***
Реджина не сводит взгляда с дороги, в то время как Генри увлечённо читает, раскрыв на колене учебник. Она не возражает против молчания, потому что сын вырос во вдумчивого подростка и странным образом даже это делает её счастливой. Где-то на середине пути Генри отрывается от чтения и спрашивает: — Ты днём очень занята? — Не особо. А что? — В общем, в школе проходил большой конкурс сочинений, и они выбрали нескольких победителей от каждого класса. Родители приглашены на публичные чтения. Не хочешь прийти? — Конечно, — незамедлительно отвечает Реджина. Возможно, чересчур оптимистично, тем самым показывая, насколько отчаянно жаждет принимать участие во всех аспектах жизни сына, в которые он её допустит. — Ты тоже будешь что-нибудь читать? — Ага, я вроде как победитель. — В своём классе? — Во всей школе, — буднично отвечает он. — Я вроде как занял первое место. — Генри! Ради всего святого, почему ты не сказал об этом раньше? — Не знаю. Творилось всякое… Сразу становится понятно, что он имеет в виду: творилось-всякое-с-Эммой. — Да, — признаёт Реджина. — Но «творилось всякое» никогда не будет важнее тебя. Что бы не происходило, для меня ты всегда на первом месте. Она продолжает следить за дорогой, но чувствует на себе изучающий взгляд сына. — В последнее время мы с тобой ведём взрослые разговоры, — продолжает она. — Но я продолжу относиться к тебе на равных только при одном условии. Ты должен пообещать ничего от меня не утаивать. Понимаешь? — Ага, — соглашается Генри. Даже улыбается, будто показывает, насколько счастлив новой стадией их отношений. — Начало в четыре. — Я приду. — Как думаешь… Эмма придёт? — спрашивает он. И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Вы обе там… В сочинении. Темой моего класса была «командная работа», и я написал про вас. При этих словах её желудок совершает кульбит. И это настолько по-детски… Она даже не слышала, о чём рассказал сын, а уже подавлена мыслью об этом — что он мог вдохновиться ими и их историей — хотя большая её часть всё ещё не написана. — Это… — Я написал сочинение до того, как понял, что вы с ней… хм… без разницы. Мне жаль, если сейчас это выглядит странным. — Не странным, — заверяет она. В конце концов, в мире нет ничего более естественного, чем момент, когда сын осознаёт, что его матери едины и работают одной командой. — И я уверена, когда Эмма узнает об этом, она будет гордиться не меньше меня. — Но… По-твоему, она придёт? Реджина хочет сказать «да», но понимает, что не может. Она понятия не имеет, как поступит Эмма, и не хочет обнадёживать его ложью. Нет ничего хуже несбывшихся ожиданий. — Я не знаю, солнышко.***
У Реджины перехватывает дыхание, когда поворачивает на школьную стоянку — машины Эммы нет. Предсказуемо. Что ещё можно ждать от биологической матери сына, которая сначала товарняком ворвалась в их жизнь, а теперь еле-еле встаёт по утрам с постели? — Здесь свободно? Королева не горит желанием оказаться в центре внимания, поэтому специально села в самом конце актового зала. Совершенно очевидно, что перешёптывания, пронёсшиеся по толпе, были связаны с нахальным появлением Злой Королевы в переполненном невинными детишками месте. У неё есть искушение пульнуть файерболом или вызвать землетрясение, чтобы заставить всех замолчать, но в то же время… сегодня речь не о ней. Речь о Генри и его достижениях. И Реджина сделает всё от неё зависящее, чтобы вписаться, пусть даже это ни разу не похоже на неё. Снежка указывает на пустующий рядом с ней стул, переминаясь с ноги на ногу. Она могла бы занять любое место, подальше от королевы и от споров, но выбрала остаться. И Реджина, несмотря на то, что падчерица наверняка начнёт активно продвигать своё мнение, испытывает что-то отдалённо похожее