***
Проснувшись утром, Реджина замечает, что Эмма подозрительно активна. Ночь — первая ночь после первой ночи — была напрочь лишена неловкости. И хотя обошлось без поцелуев и ласк, они всё равно много обнимались, крепко прижимались, а их пальцы то и дело путались в волосах друг друга. Но это было ночью, а сейчас Спасительница буквально летает по спальне. Она ни на мгновение не умолкает и потерянным щенком таскается за собирающейся в офис Реджиной, которая безуспешно пытается сдерживать рвущийся из груди смех. — Ради всего святого, Эмма! Почему ты сегодня такая непоседливая? — Не знаю. Наверное, не хочу потерять этот импульс или… Не знаю. Реджина понимает без объяснений. У Эммы вчера выдался хороший день. А один хороший день может вылиться в два, три, четыре и дальше, пока количество хороших дней не перевесит. Импульс — Реджина понимает это — своеобразный ключ. — Я не хочу целый день сидеть дома и думать, думать, думать… Я хочу что-нибудь делать. — Ладно, — не спорит Реджина. Звучит логично, и она очень хочет помочь. — Чем бы ты хотела заняться? — Не знаю. А какие у тебя планы? — Боюсь, работать. Большую часть вчерашнего дня я благополучно проспала и ещё сильнее погрязла в делах. — Понятно. Эмма выглядит разочарованной, и Реджина близка к тому, чтобы послать рабочие обязательства к чёртовой матери и стать для Эммы круглосуточной… кем-то. — Ты могла бы пойти со мной, — предлагает она. — Мне может понадобиться помощь, а ещё бумажная работа хорошо отвлекает. — Навевает скуку, — уточняет Эмма. — Смертную скуку, Реджина. — Возможно. Но я всё равно думаю, что она поможет тебе удержать импульс. — Логично, да. И я пойду с тобой, если ты не против. — Не против. По дороге в мэрию можем заглянуть за кофе. — Кофе, — повторяет Эмма. Она должна понимать, что в это слово заложен более глубокий смысл, чем кажется на первый взгляд, ведь это своего рода признание, что всё движется дальше, как они и планировали. Что планы вообще появились. — Перерыв на обед тоже будет? — Конечно… Но нам на самом деле придётся работать. Так что, Эмма, никаких попыток отвлечься. — Признаться, я понятия не имею, на что вы сейчас намекаете, мадам мэр, и крайне возмущена. Я никогда не отвлекаюсь. Реджина бросает на неё выразительный взгляд. Кажется, они снова возвращаются к кокетливым подтруниваниям. Она готова поклясться, что Эмма подмигнула, прежде чем развернуться и чуть ли не вприпрыжку отправиться в ванную комнату. Реджина снова смеётся, на этот раз громче. Два дня, — думает она: — потом три, четыре…***
В мэрии довольно тихо, что даже хорошо, ведь они успевают справиться с большей частью работы в первой половине дня. Было только одно «но». Когда они пришли, Эмма расположилась на диване, но каким-то мистическим образом с каждым прошедшим часом она перемещалась всё ближе. Ближе к полудню Спасительница сидела за рабочим столом Реджины, в то время как их кресла находились на расстоянии считанных дюймов друг от друга. Слишком близко. Настолько, что бывшая королева не может думать ни о чём другом, кроме аромата Эммы и её магии. Она всё время чувствует её магию. Чувствовала и раньше, до того, как они преднамеренно связали её, но теперь всё ощущается в разы сильнее. Вот почему, когда Свон пишет отчёт, она физически чувствует то, чего не замечала раньше. — Эмма. — Хмм? Реджина бережно берёт её за запястье и переворачивает ладонью вверх. Пробегается кончиками пальцев по мягкой, бледной коже. Она очень не хочет в это верить, но знает ответ, даже не спрашивая. И всё-таки спросить нужно. — Зачем ты использовала магию? — она нежно постукивает подушечками пальцев по проступающей голубой вене. — Я не использовала. Эмма сейчас выглядит в точности как Генри, когда Реджина ловит его с поличным. Как будто она до глубины души оскорблена обвинением, пусть и справедливым. — Не ври мне, — говорит женщина укоризненно. — Я знаю магию. Особенно твою. В ответ на несколько резкий тон Спасительница морщится. Кажется, ещё немного, и она перенесётся отсюда. Реджине не остаётся ничего другого, кроме как надеяться, что она этого не сделает, что