Пятно

      Микеле был равнодушен к ролевым играм в постели — это Флорану пришлось уяснить сразу, как только они начали спать вместе.       И не то, чтобы Моту очень хотелось, просто Микеле с такой категоричностью заявил «Никаких переодеваний!» в их первое совместное утро, что у Флорана мысль о возможности применения своих актёрских способностей в спальне хоть когда-нибудь в их далеком, еще не обозримом будущем, погибла на корню, даже не успев сформироваться. Однако, через некоторое время Флоран заметил, что есть один сюжет, который вызывает у его партнера поистине благоговение. Есть одна ролевая пара, которую Микеле, возможно, и примерил бы в постели, и это, как ни странно, были те самые роли, что они играли на сцене.       То, как Микеле влюблен в своего персонажа, всегда забавляло Флорана, но, увидев, каким взглядом он наблюдает за репетициями Сальери, особенно в сценическом костюме, Флоран сперва немало удивился, но позже решил, что ему, пожалуй, эта мысль нравится не меньше. Оставалось только проверить, не принял ли Фло желаемое за действительное, и в этом-то как раз была главная загвоздка: как это сделать? Флоран уже достаточно хорошо знал Микеланджело, чтобы понимать, что на прямой вопрос он ответа не получит, скорее даже наоборот, будет обозван извращенцем и послан куда подальше. Подловить бы Локонте с поличным, но, в самом деле, не мог же Флоран взять костюм домой! Итак, оставался только театр. Да, он мог бы просто «не успеть» переодеться после одной из репетиций и посмотреть на реакцию Микеле, решил Фло, но видит Бог, он точно не собирался делать этого сегодня!       — Когда Мелисса коряво пошутила на счет вампиризма, — начал Флоран тихим, вкрадчивым голосом, отлепляясь от стены, едва захлопнулась пропустившая Микеле дверь в гримерку. — Я даже не заметил, что она обращается ко мне.       Он ждал своего Моцарта, беснуясь, как тигр в клетке, но сейчас, когда они с Микеле оказались наедине, он, внезапно даже для самого себя, решил сменить тактику действий и заговорил голосом своего персонажа — низким, неспешным, надменным.       — Когда Солаль отвел меня в сторону и начал учить, как не стоит вести себя в обществе, — выдавая свою ярость одними только глазами, но не интонацией, не движениями, он медленно приближался к застывшему у зеркального столика Локонте, — я решил, что он просто включил режим Папочки. Микеле негласно подтверждал все домыслы Флорана: глядя на него удивленным, слегка поплывшим взглядом, он замер и, казалось, боялся даже вздохнуть. Он, насколько это возможно, вжался спиной в край столешницы и оглаживал глазами медленно приближающегося Сальери, при этом упрямо задирая подбородок, пытаясь сохранить непоколебимый вид.       — Но когда на меня накинулся злющий Мерван, который, вообще-то, должен был уже проехать полпути на день рождения к сыну, я понял, что что-то не так. Ситуацию прояснил Нуно. — Флоран медленно подходил к Локонте все ближе и ближе, делая вальяжный шаг на каждое слово. — Оказывается, я тебя искусал, исполосовал, едва не сделал калекой, а потом еще и попытался убить. — Говоря это, Флоран слегка поигрывал своим бутафорским ножом, в какой-то момент оказавшимся под рукой. — Я ничего не забыл? А, постой-ка, мое любимое. — Он мило улыбнулся, слегка склоняя голову: — Я ещё и разбил тебе при этом сердце. Вдребезги, верно?       Микеле мельком ухмыльнулся, вспоминая лица коллег, вытягивающиеся по мере развития устроенного им представления, и эта ухмылка заставила Фло повысить голос:       — Ты же сам настаивал, что никто не должен знать о наших отношениях, — продолжил наступление Флоран, — а теперь ходишь по театру и треплешь всем подряд!       — Как будто для тебя имеет значение то, на чем я настаиваю! — Нет, Микеланджело и не думал подчиняться или оправдываться! Он же — Великий Моцарт, бунтарь и вольнодумец, и противостояние с сильным соперником его лишь раззадоривает. — Ты ясно дал мне понять, что мои идеи сумасбродны, а желания неприемлемы для тебя.       — Желания? Так в этом все дело? — с недоверием прищурил глаза Флоран. — И ради такой ерунды ты затеял весь этот спектакль? — Выкрикнул он.       Микеле упрямо вскинул голову вверх, не желая признавать свою неправоту.       — А ты не думал, Флоран, — с вызовом начал он, — что своим отказом ты и правда делаешь мне больно? Что ты разбиваешь мне сердце.       — Ах, сердце! — приблизившийся вплотную Флоран не выдержал, схватил Локонте за рубашку, притянув к себе, и гаркнул: — Ты, избалованный, капризный ребенок, привык получать все, что захочешь, верно? Для тебя любые средства хороши? Микеле, не ожидавший от Фло таких резких и решительных действий, ошарашенно заглянул тому в лицо. Он впервые видел его в таком гневе.       — Так вот, запомни. — Продолжил Фло уже тише, но при этом чеканя каждое слово. — Я готов вручную стирать твои окровавленные рубашки, но кота в моем доме не будет! Его глаза пылали яростью, губы были плотно сжаты, он тяжело дышал. Микеле, глядя на это, весь обмяк и пробормотал:       — Ну Фло…       — Нет! — раздался в ответ грозный рык. — Забудь об этом!       Пластмассовый нож выскользнул из ладони Мота и с глухим стуком ударился об пол, и от этого звука вздрогнули оба: Микеле — резко и испуганно вдохнув, Флоран — только плотнее сжимая губы, но разжимая пальцы на рубашке Микеле. Взглядами они держались друг за друга еще несколько секунд, но вот Сальери медленно отступил, развернулся на каблуках и молча направился к выходу.       — Фло…       — Сдай, наконец, рубашку! — Слегка притормозив у двери, оборонил Флоран через плечо. — И — нет, я не хочу знать, откуда это пятно.       Громко цокая каблуками, он вышел из комнаты.