на благодарность. — Наверное, да, — удручённо признаёт Реджина. — Я приберегала место для Эммы. — Кажется, ты удивлена, что она не пришла? — Да. — И что именно тебя удивляет? — Снежка садится рядом. Очень хороший вопрос. Начать, наверное, стоит с того, что она возлагала слишком большие надежды. Приехав утром в офис, женщина первым делом позвонила Эмме, ответившей по домашнему телефону на Миффлин Стрит, чтобы рассказать о предстоящем мероприятии. Она соловьём заливалась, что их сын — идеальный, чудесный и определённо самый умный ребёнок не только во всей школе, но и во вселенной — выиграл большой конкурс. Опустив при этом незначительную деталь, что именно про них идёт речь в сочинении. Эмма пришла в самый настоящий восторг, в её голосе звучала любовь, настоящая материнская любовь.***
— Как ты себя чувствуешь? Сможешь прийти? — осторожно поинтересовалась Реджина. — Начало в четыре. Возникла молчаливая, тягостная пауза, а потом: «Да, конечно. Я очень хочу увидеть его выступление». — Я могу за тобой заехать. — Нет, тебе совсем не по пути, да и вообще… В последнее время ты постоянно зависаешь дома, у тебя там море работы, а я… Встретимся в школе, ладно? — Хорошо. Звучит отлично.***
Реджина позволила себе поверить, что Эмма будет её ждать, что они будут сидеть рядом и купаться в лучах родительской гордости. Кто знает, может быть, Свон положит руку на спинку её стула, когда погаснет верхний свет, и возможно, возможно, возможно… — Я думала, всё будет по-другому… — признаётся она сидящей рядом женщине. — Как у вас последнее время обстоят дела? — Вчера мы целовались. Королева выпаливает раньше, чем её мозг успевает осознать, что она собирается сделать. Следом мелькает гаденькая мысль про одержимость кем-то или чем-то. В противном случае, какого чёрта, ей кажется хорошей идеей поделиться с Белоснежкой подробностями личной жизни. Особенно учитывая, что последняя напрямую связана с Эммой. — Что вы делали? — Мы с Эммой целовались. Одержимость. Однозначно. Вместо того, чтобы пойти на попятную, она не на шутку увлекается необычным разговором. — Я думала, ты не собираешься ничего предпринимать, пока… — Не собиралась. Но она меня поцеловала, и я… Не знаю, вчера это не казалось бессмысленным. С математической точки зрения. — Математической?! — Забудь, — отмахивается Реджина, прекрасно понимая, что нет никакой возможности объяснить произошедшее Снежке. — Меня вчера просто занесло. — Так, значит, вы с ней вместе? — Нет и нет. Мы просто… Я не… Если честно, я не совсем понимаю, кто мы друг для друга. — То есть вы просто целовались, а потом? Вы ничего не обсуждали? — Нет. — Ох. — Что? — Ничего. — Нет никакого «ничего», — упорствует Реджина. — За твоим «ох» явно что-то скрывается. — По-моему, ты… — Снежка вздыхает, но заметным усилием воли заставляет себя сдержаться. — Нет, не хочу с тобой ссориться. — С чего бы нам ссориться? — С того… Не думаю, что смогу придумать приятный способ, чтобы высказать свои мысли. В ответ на сомнение, промелькнувшее в голосе женщины, Реджина усмехается. — Раньше тебя это не останавливало. — По-моему, ты сама позволяешь ей вести себя подобным образом, — выпаливает Снежка. — Тебе нравится зависимость Эммы. Нравится её внимание. Всё-таки бывшая королева никогда не учится на своих ошибках. Снова и снова возвращается к мысли, что они с Белоснежкой могли бы стать друзьями, общаться и понимать друг друга, и каждый раз чёртиком из табакерки выскакивают многочисленные «но». — Ты очень сильно ошибаешься… — шипит она. — Не думаю. Тебе нужен кто-то, о ком ты могла бы заботиться, кто принадлежал бы тебе одной. А Эмма всю жизнь ждала человека, который бы заботился о ней. Всё сходится. Хорошо, возможно, утверждение Снежки не лишено смысла, но Реджина