эмоции не побудят её раствориться в воздухе. Кроме того, нужно контролировать собственные, что тоже не простая задача. — Ты использовала исцеляющую магию на запястье. Зачем? — Затем! Я порезалась, ясно? — Эмма защищается и злится, но в то же время кажется застенчивой и смущённой. — Я не хочу об этом говорить. Больше говорить и не нужно. Щёки Спасительницы заливаются ярким румянцем. Реджина не выпускает её запястье — хватка мягкая, почти невесомая, утешающая. — Даже со мной? — скрытность Эммы ранит её сильнее, чем она готова признать. — Я здесь не для того, чтобы осуждать. Ты прекрасно знаешь, у меня тоже есть история саморазрушения. Ты можешь со мной поговорить… — Ладно, — Эмма выдыхает. — Хорошо, я знаю, что могу. Она снова борется с внутренними демонами, и Реджина терпеливо ждёт, не выпуская её руки. — Всё началось в одной из неблагополучных приёмных семей, — признаёт Спасительница. — Я не вспоминала об этом на протяжении долгого времени, но после всего случившегося с Крюком… — Неудивительно, — Реджина знакома с триггерами, возможно, даже лучше остальных. — Просто как-то, когда я осталась одна дома, это случилось… Я хотела избавиться от этого как можно скорее, а потом вдруг вспомнила про магию и поняла — мне действительно по силам. Чёрт бы побрал Свон за то, что такая сообразительная! В свою очередь, она, Реджина, должна была догадаться, как будет работать её мозг. Она должна была предвидеть. Нельзя было оставлять её дома, и бывшая королева изо всех сил старается абстрагироваться от чувства вины. — Довольно заманчиво получить облегчение задарма, понимаешь? — Но платить всё равно придётся, — стоит на своём Реджина в отчаянной попытке заставить Свон понять. — То, что шрамов не видно, не значит, что их нет вообще. Поверь мне. — И что это значит? — Что ты должна прекратить. — Нет. Я тебя знаю, Реджина. Есть ещё что-то, что ты мне не рассказываешь. Реджина глубоко вздыхает. Если она хочет, чтобы Эмма заговорила, только справедливо заговорить самой. Откровенность порождает откровенность. — Моя мать делала это со мной, — впервые в жизни она открывается человеку, которому доверяет на глубоком, почти духовном уровне. — Она причиняла мне боль, а потом магией убирала… доказательства. И отсутствие шрамов не… — Боже. Прости меня. — Ты не должна извиняться передо мной. Я просто не хочу, чтобы ты делала это с собой. — Но в последнее время мне стало лучше. — Если я всё ещё чувствую магию, значит, это произошло недавно. — Я хотела… вчера, но потом поговорила с Генри и поехала за тобой. Реджине очень хочется прочитать лекцию о необходимости обратиться за помощью, а потом позвонить Арчи и записать Эмму на приём, но… Спасительница очень упряма и капризна, когда дело касается контроля, и если принуждать её к чему-то, чего она не хочет, или попросить о чём-то, пока она не готова, получится обратный эффект. Только и остаётся, что поддерживать всеми известными способами. — Расскажешь мне, когда снова почувствуешь это? Если меня не будет рядом, найди меня, и мы поговорим или сделаем что-нибудь, чтобы ты почувствовала себя лучше. — Я не собираюсь тебя грузить, — возражает Эмма, потому что она, разумеется, видит себя обузой. — Я не собираюсь просить тебя об этом. У Реджины нет никаких слов, чтобы выразить чувства, поэтому она подаётся вперёд и целует Свон. Всего лишь в щёку, потому что до сих пор не уверена, что имеет право на что-то ещё. Эмма наклоняется, и Реджина думает, что, возможно, добилась желаемого. — Ты расскажешь? Пожалуйста? Нет ни одного человека на этой планете, которого она бы умоляла подобным образом — только Эмма. — Да, расскажу. — Обещаешь? Эмма закрывает глаза и опускает голову ей на плечо. — Обещаю.***
