***
«Хочешь с нами поужинать? ММ о тебе спрашивала. Она очень благодарна за то, что ты „исцелила мою лодыжку“ прошлой ночью». Реджина растерянно перечитывает сообщение. На удивление обыденно получать подобное от кого-то, с кем связан магически, но совершенно ясно, что Эмма не до конца осознаёт серьёзность содеянного. Да и то, почему она с таким рвением поделилась частичкой себя с матерью Генри, весьма сложно для восприятия последней. Впрочем, сложности не имеют никакого значения, когда они вместе трудятся ради блага города. «Хорошо. Во сколько?» «В 18. Ты ведь будешь придерживаться нашей версии, да?» «Если бы враньё твоей матери было Олимпийским видом спорта, я бы собрала всё золото». «Хих, точно. Генри рад, что ты придёшь :)» «Спасибо за приглашение. Скоро я увижу вас обоих».***
Ужин какой-то совсем никакой, на ужин-то совсем не похож. Реджина сидит между Генри и Эммой. Чувствует она себя здесь до невозможного по-домашнему, при том, что это квартира Чармингов. Когда с едой покончено, Генри, извинившись, сбегает к себе, а гостеприимные хозяева принимаются убирать со стола, Реджина и Эмма остаются сидеть в уютной тишине. Чуть позже возвращается Снежка с маленьким Нилом на руках. Она ласково воркует с сыном, говорит, что он — идеальный, что он — свет её жизни, и если бы Реджина не питала слабость к детям, она наверняка бы нашла это зрелище тошнотворным. Как вдруг грудь начинает сдавливать от нахлынувших эмоций. Реджину накрывает волной абсолютной ярости, и она не может понять, в чём дело, пока не вспоминает о магической связи с Эммой. Не скрывая любопытства, королева разглядывает Свон, выражение лица которой остаётся непроницаемым, что кажется ей удивительным. Меж тем Чарминг зовёт жену на кухню, и они снова остаются вдвоём. — Почему ты сейчас злишься? — мягко спрашивает Реджина. — Что? — возвращает вопрос застигнутая врасплох Эмма. — Нет. — Ты врёшь. — Ты говоришь моими словами. Реджина молча буравит её взглядом. Эмма пытается отшучиваться, но исходящее от неё напряжение ясно даёт понять, что ей сейчас не до смеха. — Ладно, — сдаётся Спасительница. — Просто иногда она очень невнимательная, и со стороны кажется, что даже не понимает этого. — Твоя мать? — Да. — Не то, чтобы я когда-нибудь считала по-другому, но что именно она сделала? Эмма явно раздражена. Возможно, её выводит из себя, что надо что-то объяснять. Как будто Реджина должна уметь читать мысли. — Ничего, забудь. — Нет, не думаю, что смогу. — Ну… Я говорила ей, много раз говорила, что первая приёмная семья отказалась от меня, потому что у них появился собственный ребёнок. — Оу… — И я дерьмовый человек… Я вот смотрю на своего брата и я люблю его. Люблю, понимаешь? Но когда они на него смотрят, да ещё таким взглядом, словно никогда не видели никого лучше, и… Заканчивать фразу не было нужды. Реджина всё понимала без слов. — В довершение всего они назвали его Нилом, — Эмма смеётся, но смех у неё злой, какого королева раньше не слышала. — А я помню, что первая любовь принесла мне столько боли, столько предательства, и когда между нами впервые за долгое время начало зарождаться что-то здоровое, похожее на настоящую дружбу, его убили. — Честно говоря, я тоже была немного смущена их решением. — Так что… да, иногда мне не нравится здесь находиться, а иногда просто тошно, что из-за их поведения мне становится сложнее любить брата. — Мне очень жаль, — говорит Реджина. Потому что прекрасно понимает, каково это ощущать себя не на своём месте и испытывать ярость к человеку, которого должен любить. По иронии судьбы этим человеком для них обеих является Снежка. — Это не твоя вина, — язвительно замечает Эмма. — Твои мысли не делают тебя плохим человеком. — Спасибо. — Впрочем, это же я