продолжает считать, что к текущей ситуации оно не имеет ни малейшего отношения. — Больше всего на свете я хочу, чтобы Эмма почувствовала себя лучше. Я сделала всё возможное… всё, что в моих силах, чтобы заставить её… — Она даже с собственными родителями говорить не хочет! — неистово шепчет Снежка. Если бы она могла закричать, не привлекая к ним внимания окружающих, наверняка бы закричала. — К твоему сведению, я всё время подталкиваю её позвонить вам, но насильно заставить не могу. Она должна сама захотеть. А она не хочет. И уже одно то, что ты не знаешь, почему… — Я не умею читать мысли. — Разве до падения проклятия вы с ней не были закадычными подружками? — Разве до падения проклятия вы с ней не были заклятыми врагами? — парирует Снежка. — Судя по всему, некоторые вещи меняются. — Не могу понять, что происходит… — бормочет Реджина, понимая, что её разочарование слишком заметно. — Я думала, ты хотела, чтобы мы с Эммой были вместе. — Я… Хочу… — смягчается Белоснежка. — Большую часть времени уж точно. Клянусь. — Ты ясно давала понять, что единственный способ помочь ей почувствовать себя лучше… принять наши… чувства. Ты утверждала, любовь лечит всё. — Да. — А теперь ты считаешь, что я делаю только хуже? Специально? И что теперь? Могу оставить Эмму себе? Думаешь, это мой грандиозный план мести? — Нет, не думаю, что это специально. По-моему, ты действуешь неосознанно… Просто я боюсь, что Эмма никогда не почувствует себя лучше, если ты не надавишь на неё. — Когда на меня надавили, я превратилась в монстра, зацикленного на твоём уничтожении, — напоминает королева. — Прости меня, что не хочу рисковать Эммой. — Она не ты, Реджина. Она — дитя Истинной Любви. Утверждение можно трактовать и по-другому — она не зло. Вот только Реджина достаточно умна, чтобы понимать, границы между добром и злом невероятно размазаны, их чертовски легко переступить. — И что из этого? Думаешь, ей не бывает больно? Или она не может обратиться во тьму? — Не знаю, Реджина. Вы обе очень сложные. Пока вы жили каждая по себе, было сложно, но теперь, когда вы вместе — всё стало ещё запутаннее. На сцене появляется первый из победителей, тем самым поставив точку в их набирающем обороты разговоре, и Реджина лишается возможности сказать Снежке, что вместе они с Эммой намного лучше.***
Реджина снова перечитывает программку вечера. На сцене третий участник, но женщина, мучимая ощущением, что сидит здесь много часов, с трудом воспринимает его речь. Генри читает одним из последних, и до него нужно выслушать с десяток выступающих. Несмотря на обещание прилежно досидеть до победного конца, в ней начинает зарождаться нетерпение. Ещё через несколько мгновений Реджина поднимается со своего места и, ничего не объяснив Белоснежке, спешит к задней двери. Ей срочно нужен глоток свежего воздуха. — Ты в порядке? В коридоре на скамейке восседает Нолан с малышом Нилом на руках. Не сказать, что Реджина удивлена — стоит ей сбежать от одного Чарминга, как на горизонте обязательно замаячит другой. История всей её проклятой жизни. Она сдержанно кивает. — Там жарко, Генри выступает одним из последних, а Снежка… — Сводит тебя с ума? — Немного. — Удивила… — мужчина слегка посмеивается. — Хоть что-то в этом городе остаётся нормальным. — И что это должно значить? Она сыта по горло оскорбительными комментариями Белоснежки. И меньше всего ей сейчас хочется, чтобы Второй Идиот усугубил и без того непростую ситуацию. — Лишь то… Мы все оказались в очень непривычном положении, — отвечает Дэвид. — Мы словно забыли, каково это — жить обычной жизнью, зато прекрасно справляемся, когда оказываемся на пороге смерти или нам угрожают. Сейчас в Сторибруке всё относительно спокойно, и мы разве что на части не распадаемся. Слова