***
— Моргана сегодня необычайно бледна. Как бы не заболела чем-нибудь. Артур? — королева тихо шептала, чуть отпивая из бокала. Ярко бросались лучи на золотые приборы, бликами разносясь по бодрым лицам трапезничающих. Король поднял взгляд на сестру — но впервые не встретил достойного отпора. Прежде холодная, как статуя, настоящая королева, а сегодня — молчаливая и угрюмая. Только что-то очень страшное могло вывести леди Моргану из обычного равновесия. Ничего не ответив жене (хотя стоило бы), Пендрагон в спешке закончил завтрак и, перебросившись парой слов с Гвейном, вышел из зала, бросив в руки Мерлина порядком надоевший ему плащ. В конце концов, только наступала осень. — Моргана, дорогая, все в порядке? Может, останешься сегодня в своих покоях? Я позову Гаюса… — Гвиневра с неподдельной заботой вглядывалась в мраморное лицо принцессы, стараясь хоть как-нибудь воззвать к ее давно спрятавшемуся сердцу. Гвен знала леди Моргану совсем другой — живой, настоящей, бесконечно доброй… Кажется, королевский трон слишком далек даже от самых близких друзей. Королева не могла теперь назвать прежде свою госпожу — подругой, но эта мысль совсем не приносила ей радости. Но присутствие всегда молчаливой сестры короля слегка смущало даже Гвиневру. Благодарность Богу, что нет в ее мыслях еще страшных и печальных подозрений. Моргана тихо крестом сложила приборы на белоснежной тарелке и чуть улыбнулась Гвиневре. — Пожалуй, ты права. Не беспокойся, я проведу в своей комнате остаток дня. Не тревожь Гаюса понапрасну, — цвет ее платья скрашивал всю трапезу — столько в нем было жизни. Провожая взглядом удаляющуюся королеву без короны, женщина вдруг вспомнила, что сегодня — годовщина свадьбы королевской четы.Loyalty
5 ноября 2016 г. в 23:28
Все его поступки справедливо можно было считать настоящей подлостью, но он так глубоко погряз во всем своем ничтожестве, что уже не видел смысла выбираться. И поэтому, проведя часть дня за пределами замка, он, вгрызаясь в остатки своей благоразумности, уверенным шагом пересекал оживленный коридор, готовясь целовать руки жены.
Губами, которые всего несколько часов назад касались самой сладкой на свете кожи.
Постучал, как и положено, хотя прекрасно знал, что Гвиневра ждет его каждый вечер, перебирая пальцами тонкую ткань ночного платья. Король услышал тихий, приятный голос, и на секунду даже опешил — так мягко кольнуло его сердце. Такую безусловную верность невозможно не уважать, и от этой очевидной ясности Артур возненавидел себя еще больше. Переступая порог, приготовился быть слабым перед ней, дать ей возможность утешить его, спасти от всех бед. Ведь он — лев, а она — львица, вечно оберегающая его беспокойный сон.
Гвен сидела спиной к нему, с улыбкой рассматривая себя в старом зеркале и расчесывая волнистые кудри. Черные. Но, Господи Боже, совсем не такие. Артур молча подошел к жене, приобнимая за округлые плечи.
— Прости, — просто сказал он, прекрасно зная, что королева поймет. Обязанность у нее такая — всепрощать.
— Милый, ты здесь, — Гвен повернулась к нему лицом, сжала теплыми руками его пальцы и мягко улыбнулась, словно не слышала последних слов. Словно ничего и никогда не было. — Как ты себя чувствуешь? Ни один совет ты еще не пропускал, — девушка поднялась с тумбы и повела супруга к королевскому ложе, в белоснежных простынях и бархатных балдахинах. Король даже не пытался выдавить улыбку — просто следовал за Гвиневрой, как когда-то пробирался сквозь холодную чащу с прекрасной девой.
Стоило попрощаться с этим горьким воспоминанием навсегда.
Как и с минутным помешательством.
Нет!
— Артур, что тревожит тебя так сильно последнее время? — как раненое, несчастное животное, лежал он подле ее колен, глазами впиваясь в железные решетки окон, а она гладила его по светлым волосам. Господи, только бы ничего не говорить. Только не сейчас.
— Я просто устал, — прошептал он, позволяя ей любить его в эту ночь, так, как умела только королева. И больше всего на свете Артуру хотелось поддаться этой любви, в которой столько чистоты — вовек ему не заслужить.
В полусне обнимая тонкий стан его женщины, король с корнем выдирал уже крепко вцепившиеся в его больную голову воспоминания о двух так похожих друг на друга женщинах — но, как бы он не старался, чудесные кудри Гвиневры пахли всего лишь фиалками.