Предупреждения: AU
***
Грегори не любил всех этих свиданий в роскошных ресторанах, походов в театр, посещение странных выставок никому неизвестных, но очень «понтовых» авторов. Каждый месяц Лестрейд терпел четыре часа – а то и больше - в обществе своих пожилых родителей, пытающихся приобщить констебля к искусству и отвлечь от «опасных авантюр в полиции». Грег и сам заметил, что кроме футбола и работы констеблем никаких интересов у него нет, но это же не повод строить из себя аристократов, выряжаясь в смокинги, верно? С фужером странного, но довольно приятного, шампанского, Лестрейд бродил по залам и из последних сил старался не зевнуть у всех на виду. Скучно. Вот пейзаж, вот портрет, а это натюрморт. Ну и что? Таких картинок констебль сотни в интернете видел, но не понимал, в чем прелесть разглядывать их в живую – одно и то же ведь! Только в некоторых залах Грег задерживался, всматриваясь в огромные полотнища. Вот в таких работах смысл был, в них можно попытаться утонуть – какими огромными были картины, а можно подойти совсем близко и всматриваться в мазки кисти художника. В очередном зале оказалось непозволительно много народу. Лестрейду даже стало интересно, что же такое прекрасное заставило лондонскую интеллигенцию слетаться сюда, словно пчелы на мед. Аккуратно лавируя между дамами в шикарных вечерних платьях и мужчинами в таких же, но на порядок дороже, смокингах, как он сам, констебль вскоре оказался недалеко от картин. Первоначально он безумно разочаровался. Миниатюры. Скучно и чересчур обыкновенно. Вот только приглядевшись, Грегори застыл на месте. На каждой из двенадцати миниатюр, размером не больше 20х20, была изображена природа в один из месяцев года. Пейзажи были разными, никак не связанными друг с другом, что лишь доказывало, как разносторонне развит художник. И только через сорок минут – сорок! – Лестрейд с уверенностью мог сказать, что связывает эти картины: одиночество. Смотря на каждую можно было испытать нечто схожее с катарсисом, не меньше, хоть констебль и не был уверен, что до конца понимает значение этого слова. Он смотрел на августовскую природу Венесуэлы с ее утесами, полностью заросшими яркой зеленью, и живописными расщелинами. На картине было полнолуние, и Грег мог поклясться, что, только взглянув на работу, почувствовал, как по спине пробежал целый табун мурашек, и ему показалось, что прохладный, пахнущий ночью воздух заполнил все пространство вокруг него. Он еще долго любовался швейцарскими холмами в мае, разглядывал каждый крохотный домик, прорисованный с особой тщательностью. Несмотря на целое поселение, скрывающееся за зелеными деревьями, чувство тянущего, блаженного, вдохновляющего одиночества настигло констебля не впервые за вечер. В конце концов, он подошел непозволительно близко к полюбившейся ему работе, что он увидел самой первой, и уставился на элегантную подпись. «Holmes» - было выведено, скорее всего, пером. Над буквой «l», выписанной, словно отдельно от всех аккуратно соединенных, была маленькая дуга с точкой. Лестрейд улыбнулся, но тут же попытался отогнать от себя ребяческие мысли – буква была похожа на зонтик. - Иногда мне бывает стыдно, что я ношу фамилию «Холмс»! – услышал Грегори прямо за спиной. Констебль не шевелился, боясь спугнуть людей, но искренне верил – ошибки быть не может, это и есть тот самый художник! - Ты прекрасно знаешь, Шерлок, что мамуля настояла на этом. Я не могу на нее влиять, - отвечал холодный голос, пропитанный уверенностью, неким высокомерием. Грег поежился, чуть поворачиваясь в сторону голосов. - Никогда бы не подумал, что великий Майкрофт Холмс не может на кого-то влиять! – не без сарказма выпалил молодой парень с кудрявыми волосами. – Ну, кроме меня. Он был одет в пальто и шарф, словно только на минутку зашел осмотреться. Лестрейд вновь убедился в своей правоте – вполне в духе художника. Как раз в тот момент, когда он силился разглядеть его собеседника, светловолосый молодой человек появился откуда-то из толпы. - Простите, Майкрофт, - чуть боязливо сказал он в сторону маячащей из-за плеча художника рыжей макушки с идеально прилизанными волосами. – Мне нужен Шерлок на минуточку, - следующая чуть смущенная улыбка предназначалась парню в пальто. Тот, не говоря ни слова, умчался к выходу, а светловолосый ушел за ним, бросив робкое «простите». Грегори уже начал сомневаться в личности художника. Парень в пальто не был похож на одинокого человека, а Лестрейд был уверен, что такие картины нельзя рисовать, не зная, что на самом деле чувствует тот, кто остался совсем один. Грег полностью развернулся и посмотрел на стоящего в центре зала молодого человека. Словно статуэтка, он не шевелился, опираясь на черный зонт трость, и отчужденно разглядывал людей вокруг. Никто не подходил к нему, не спрашивал ни слова, а он смотрел на всех присутствующих с явно искусственной улыбкой и сканировал холодным взглядом. Констебль, не давая себе времени на сомнения, направился прямиком к человеку в прекрасном сером костюме с бордовым галстуком. - Здравствуйте, скучаете? - тихо произнес Грег. Голубые глаза скользили по нему, чуть задерживаясь на лице, а потом как-то отрешенно уставились, словно сквозь. - Здравствуйте, нет. - Меня зовут Грегори Лестрейд, - не сдавался констебль. Он видел, что художник не желает идти на контакт, вопреки всем правилам этикета не называя свое имя, и, видимо, думал, что Грег не знает о том, что рыжеволосый не простой посетитель. – Я впервые на подобном мероприятии и ничего не знаю о художнике, чьи прекрасные миниатюры выставлены в этом зале, - Грег задумчиво огляделся. – Обычно авторы находятся в своем зале, отвечая на вопросы, давая интервью… - Не всем нужна слава, мистер Лестрейд, - задумчиво ответил молодой человек с зонтом. - Но вы сами подумайте, многим людям хотелось бы пообщаться с художником, особенно с таким талантливым, насколько я могу судить по картинам. - Возможно, вы правы. Картины действительно справляются с задачей показать зрителю вдохновленность, увлеченность, спокойствие, постоянство и некую константность, - рыжеволосый парень говорил обо всем без капли гордости, словно это не он был художником. Но не верить в очевидное было глупо. - И одиночество, - добавил Грегори. Раскрытый художник чуть удивленно взглянул на Грега, приподнимая бровь. - Вы не могли его там увидеть. - Конечно, мог. Особенно, когда чувствуешь его постоянно. Но только другое. Гнетущее, серое, не константное, а однообразное, - Лестрейд вдруг решил излить душу этому человеку. Заумные слова, не хуже ранее сказанных художником, впечатлили аристократа. - Сочувствую. - Не стоит. - Тогда зачем вы мне все это рассказали, мистер Лестрейд? - Чтобы мы скрасили такие разные одиночества друг друга, мистер Холмс.