Чарминга удивительно точно описывают происходящее в её собственной душе. — Ты говоришь дело… впервые в жизни, — Реджина садится рядом и не может не уделить внимание очаровательному братишке Эммы. У него тоже зелёные глаза и точно такой же курносый нос. — У тебя очень красивый сын. Разумеется, не такой красивый, как мой, но… — Хочешь подержать? — Давай. Реджина осторожно забирает Нила. Она бы соврала, если бы сказала, что для неё ничего не значит тот факт, что Нолан доверяет ей сына. В памяти всплывают дни, когда всё казалось безнадёжным и ужасным, и у неё не осталось другого выбора, кроме как доверить Чармингу заботы о Генри. С тех пор между ними установилось необычное и незаметное для других взаимопонимание. — Вы хорошо смотритесь. Реджина улыбается и какое-то время сидит молча. Нет ничего более умиротворяющего, чем держать на руках ребёнка, которому только предстоит столкнуться с болезненными реалиями окружающего мира. Она помнит чувства, одолевающие её, когда Генри находился в этом возрасте. Помнит жгучее желание защитить его от всех плохих вещей, с которыми знакома не понаслышке. — Что здесь происходит? — подкравшаяся Снежка вопросительно смотрит на них. Слишком любопытная от природы, она явно не сумела побороть соблазн узнать, почему Реджина «сбежала», и отправилась за ней. — Всё хорошо? — Да, — подтверждает Чарминг. — За исключением того, что наш сын, похоже, без ума от Реджины. — Естественно. Это семейное. При этих словах Белоснежка смотрит прямо на неё. Реджина знает, что это была шутка, но в то же время в ней скрыто нечто большее. Возможно, своего рода извинение. И безусловно признание, что она ничего не имеет против влюблённости Эммы, да и сама тоже любит. Впрочем, откровение не помешает им обмениваться колкостями и не соглашаться почти во всём, потому что именно это заставляет их мир вертеться. А ещё это означает, что их любовь по отношению к Генри и Эмме (и друг к другу) сильнее всех существующих разногласий. Они обе это понимают. Снежка устраивается с другой стороны, и Реджина вдруг понимает, что ирония происходящего зашкаливает. Она, зажатая с двух сторон Чармингами, держит на руках их маленького сына, в то время как все мысли заняты их взрослой дочерью. Что ещё более необычно, присутствует ощущение правильности. Ей почти хочется уткнуться в плечо Снежки и поплакать о своей сильной любви к Эмме Свон. И хотя она не большая поклонница бесконечных речей о надежде, сейчас момент, когда они пришлись бы очень кстати. Но вместо того, чтобы поговорить о волнующем, женщина спрашивает о том, о чём явно не должна. Просто потому что ей нравится испытывать удачу. — Как продвигается расследование? Нолан пожимает плечами: — Странно. — Как это? — Думаю, за всей этой историей скрывается что-то по-настоящему серьёзное. — То есть, ты продолжаешь придерживаться версии, что это не было несчастным случаем? — То есть, у меня по-прежнему нет доказательств. И я в тупике. Но зато у меня есть предчувствие… — Понятно. — А ещё меня не покидает чувство, что произошедшее как-то связано с состоянием Эммы… Я пытаюсь выяснить, как эти два момента могут быть связаны между собой. Для Реджины его слова равнозначны большой красной тряпке. Но бывшая королева, практиковавшая на протяжении десятилетий умение блефовать, воспринимает новости прохладно. — Что именно ты этим хочешь сказать? — Скорее, я хочу понять, почему смерть Крюка обернулась для неё такими тяжёлыми последствиями, — не сводя с её лица проницательного взгляда, мужчина вкрадчиво спрашивает: — Ты знаешь, почему? Прямой вопрос на мгновение выбивает почву у Реджины из-под ног, впрочем, не так сильно, как неожиданное появление Эммы, которая, не обращая внимания на удивлённые взгляды, выходит из-за угла.