По дороге домой женщины заезжают в магазин за продуктами к ужину. Пожалуй, это самое домашнее из всего, что они с Эммой когда-либо делали. Реджина никогда не ходила за покупками с кем-то, кроме сына, а Генри вот уже несколько лет успешно избегает этой миссии. Она вспоминает, с каким энтузиазмом он толкал тележку, носился по всему магазину, хватая всё, что душе угодно (а она потом неизбежно возвращала на место). Эмма ведёт себя почти так же. За исключением того, что Реджина не может сказать «нет» взрослому человеку, каким бы примитивным ей не казался выбор продуктов. Чёрт знает, почему так весело подтрунивать друг над другом, но Эмма снова кажется бестолковой, и эта небольшая передышка — после напряжённого разговора — нужна им обеим. — Я собираюсь заглянуть в овощной отдел, — поддевает Реджина. — Предполагаю, ты останешься здесь. — Нет, — возражает Эмма. — Я хочу захватить шоколадное молоко. Встретимся здесь? Они ненадолго разделяются, и Реджина пытается отмахнуться от фантазий, в которых представляет, как проводит оставшуюся часть своей жизни с Эммой. Совместные рабочие дни и походы по магазинам. Но перестать мечтать не так просто, особенно, когда фантазий становится слишком много. Когда они становятся частью историй, которые с такой лёгкостью придумываются перед сном. Прихватив все необходимые ингредиенты для салата, Реджина отправляется обратно, но останавливается, когда слышит голос Руби. Упоминание собственного имени заставляет все её внутренности завязаться узлом. — Значит, это правда? — спрашивает волчица. — Ты правда живёшь с Реджиной? — Да, просто как-то чересчур находиться в одной квартире с младенцем и родителями. И приятно проводить больше времени с Генри. — А проводить больше времени с Реджиной — компромисс? — Вообще-то она удивительная. Не каждый друг позволит тебе без предупреждения заявиться в свой дом, понимаешь? На слове «друг» сердце Реджины пропускает удар. На неё как будто опрокинули ведро ледяной воды. Может быть, они просто друзья? Королева видела достаточно фильмов, чтобы уяснить, что в этой реальности есть такое понятие, как «друзья с привилегиями». Кроме того, у Реджины никогда раньше не было подруги. Может быть, настоящие друзья именно так себя и ведут. Может быть, иногда случаются (помимо прочего) поцелуи и ночные объятия. Но… Почему Крюк и Генри говорили про любовь? Почему ей самой неоднократно казалось, что Эмма близка к тому, чтобы признаться в своих чувствах? Может быть, всё изменилось, и Свон больше не хочет любить женщину, которая помогла ей убить человека? Может быть, она не готова и никогда не будет? Или, может быть, она просто не хочет посвящать в личную жизнь городских сплетников. От количества одолевающих вопросов Реджине становится тошно. Единственное, в чём королева уверена наверняка — она не может прятаться, ожидая, что ответы появятся на коробках с хлопьями. Так что, собравшись с мыслями, она выходит из укрытия, и очень вовремя. Руби кивает Эмме на прощание и, развернувшись на каблуках, спешит прочь. — Что такое? — Реджина умело изображает неведение. — Всё в порядке? — Да, — заверяет Эмма. — Она пригласила меня потусить сегодня. Вроде как в закусочной собирается небольшая компания. — Ясно. — Думаю, стоит согласиться. Генри собирается провести вечер с Дэвидом, мамой и Нилом, так что… горизонт чист. — Уверена, что это не перебор? Ты не должна себя заставлять, — импульсы очень важны, но даже у них есть пределы, и Реджина это знает. — Мне кажется, я даже хочу пойти. — Тогда пойдём, — говорит Реджина и осекается. Она даже не знает, приглашена ли. — Если ты, конечно, хочешь, чтобы я пошла с тобой. Эмма фыркает в ответ. — Я бы сказала, это очень даже здравое предположение. — Они не будут против? — Во-первых, меня не волнует, что они хотят. Они пригласили меня, а я приглашаю тебя. Это закусочная, а не какое-то там закрытое мероприятие. Во-вторых, Белль тоже идёт, так что я бы сказала, что там будет по крайней мере один человек, кроме меня, который будет рад тебя видеть. — Ага. — Мы должны повеселиться, — Эмма слегка толкает её плечом. — С последнего веселья прошло много времени, м? Можно потусоваться, но только если хочешь, потому что мы не обязаны ходить. Ты как? Чего бы ты хотела? У Реджины нет ни малейшего желания присутствовать там, но щенячьему взгляду Эммы невозможно сказать «нет», и она ловит себя на мысли, что уже согласна на затею, которая кажется просто ужасной. — Мы пойдём, — решает наконец она. — Веселье — это хорошо.