, что на коже выделяются синеватые прожилки вен. Свежая кровь, что стекает по бедру и подбородку, на нем смотрится вовсе не жалко, вовсе не олицетворяет его слабость. Это было лишь мнимое поражение. Джерар кидается на него быстрее, чем он успевает сообразить и хоть как-то среагировать. Тело пронзает дикая боль, когда Фернандес хватает его за грудки, отшвыривая в жесткую каменную перегородку с такой силой, что кости трещат под этим натиском. Что-то ломается. Он рычаще вопит, так, как недавно кричала Эрза там, на алтаре: заслужил. Вервольф наступает, медленно, растягивая время, будто давая тому шанс подняться; челюсти напряженно сжимаются, а под кожей рук бугрятся мышцы, когда он выпускает на желанную волю часть своей силы, пуская ту растекаться по сосудам, заставляя когти удлиняться: готов нанести последний удар, разрезав этими же когтями глотку противнику. Но что-то останавливает, когда видит, что Фулбастер как-то победоносно усмехается, не обращая внимание на то, что сам захлебывается собственной кровью: на него шквалом обрушивается чужеродная энергетика. Поворачивая голову, его сердце пропускает удар, когда языки яркого пламени окутывают тело кицунэ; хвосты яро мечутся во власти сущности. Бледное лицо обрамляют алые волосы, цвет которых, казалось, стал ещё глубже, а проникновенная фиолетовая пелена затмевает омуты глаз так, что зрачок вовсе исчезает, погружаясь в нее. Прекрасно, если бы не настолько основательно. От нее веяло слепой яростью, безмолвным покровительством. — Что, никак не дойдёт? — Зереф приподнимается на локтях, сипло откашливаясь, злорадно хмыкает: — Она безвольна.***
— Эрза, прекрати, — он увернулся, когда кицунэ вновь пустила в ход свои аккуратные коготки, резанув ими по тяжелому воздуху. — Давай же, сделай, что должна, — присутствие Фулбастера дико анатомировало его нутро; Джерар бы с радостью нещадно разорвал плоть этого придурка, однако пока что перед ним разъяренная кицунэ, которая явно была не шибко рада тому, что обижают ее хозяина. Это остро резало по его самолюбию: как Эрза смеет заступаться за этого щенка? Она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям, но это длилось лишь мгновенье перед тем, как снова продолжить наступать на Джерара, который глянул назад, с остервенением отмечая, что скоро упрется спиной с кладку стены. — Ты же помнишь, чего я желаю? — его голос теперь звучал слишком нежно, определенно действуя на слух девушки, которая тут же дрогнула, откликаясь на просьбу своего хозяина. Джерар агрессивно оскалился; волк бился о грудную клетку из-за тона Фулбастера и ответной реакции Эрзы, которая чуть ли не пресмыкалалась перед ним. — Эр-рза, — Джерар смаковал ее имя, растягивая с предостерегающим рычанием; нахмурил тонкие брови, осознавая, что его сила сейчас совершенно бесполезна. Смятение, должно быть, в первый раз настигло его в схватке: что делать дальше? Не очень-то приятно осознавать, что он бессилен против нее — именно поэтому Джерар Фернандес и не искал привязанности или зависимости. Но все его противостояние этому треснуло, когда они столкнулись в первый раз. В данный момент он не мог себя заставить нанести ответный удар, и даже под страхом уничтожения Мира Забвения он бы не рыпнулся. Это низко — для Фернандеса это равно уничтожению самого себя, какой из него продолжатель собственного рода? Он слаб, слаб ею.