Габриэль

Рунаева тошнило весь день на работе. Стоило закрыть глаза, блаженно опустившись плечами на кожаную спинку своего управленческого кресла, как тут же на задней поверхности век воспаленным красным контуром вычерчивались болезненно ссутулившиеся плечи. Он помнил лицо Марка, этот нездоровый последний взгляд тогда, три дня назад, в машине. Он слышал его непринужденное: «Конечно, звони, заезжай», — типа: «мне пофиг», но глаза его… Так же не веря он смотрел в клубе, когда услышал, что нелюбим. И вроде так давно это было, практически в прошлой жизни, а взгляд этот за секунды вернул назад ту боль и ощущение совершенной ошибки. С одной стороны, Марат понимал, что поступает как мудак, потому что снова заставляет сомневаться в своих чувствах, и что надо было позвонить, как минимум, двумя днями ранее, но… С другой стороны… Да нет никакой другой стороны: он без Габи сам подохнет, вот уже начинает. Но на самом пике неврастении всё строить заново? Должно немного пройти времени, нужно немного дать себе успокоиться, иначе… Он реально его просто придушит, узнав еще что-то мало-мальски компрометирующее — это как перекидываться гранатой без чеки. Он знал себя хорошо, понимал, что никаких моральных резервов уже не осталось, а это опасно для окружающих, особенно для одного. Поэтому нужна пауза, передышка, чтобы не испортить все безвозвратно, чтобы свыкнуться, смириться и осознать, что Марк жил как-то без него все эти месяцы. Он дал себе обещание: еще пару-тройку дней, чтобы никого не убить, а потом… Потом он позвонит или приедет. А если не вовремя? К концу рабочего дня мигрень разыгралась до предела. Ища ключи в кармане пальто, он шел к машине, оставленной на третьем уровне парковки, принадлежащей их дилерскому центру. Желтое освещение уродовало пространство, искажая тени и цвета, что неминуемо приближало взрыв башки: казалось, пару трещин вдоль височной кости уже точно имеется. Были мысли вызвать такси и отказаться от поездки домой на личном авто, но машину бросать не хотелось. Раздался характерный звук сигнализации, и рука уже потянулась к дверце, когда он почувствовал чье-то осторожное присутствие, совсем близко за спиной. Не понимая, что происходит, Рунаев без резких движений обернулся. Позади, на бетонном закругленном перекрытии, служащем восходящей винтовой «лестницей» от нижнего парковочного уровня к верхнему, сидел Марк, он курил, выпуская дым в вечереющее розовое небо. Марат сделал несколько шагов навстречу, с трудом наводя резкость фокуса, до последнего сомневаясь в своем предположении. Решил, что его уже глючит от этой нестерпимой боли, которую он подсознательно нарёк Марком. Но нет, это был не глюк. В той же черной «мантии-невидимке», только капюшон лежал на плечах, а не покрывал голову, с одного плеча свисал рюкзак — Габи материализовался из его воспаленных мыслей. — Что… ты тут делаешь? — Марат завел разговор на безопасном расстоянии. — Привет, — будто не слыша вопроса, Марк затушил окурок о бетон парапета и выдохнул последнюю струйку дыма. Он выглядел нормально — ни взвинченно, ни нервно, ни пьяно, не было в нем и отчаяния, разве что немного усталости. — Ты после тренировки? — предположил Марат, лишь бы как-то сложить разговор. — Да. Ехал мимо. Вот решил зайти. Вспомнил, как мы приезжали сюда однажды, в выходные, ты забыл что-то на работе. Я ждал здесь, в машине… Почему ты так поступаешь со мной? Марат не понял, что именно Габи имеет в виду, он продолжал просто смотреть, как движутся его губы, чувствуя, что головная боль понемногу отступает. Марк достал из пачки новую сигарету и прикурил. — Ты сказал, что позвонишь. Но ты так и не позвонил. Что это значит? Что я должен понять? Ты скажи, потому что я ничего уже не понимаю. Просто, как раньше, обрисуй границы дозволенного, установи свои жесткие рамки, которых я должен придерживаться, чтобы ты пускал меня хотя бы в свою постель, если в твою жизнь мне дорога закрыта. Блядь, я прогнусь, Марат… Ты ведь этого хочешь? Рунаев продолжал молчать, и казалось, что он сейчас развернется и просто уйдет.