считаю, что ты слишком хорошая, и на основании этого можно сделать вывод, что ты на самом деле ужасный человек, — рассуждает Реджина вслух. — Боже, мне очень жаль. Это, наверное, самое плохое доказательство из всех возможных. Она говорила на полном серьёзе, но Эмма вдруг разражается смехом, и вместе с этим почему-то появляется ощущение маленькой победы. — Над чем это ты хихикаешь? — спрашивает вернувшаяся Снежка. Она смотрит таким взглядом, будто они обе сошли с ума, что по непонятной причине веселит Эмму ещё больше. Через мгновение к жене присоединяется Дэвид, и его появление становится последней каплей уже для Реджины. У мужчины растерянное выражение лица, и это чертовски забавное зрелище, ведь со стороны кажется, что пока он будет пытаться сообразить, что происходит, заработает себе жуткую мигрень. Реджина и не помнит, когда последний раз хохотала до слёз.***
Эмма снова это делает. Она тянет время. Словно не хочет, чтобы Реджина уходила, но не знает, как попросить остаться. Они обе стоят в дверях, пока Генри наверху собирает свои вещи. — Переживаешь? — спрашивает Реджина и не добавляет «что ночью останешься одна». — Нет. Мне просто хочется… — Что ты хочешь? — вопрос даётся с трудом. Звучит он совсем не так, как задумывалось, и теперь висит в воздухе, будто ответ на него мог бы одним махом всё изменить. — Я не знаю. Хотя внешне Эмма и остаётся спокойной, Реджина почти физически ощущает исходящее от неё беспокойство, поэтому мягко напоминает: — Эта квартира тоже защищена магией. — Знаю! — огрызается Свон, неожиданно разозлившись. — Ты говорила об этом раз пятьдесят. Я уже поняла. — В самом деле? — Реджина искренне растеряна, она не понимает, почему произошёл срыв. — Хорошо, тогда, спокойной ночи. Она разворачивается, чтобы уйти и дождаться Генри внизу, но в этот самый момент Эмма хватает её за запястье — мягко, но настойчиво. — Прости. Иногда по отношению к тебе я веду себя как последняя сука, — бормочет она. — Бывает, — не спорит Реджина. — Но и это работает в обоих направлениях. — Да уж, так было всегда. Чертовски верное утверждение. Они обе порой ведут себя жестоко по отношению друг к другу, и Реджина соврёт, если скажет, что это не причиняет боль. Иногда слова Эммы задевают её сильнее, чем если бы то же самое сказал кто-нибудь другой. Но всё это ерунда — все мелочные колкости меркнут на фоне их общей любви к сыну. Реджина принимает тараканов Эммы, а Эмма принимает тараканов Реджины, и в конце дня обе признают, что всегда будут присутствовать в жизни друг друга. Честно говоря, от этих отношений королева ожидала больше, чем от любых других. — Вам с Генри лучше телепортироваться домой. Уже поздно. — Здесь моя машина. — И что из того? Завтра я пригоню её прямо к твоему дому. По городу разгуливает злодей. — Я сама злодейка. — Нет, — заявляет Эмма твёрдо. — Уже нет. — Если верить твоим словам. — Нет. Если верить твоей светлой магии. Признай это, Реджина, благодаря мальчишке, ты размякла и стала сентиментальной. — Как бы там ни было, я вполне способна доехать до дома. Я не собираюсь жить в страхе и не позволю ничему случиться с нашим сыном. — Ну, это я знаю. Словно по мановению волшебной палочки, вниз спускается Генри. — Готова? — нетерпеливо спрашивает он. Вопрос адресован Реджине, но вместо того, чтобы ответить, она слегка вскидывает бровь и смотрит на Эмму, будто спрашивая разрешения. — Хорошо, — та наконец выпускает её запястье. — Чиркнёшь сообщение, когда приедете домой? — Конечно.***