Забавно теперь это признавать самому себе. — Ну же, убей его, Эрза, — должно быть, Фулбастер знал, насколько та безвольна сейчас, он сам контролирует ее мышление и действия. — Посмотри на него, я же говорил тебе, насколько Фернандес жалок, а ты не верила, у тебя теперь появилась возможность убедиться в этом. И она повиновалась его убаюкивающему тембру, что пробирал до самого нутра — не в силах противостоять. Джерар резанул когтями по мрамору, что сопроводилось башенным гортанным рычанием. Слабое, размеренное покачивание бедрами, прикрытыми слишком тонкой тканью, сбивали сосредоточенную бдительность правителя, прерывая злость на Фулбастера, который счастливо лыбился, наблюдая за тем, как от ее строптивости против него же не остается и следа; принуждая Джерара скользить каким-то голодным, потерянным взглядом по ее подтянутой фигуре и стройным босым ногам. Эрза разгневанно зашипела, что несильно, но отрезвило его восприятие, взметнула хвосты, чуть наклонила корпус тела вперед, оскалив маленькие клычки, готовясь к следующему прыжку. Он понимал, что все это неуместно, но эти остервенелые рывки заставляли его зверя урчать внутри. Это плохо. Такими темпами она его убьет раньше, чем осознает, что они теперь связаны, и в результате паршиво будет и ей самой. Фернандес встрепенулся: можно попробовать снова отрезвить ее разум с помощью своей энергетики, как сделал совершенно недавно, вот только для этого нужен контакт с ее телом. — Блядь, — загнанно выдохнул Джерар, вцепившись в свои волосы. А потом метнулся вперед, отталкиваясь раненым плечом от стены. Эрза растерялась, не ожидая подобного рвения от противника, и как-то заторможенно осознала, что сама оказалась схвачена за тонкие запястья, а лопатками прижата к чему-то пробирающе холодному и жесткому. Она вновь вспыльчиво зашипела, забилась в крепкой хватке мощного вервольфа, норовя освободить запястья, хотела впиться клыками в его плечо, но прежде этого ощутила чужие горячие губы на своих. Спокойствие в глазах напротив умиротворяло, но она все еще слабо дергалась в его руках, возмущенно впериваясь взглядом в него. Хватка стала постепенно ослабевать, и, когда девушка успокоилась, Джерар невесомо провел рукой по внешней стороне ее ладони, слабо задевая костяшки пальцев и, слегка помедлив, сплел ее холодные пальцы со своими, поддерживая второй рукой ее подбородок. Он прижался к ней сильнее, почти вдавливая девушку в мрамор, пропуская свою магию по ее телу, окутывая ею. Пытался защитить, зацепиться хоть за что-нибудь внутри сознания девушки, пока его влажные уста скользили от уголка ее губ вверх по щеке и обратно, целуя, впиваясь в них ещё чувственнее; едва ощутимо проводя влажным языком по нижней губе. — После того, как мы закончим со всем этим, я позволю тебе использовать на мне свои милые зубки, обещаю, — Джерар слабо усмехнулся, сказал это тихо, как-то глубоко проговаривая все на ухо, опаляя жгучим дыханием, отчего она слабо дернулась, едва заметно выгибаясь в спине; после заглянул ей в лицо, наблюдая, как пелена наваждения и легкой страсти в ее глазах рассеивается. — Мечтай, — скептически бросила Эрза, облизнув влажные губы, будто запоминая эфирный вкус поцелуя, затем надавила на его грудь, отталкивая от себя, однако у нее ничего не вышло, и Джерар так и остался стоять, всем телом прижимаясь к ней. — Может, отойдешь? — Вряд ли, — легкомысленно отозвался парень, уже открыто насмехаясь над ее жалкими попытками высвободиться, на что Эрза возмущенно засопела. Но отойти все же пришлось, как бы не хотелось этого делать, когда кицунэ сильнее надавила на его плечи, и он от неожиданности отшатнулся на пару шагов. Голову девушки резко пронзила острая боль, а в висках забурлила кровь от подобного давления. Она рвано и часто задышала, съехав на холодный пол, ощущая, как что-то воздействует на ее разум. Но снова терять себя она не хочет, ведь понимает, что многие пострадают от ее силы, от этого самого ведущего и воздействующего, в том числе и Джерар. — Прошу прощения за то, что прерываю, однако, Эрза, твоя сила мне ещё понадобится, — где-то сзади