— Пусть будет все просто, как раньше. Я буду ненужным… никчемным Габи, а ты моим шейхом, и все будет просто… Если уж не получается нормально… — Не нужно, не унижай себя этими словами… Ты не заслуживаешь ни одного из них. — Но ты заставляешь меня снова проходить через это. Ты делаешь это со мной раз за разом. Ты… — Прости, я не хотел, правда.  Марк нервно улыбнулся, и в этой улыбке не было и грамма радости. — Может, так оно и есть, и ты не специально. Но все же, мне нужно знать, что между нами… — Что между нами? — Именно. Ты любишь меня? Я тебе нужен? Рунаев лишь поднял на него глаза, будто плохо улавливая суть вопроса. — Ты не бойся, Марат, я пришел не для того, чтобы тебя позорить или шантажировать, ты уважаемый человек, и все такое… Просто… Мне надо это знать именно сейчас, мне нужно… Ты любишь меня? — совсем понижая голос, Марк продолжил: — Потому что, если ты не любишь — это ничего, это нормально, просто тогда я буду знать, что делать… — Что значит, «что делать»? — Тогда все решится, тогда я смогу решить, — Марк объяснял, прямо глядя в глаза, только казалось, что разговаривает он с самим собой, потому что взгляд был рассеянным. — Марк, я тебя прошу, прекрати… Ты меня пугаешь. — А если все-таки любишь, тогда я просто… — таким странным и потерянным Марат его давно не видел. Габи теперь смотрел куда-то в сторону и говорил все эти слова, от которых становилось жутко. — Тогда я просто буду счастлив, несмотря ни на что, потому что я очень, очень тебя люблю. Я не знаю, как без тебя. — Все ты знаешь, все умеешь. Ты уже большой мальчик, не обманывай ни себя, ни меня, — Марат шагнул ближе и уже протянул руку, когда он узнал в пустоте пространства свой рингтон. Машинально достал телефон из кармана пальто и посмотрел на дисплей. Делая удерживающий на месте жест, Марат оповестил: — Это по работе, надо ответить, извини. Он снова отступил, разворачиваясь вполоборота, и в голове у Марка что-то переклинило, что-то дало сбой. Пустое место, вот кто он для него, просто ёбаное пустое ничто, несмотря на все, что было между ними раньше, что было той ночью, когда пришел Слава. Точно, он же не терпит, когда трахаются с кем-то, кроме него, — наказывает теперь деланным безразличием, своей холодной злоебучей гордыней. Но Марк тоже его накажет. Он тоже знает его болевые точки. Марк вспомнил, усмехнулся, смерил взглядом разговаривающего по телефону Рунаева, в этом своем дорогущем бежевом пальто, с болезненно прикрытыми глазами, чужого и одновременно близкого, самого близкого и любимого, родного. «Ты так занят, но я заставлю смотреть на себя». — Марат, мне надо знать! Рунаев обернулся на его голос. Марк стоял на парапете. На фоне новорожденных серо-розовых сумерек его силуэт был будто обведен черным контуром, ветер трепал казавшиеся голубыми волосы. Он раскинул руки, мягко покачиваясь, как кошка, ловя равновесие. Марат знал, что внизу, под ним, расстилается бетонный цоколь, лететь до которого, сделай Габ один неосторожный шаг, где-то метров двенадцать. — Слезь оттуда, — металл в его голосе разрезал пространство. — И ты даже не умоляешь, — Марк нервно дернул плечом, порыв ветра подхватил его капюшон и, поиграв, небрежно бросил. Сейчас, помимо Рунаева, к Марку были прикованы глаза двух всполошившихся охранников. Но Марат сделал им жест оставаться на месте. — Ты скажи просто правду, и все закончится. Не важно, что ты скажешь, главное, чтобы это было правдой. «Теперь только искренность между нами», помнишь? В ответ Рунаев уверенно, подошел к парапету и, протянув крепкую руку Марку, лишь произнес: — Спускайся. — Спущусь, когда ответишь, — Габи балансировал на перекрытии размером полтора человеческих шага, и у Рунаева заходилось сердце при каждом порыве ветра. Охрана начала продвигаться в их сторону, но он лишь снова сделал предостерегающий знак. — Я все понял: тебе важно знать это прямо сейчас, но чтобы говорить о подобных вещах, я должен видеть твои глаза, поэтому дай мне руку, я помогу тебе… — он не закончил фразу, во рту пересохло и обдало липким ужасом — сознание, будто насмехаясь, выдало отчетливо и во всех красках картину падения Габи, так как есть с этим перевешивающим рюкзаком на плече и раскинутыми руками. Марат повторил, но