Переступив порог дома, Реджина не успевает сделать и двух шагов, как начинает звонить телефон. Она отвечает сразу, предположив, что это Эмма. — Слушаю? — Привет, — отвечает на том конце провода донельзя грустный голос Белоснежки. — Тебе не показалось, что Эмма сегодня чем-то расстроена? — Откуда мне знать? — Не надо. Я знаю, что с тобой она откровенничает. Не подумай, я не… я не жалуюсь, Реджина. По-моему, это замечательно, что вы с ней… — Снежка внезапно замолкает. Похоже, не только она путается в определении отношений: — подружились. — У неё всё хорошо. Ложь легко срывается с языка, и только сейчас Реджина окончательно осознаёт, к кому она лояльна. Вовсе не к той женщине, с которой знакома дольше, чем с кем бы то ни было в своей жизни, а к Спасительнице. — Неправда, — понимает Снежка. — Могу я хотя бы получить намёк на то, что расстроило мою дочь? — Ну, возможно, тебе стоит вспоминать чаще, чем один раз в день, что у тебя есть дочь. — Что это, чёрт возьми, значит? — Я не ваш семейный психотерапевт, дорогая. Сама разбирайся. — Замечательно, — надо думать, Снежка догадалась, что больше ей ничего не удастся вытянуть. — Спасибо. Реджина сбрасывает вызов, даже не попрощавшись.***
Следующий телефонный звонок раздаётся поздней ночью. Реджина ни секунды не сомневается, что это снова Снежка, которой не терпится задать ещё больше дурацких вопросов. Вот почему, нащупав на тумбочке телефон, она сонно бормочет в трубку: «Твою мать, Снежка…» — Ты не прислала мне сообщение, когда приехала домой. Реджина вздыхает, понимая, что снова ошиблась с определением личности звонящего. — Привет. — Привет. — Не успела я войти в особняк, как мне позвонила твоя мать и отвлекла своими глупостями. — Ты могла быть мертва. — Ты бы узнала. Заклинание было создано именно для этого. — Какая разница… Мне пришлось писать Генри, чтобы убедиться, что всё в порядке. — Так ты из-за меня расстроилась? — Знаешь, набрать сообщение совсем не сложно. Это десятисекундное дело. Искреннее раздражение Эммы задевает и вызывает острый укол вины. Реджина действительно собиралась написать ей. — Наверное, я просто не привыкла, что кто-то может беспокоиться о моём благополучии. В трубке воцаряется тишина, и королева почти гордится тем, что смогла лишить Свон дара речи, тем самым остановив поток обвинений. — Ладно, справедливо, — наконец говорит Эмма. — Я не злюсь. — Вот и хорошо. — Мне приснился сон, — меж тем продолжает Спасительница, по-видимому, переходя к другой теме. — Но я не могу сказать точно, сон это или всё-таки воспоминание. — Что ты имеешь в виду? — Мне приснилось нападение. Реджина приподнимается, опираясь на локоть, и садится, пытаясь собраться с мыслями. — Помнишь, где ты находилась, или кто был с тобой? — Нет. Я помню… мне было очень страшно. Наверное. Именно поэтому я не знаю, возвращается ли ко мне память, или просто шалит подсознание. — Зелье забвения полностью стирает воспоминания, — помедлив, говорит Реджина. — Маловероятно, что они могут прийти к тебе во сне. — Точно. Я должна была догадаться. — Мне жаль, что ты не можешь спать. — Как ты сама можешь? — На протяжении многих лет мне только во сне и было спокойно. — Вот сейчас было охрененно уныло. — Ещё более уныло, чем когда тебя, в течение восемнадцати лет, швыряет по системе усыновления? — Мы определённо не должны играть в эту игру. Она тёмная и с подвохом. — А мы с тобой не такие? — Туше, — смеётся Эмма. — И как так вышло, что Генри не такой? — Не знаю. Унаследовал прекрасные гены твоих родителей? — Как вариант. Но ты могла бы предположить, что гены второго деда, истинного Тёмного, могли бы подавить их на корню. — Я знаю только одно: нам очень повезло. — Да, повезло, — соглашается Эмма. — Эй, ты так и не ответила насчёт «Доктора Кто». Не думай, что я об этом забыла…***
Проснувшись утром, Реджина обнаруживает на подушке телефон. И тепло, исходящее от аппарата, ничто по сравнению с переполняющими её эмоциями из-за человека, который, должно быть, давно отсоединился.