хохотнул давно забытый ими Фулбастер, брезгливо вытирая рукавом собственную кровь и поднимаясь на ноги. Он был изрядно потрепан, все тело ломило от усталости и изнеможения — тут он укорил самого себя за свою же убогость, невольно позавидовав Фернандесу, у которого, оказывается, резерв сил был все еще полон, даже несмотря на то, что тот почти выпустил на волю сущность, — но должен был закончить начатое, поэтому, пересилив свои возможности, нашёл силы для того, чтобы вновь ментально притупить норов Эрзы. — Так уж и быть, я сам все сделаю, ты мне не для этого нужна. Фулбастер сам начал наступать на Фернандеса, что отвлекся на Эрзу, которая хваталась за горло, раздирая нежную кожу когтями, и не смог сдвинуться с места, потому что удар пришёлся между лопаток: Зереф резанул рубашку, разрывая шелковую ткань. Джерар чувствовал, как вязкая кровь проливается вдоль позвоночника, но не хватило времени среагировать: его схватили, сжимая в тисках жилистыми руками сильнее, ломая ребра, раздирая грудную клетку, и он не сдержал болезненного вскрика, хоть и пытался. Потерять контроль над собой страшно, ведь после этого ты не будешь знать, что творит ведущий, а после того, как обретешь его вновь, будет столько необратимого, страшного, а главное — сотворенного твоими усилиями. Как же ты все-таки слаба, Эрза.Посмотри, что от него осталось. И она смотрит. Видит, как Зереф, стоя все еще позади Фернандеса, отшвыривает его в сторону, хватая за шею; видит, как Джерар падает на спину, протяжно воя от того, как хрустнул позвоночник, сжимает челюсти, выгибаясь, пытаясь облегчить это, но делает лишь только хуже; как под ним растекается венозная кровь вязким темно-алым пятном. Оттенки алого цвета окрашивают ее жизнь с самого рождения. Она противилась, не хотела, судорожно мотала головой, как психованная, поджимая холодные распухшие губы, а в уголках глаз стояли слезы, даже не боли, а отчаяния, которые она никогда не прольет, просто потому, что ведущий не достоин их. Силилась подняться, желала сама окунуться в эту агонию, противостоять Фулбастеру, но не могла подняться на ноги, ей каждый раз что-то мешало. Тело парализовало, когда она взглянула в изумрудные глаза, что за короткое время успели стать слишком родными; в них был целый шквал эмоций, смешанных с каким-то диким сокрушением, волнением и сладостной теплотой. Будто в душу заглянула. Ты даже вновь обретенное не то что защитить, прикрыть собой не сможешь. Она же всегда была уверена в своей силе, она сможет совладать с чужим давлением, такими жалкими желаниями, что тот хочет сделать зримыми, ведь так? Ей более не хочется видеть, как ее близкие страдают из-за неё самой. Неужели ты настолько жалкая, Эрза? Что-то щелкнуло в ее сознании, будто перезапускаясь, когда Фулбастер наклонился к тяжело дышащему вервольфу, положив весомую руку на его грудную клетку, норовя надавить, раскромсать ребра и достать обливающееся кровью сердце. Он так давно ждал власти. Ярко-алый постепенно прекращал быть уничтожающим, таким режущим. Мощная энергетика вырвалась наружу, отрезая все путы, которыми ведущий опутал ее сознание, дабы подчинить свободный разум, что был еще несколько мгновений назад слабее, неискуснее его самого. Она одним лишь четким ударом выпустила все рвущееся наружу отчаяние, вынуждая противника позабыть о цели, что он так и не достиг, впитать в память то жидкое серебро, что резануло по его нутру, вырезая воспоминания и лишая личности. Внутри шара в бешенстве кружатся песчинки ее магии, меняя окрас и саму суть энергетики. Серебро пылает ярче, переливаясь в тускло-голубом свете, что легкими искрами исходит от источника; оно звонко окутывает их мягким, ворсистым шелком. И что осталось от подобного желания?