голос его прозвучал уже не так уверенно: — Ну же, дай мне руку. Не понятно, на что рассчитывая, Марк вложил пальцы в твердую распростертую ладонь. Поверхностный полувздох, доля секунды, и Марат с силой схватил его руку, рывком потянув на себя. Марк потерял равновесие и упал на него сверху, первый раз пугаясь по-настоящему за все время, проведенное над городской пропастью. Рунаев подхватил ловко под колени и поставил на землю, намертво прижимая к себе. И поначалу Марк даже принял это за объятия, пока не почувствовал настоящую боль. — Ты совсем охуел? — Марата трясло. Он еще крепче сжал Марка, отчего тому показалось, что у него треснуло ребро, а со стороны сцена напоминала очень даже сентиментальное выяснение отношений. Горячее дыхание обожгло шею, от давящей боли выступили слезы, а Марат и не думал разжимать рук. — Мне дышать нечем, — прохрипел Марк. В ответ Рунаев едва уловимо коснулся губами его щеки и, как в бреду, зашептал, ввергнутый в адреналиновый приход: — Люблю тебя целовать и трогать тебя люблю. Люблю, как ты пахнешь… Люблю отсасывать тебе, а когда ты уже готов кончить, люблю сам тебе вставить, но больше всего я люблю пустоту в твоих глазах, которая уносит меня хуй знает куда, когда ты кончаешь подо мной. Люблю тебя, детка, твою чистую душу… Не могу не любить… Ты мне нужен, сука, очень нужен живой и невредимый, поэтому никогда, слышишь, никогда больше не смей меня так проверять. Марк замер, забив на невозможность дышать, чувствуя кожей на шее прикосновение горячих шершавых губ. Каждое слово Рунаева ложилось в душу, завершая сложную, психоделическую головоломку. Все оказалось не зря. — Думаешь, я не звонил, потому что передумал? Думаешь, разлюбил, пришел в себя? Да я хотел пацана того с моста скинуть, когда увидел вас там, я не знаю, как сдержался, я… Я в машине на тебя смотреть не мог, молился в душе, чтобы мы живыми добрались. Трогал твои руки, только чтобы осознать реальность, что это ты, что ты вроде как со мной… И знаешь, что меня сдержало? — Марат быстрым движением оттянул вырез его кофты и ощутимо сжал шею. — Вот это! След от удушья, напоминание моей психической раздроченности. Я тайм-аут хотел взять, чтобы в себя прийти, чтобы не покалечить никого, чтобы тебя не убить. — Ты мог сказать? — Марк с равной силой вдавливал ладони и пальцы в его спину, царапая дорогой кашемир. — Не мог, не могу я… — Рунаев ослабил хватку, широкие плечи ссутулились, он отстранился, будто подбитый. — Не могу я с тобой разговаривать по телефону, мне тебя сразу увидеть хочется, только твой голос услышу и накрывает. Это у меня еще с тех пор, как ты со мной с борта самолета разговаривал. Голос, он же здесь, — Марат закрыл ладонью область сердца, — а ты далеко, и это никак не принять. — Что теперь? — пряча на дне синих омутов отголоски надежды, спросил Марк. Рунаев только и указал на джип приглашающим жестом. — Не нужно меня подвозить, я сам как-нибудь доберусь. Не смогу потом смотреть, как ты уезжаешь. Марат наклонился близко к его лицу и, касаясь слегка губ губами, прошептал, едва слышно: — Я останусь, останусь, останусь… Я останусь с тобой. Марк не стал уточнять — сегодня или навсегда, он почему-то обрел уверенность, что сможет переиграть любое невыгодное решение в свою пользу. Он прикрыл глаза, представляя, сколько раз и с каким удовольствием они этим еще займутся ночью. Он все еще по понятным причинам не особо осознавал возвращение Рунаева в свою жизнь, считая их время безжалостно ограниченным. Поэтому он крепко обвил руками его шею, накрывая ладонями свои же локти, и начал целовать. Несмотря на надломленность, с которой Марат твердил признание, он все же оставался сильным, крепким, он был опорой. Нехотя расцепив объятия, Марат повел его к машине, твердо сжимая в руке руку Габи. Рунаев уже начинал молиться о том, чтобы Марк остался жив этой ночью. Спрятав своих пассажиров в теплом, уютном полумраке салона, Лэнд Крузер тронулся. Проводив его взглядом, двое охранников еще долго не могли сойти с места. Один крутил у виска пальцем, а другой раздосадованно матерился, полностью разделяя позицию напарника: — Психи, блядь, и как таких только земля носит? *** — Пошли? — Габи потянулся к дверце. — Стой, — Марат сжал его руку выше локтя. — Ты же останешься? — на красивом, но уставшем лице отчетливо проступила тревога. — Или уже вспомнил о «срочных делах»? — скепсис в его голосе прозвучал отчетливо, Марк даже не пытался скрыть недовольство. — Знаешь, можешь ничего изощренного не выдумывать, я и так всему поверю. Марат в душе такой ядовитой реакции только порадовался. Без объяснений притянул к себе и, крепко обнимая, уткнулся в плечо: — Я же сказал, что останусь. Просто мне нужно немного тишины и тебя… Габриэль провел ладошкой по жесткому ежику волос на его затылке, как всегда, постепенно проникаясь его состоянием — Рунаев измотан настолько, что прямо сейчас ему нужна пауза и желательно остановка бешеной круговерти. — Я тебя спрячу ото всех, если нужно. И даже если нет — просто оставайся… насовсем… навсегда… Марат поцеловал его в шею, втягивая успокаивающий запах терпких трав с его кожи и закрыл глаза. Мысли о Леше, о том, что нужно решать вопрос с его вещами в квартире, которые он хитрожопо не торопится забирать; завтрашний рабочий марафон: совещания, встречи, поиск правильных слов; опять же Слава — принципы, совесть, вопросы доверия и совместимости, радикальность принимаемого решения, и красным среди всего этого — его сегодняшняя попытка... — подсознание стихло, карусель остановилась. Марат чувствовал, как сердце Марка бьется прямо в руках, он ощущал его ритм, едва уловимую вибрацию толчков и медленно успокаивался. Габи рядом, его можно коснуться, обнять, оставить себе. «А если снова начнет сомневаться, передумает, свалит?» И сразу ответом: «Нет, не сможет: он уже готов к ним, к их совместному чему-то, он дал понять, что для себя всё решил». И пусть даже это бред, иллюзия, но сейчас это единственная мысль, способная спасти. Он чувствовал его руку у себя на затылке и только плотнее прикрывал глаза. Марат понял, что именно его будоражит — присутствие Габриэля так близко и так беспощадно долго. — Достань в бардачке… — прошептал, проходясь пальцами по его полной, по сравнению с нижней, губе, очерчивая скулу, уголок глаза и заправляя за ухо мятую, не уложенную прядь. Взгляд впитывал каждую черточку, каждый изгиб, должно быть, Рунаев уже на память мог нарисовать его лицо. — Меня от тебя накрывает, там противоядие. Марк молча сделал то, о чем попросили, уже догадываясь о каком противоядии идет речь. Поворачивая в пальцах плотно скрученный косяк, потянулся вперёд, накрывая губами твердые, гладкие губы, получая в ответ то ли поцелуй, то ли укус. — В нужном месте, в нужное время, — игриво улыбнулся Габи, попутно ловя себя на мысли, что похоже никогда его не перестанет пробирать от этих хищных замашек. — Раскуривай. Наконец заглушив мотор, Марат поднял ручник, одновременно затягиваясь. Огромная желтая луна освещала темные закоулки дворов. Пальцы в его волосах не могли найти покой, перебирая прядь за прядью, высвобождаясь и зарываясь снова. Губы выпускали сладковатый дым в приоткрывающийся навстречу рот, льнули к нему, настаивая на поцелуях, а потом затягивались вновь горько-сладкой убивающей мысли отравой. Слезы сквозь нервный, припадочный смех, жадно шарящие по телу руки и ощущение восполнения, воссоединения, только уже на ином уровне: теперь на одной стороне, равнозначны, как две части одного тождества. — Все замечательно, — тихо шепнул Габи, подавляя в себе желание сказать совершенно другие слова. — Просто замечательно… — он провел пальцами по блестящей от своей слюны головке, пережимая член у основания, не позволяя Марату кончить. Тяжелая пятерня протестующе легла на основание шеи, красноречиво надавливая. Марк послушно опустился вниз, чувствуя, как горячая ладонь, жадно шаря по спине, пробиралась под резинку и без того сползающих штанов. Через жестоко короткие секунды Рунаев снова увидел перед собой влажные, горящие безумием зеркала души. — Ложись, — низко прохрипел Марат, проходясь тыльной стороной ладони по его блестящему и влажному подбородку. Марк послушно откинулся на кресло, тут же почувствовав, как вслед за спинкой уходит в надломленную горизонталь. Бесцеремонно жадные руки пробрались под резинку, грубо и быстро оглаживая распирающий болезненным возбуждением стояк. Двумя быстрыми движениями он скинул кроссовки, стараясь больше не создавать помех Марату высвобождать себя из штанов. Почувствовав голой кожей материал сиденья и свою уязвимость, лишь сильнее возбудился. А Рунаев, уже навалившись сверху, забрасывал себе на плечо пока только одну его ногу. Разорванный мозг все никак не мог сосредоточиться и отдать команду телу принять. Но Марат со знанием дела справился в одиночку: сначала умелыми руками, а потом и напористым членом. Сквозь смех и подколы слышались поцелуи, откровенно пошлые, даже грязные фразы, на фоне которых вырвавшееся: «люблю» прозвучало пронзительно остро. — Люблю тебя, — повторил Марк, блуждая расфокусированным взглядом по обшивке на потолке. Марат огладил его бедра, задержал руки на коленях и толкнулся сильнее. Марк выгнулся, впиваясь короткими ногтями в татуированные плечи, и, когда вспышка померкла, прошептал: — Скажи… Скажи, что любишь. Кайфы расслабляли нервы, размывали границы. Потерянно прикрыв глаза, Марат хрипло выдыхал во взмокший висок незамысловатые, наболевшие признания, оканчивающиеся ненадоедающим: — Люблю тебя… Терпкий дым, покидая легкие, оставлял ощущение блаженной опустошенности. Кристаллы сознания отсвечивали начищенными гранями. Подтянув к груди подрагивающие голые коленки, лежа на все еще откинутом сиденье, свободной рукой Марк перебирал пуговицы на его рубашке. — А знаешь, до меня только что дошло, — проговорил Марат. — Что? — Марк повернул голову в направлении его голоса. — Главного я так и не услышал. — Что ты имеешь в виду? — Там, когда ты стоял на парапете, ты говорил про решение, на которое я могу повлиять. Что это за решение? Марк сел выше, плотнее обхватывая руками свои колени. — На следующей неделе финал одного большого конкурса, в которым мы участвуем. — И? — Он проходит в Германии. Если бы ты сказал, что тебе на меня плевать и я свободен, я бы полетел. — А сейчас? — А сейчас не поеду. — В смысле? Почему? — Сам не понимаешь? — Постой, чтобы меня на ревность не провоцировать, потому что там будет Слава? — И Слава, и снова дистанция между нами. Мало ли, что может произойти за время моего отсутствия. Все очень зыбко, и я выбираю то, что мне важнее. — А как же твои дети? Они тоже не полетят? — Нет. Почему? С ними поедет Жанна — второй тренер. — Это не правильно, Марк. Ты должен поехать со всеми. — Неправильно там будет реально сигануть из окна гостиницы, когда ты пару раз не возьмешь телефон по ряду причин. И неправильно, если дети наткнутся на хладный труп своего горячо любимого наставника. Мне не до работы сейчас, пойми. — Есть другое решение. Я давно не был в отпуске. Когда ты говоришь финал? — На следующей неделе, в субботу. — Думаю, у меня получится взять дни и поехать с тобой, если, конечно, ты не против. — Ты серьезно? — Марк недоверчиво покосился в его сторону, он бы обнял его крепко, может быть, даже повис бы на шее, но трава так расслабила мышцы, что все рефлексы притупились, к тому же начался закономерный эффект постстрессового торможения. — Более чем. К тому же я давно не был в Германии. Думаешь, мы сможем там задержаться после твоего конкурса? — Сможем. Отправим детей обратно с Жанной. А сами… — Вот именно, потеряемся где-нибудь на границе с Чехией в небольшом отеле, выкинем к ебеням телефоны. Обмажемся медом. Ты, кстати, умеешь делать массаж? — Ты устанешь кончать от моего массажа, поверь. — Верю, — Марат потянулся, и коснувшись теплой щеки, поцеловал Габи в горькие от травы губы. Луна висела прямо над крышей дома, она была настолько яркой и огромной, что послышалось, будто где-то поблизости завыл полуволк-получеловек. Марк чувствовал себя сказочным персонажем, победившим всех мутантов и добравшимся до своего личного, мало кому понятного «долго и счастливо». И не было ничего важнее и приятнее в данный момент, чем просто чувствовать в своей руке тяжесть его ладони. Становилось прохладно, машина остывала и уже давно можно было уйти домой, но они продолжали молча смотреть на Луну, передавая терпкий дым из губ в губы.