Двойственный инстинкт

      Лицо Эммы — это первое, что видит Реджина, открыв глаза следующим утром. Ничего нового или удивительного, если не придавать значения интенсивности взгляда. Эмма сидит рядом, вжавшись спиной в изголовье, и в её глазах странная смесь благоговения и страха.       — Хэй.       — Хэй, — отвечает Эмма. — И кстати, да.       — Да?       — Да, я смотрела, как ты спишь. Но ничего маньячного, честное слово! Ты всегда просыпаешься первой, а сегодня этого не произошло, и я просто сидела и смотрела на тебя, потому что, ладно… На что мне ещё смотреть?       Эмма говорит слишком быстро, её объяснения немного путаные, и в голове Реджины раздаются тревожные звоночки.       — Ты в порядке?       На короткое мгновение Реджина забывает, что больше не должна себя сдерживать. Ничто не мешает дотянуться до Эммы, пробежаться пальцами по нежной коже руки. Больше нет нужды подавлять чувства, и она упивается этим прекрасным ощущением.       — Да, всё хорошо. Но ты думаешь, сможешь ещё раз мне сказать?       — Что именно?       — Ты знаешь. То, что мы вчера впервые сказали друг другу?       Реджина догадывается, о чём идёт речь, и ей совсем не трудно выполнить трогательную просьбу.       — Я тебя люблю.       — Я тоже тебя люблю. Но ты уверена, что всё это по-настоящему?       — Очень на это надеюсь, — Реджина усмехается, хотя ей самой тоже не легко поверить в происходящее. — В противном случае, мне придётся сообразить другое проклятие.       — Честно говоря, совсем не смешно. Ты даже не представляешь, как быстро я бы подписалась на такое проклятие.       — Всё по-настоящему, Эмма.       — И проклятие задействовать не понадобится?       Реджина смеётся и тянет её за край майки. Каким-то непостижимым образом Эмма понимает без слов и, переместившись, седлает её бёдра. Какое-то время Реджина смотрит на неё снизу вверх. Она искренне рада снова оказаться в этом положении, напоминавшем о первой совместной ночи. Руки бессознательно скользят вдоль тела Эммы, собственнически сжимают чуть пониже спины.       — Нет, боюсь, теперь ты вся моя.       — Я ни капельки не удивлена, что ты та ещё собственница, — поддразнивает Эмма. — Я ждала и отчасти надеялась на это. Но я удивлена, что ты фанатеешь от попок.       — Я не из таких.       — Уверена? Доказательства говорят об обратном. Именно там всегда оказываются твои руки.       — Хмм, — кокетливо тянет Реджина. — Если ты хочешь, мои руки могли бы оказаться и в других местах.       — Я бы очень этого хотела, — усмехается Эмма. — Но теперь, когда мы всё делаем правильно и поговорили о наших чувствах, мы должны со всей серьёзностью подойти и к этой части.       — И что именно это значит?       — Наверное, мне хочется, чтобы в нашей жизни оставалось хоть что-то нормальное. Да, я понимаю, нормальность не для нас, и ничего тут не попишешь, учитывая, где именно мы живём. Но мы всё ещё можем встречаться как нормальные люди. Предлагаю сегодня вечером поужинать вместе, а потом заниматься остальным.       Реджина выгибает бровь. Все эти формальности ей не совсем понятны.       — Разве мы уже это не делали?       — Технически, да. Но это было не очень романтично, правда? В основном я потолкалась в тебе пальцами.       В устах Эммы это звучит очень вульгарно, и Реджина невольно вздрагивает. Даже если эти слова правдивы, она не думает о случившемся в подобном ключе.       — Та ночь для меня много значила.       — Для меня тоже, — спешит заверить Эмма. — Я не хотела опошлить, ничего подобного. Просто думаю, во второй раз мы могли бы сделать всё намного лучше. Например, при свечах.       — Или я могла бы прямо сейчас зажечь фаербол. Им бы и обошлись.       — Реджина, брось, — хнычет Эмма. — Ты делаешь абсолютно всё. Ты не можешь позволить мне спланировать всего один прекрасный вечер для тебя? Пожалуйста?       И Реджина всё понимает: Эмма чувствует себя обузой, поселившейся в чужом доме и берущей-берущей, но ничего не способной дать взамен. Она всем сердцем не согласна с такой трактовкой. Но это чувства Эммы, с ними нельзя не считаться, да и не сказать, что она сильно против свиданий.       — Хорошо, сегодня вечером.       — Мы можем поужинать в столовой? И достать тот прикольный фарфоровый сервиз?       — Можем.       — То есть ты мне доверяешь и считаешь, что я ничего не разобью?       — Нет, конечно. Но я уверена, что вечер, который ты организуешь, компенсирует разбитую тарелку, или две… или четыре.       — Но мы должны празднично одеться, как на настоящее свидание, — продолжает Эмма. — Мне бы хотелось отвести тебя куда-нибудь, но лучше, наверное, не светиться? Я приготовлю ужин и сама накрою стол.       — Да? Теперь ты готовишь? С каких пор?       — Последнее время я много наблюдала. Да и потом, ты же понимаешь, всегда есть гугл.       — Что ты собираешься гуглить? Как приготовить ужин по-взрослому?       — Или «как приготовить романтический ужин», — уточняет Эмма. — Всё будет хорошо. Я буду держать под рукой огнетушитель, обещаю.       — Должна признаться, мне уже не терпится увидеть результат.       — Вот и хорошо, — улыбается Эмма. — Как насчёт семи вечера? После работы?       — Ты забыла, что сейчас выходные? Мне сегодня не надо на работу.       — Я помню, — внезапно Эмма становится серьёзной. — Я говорила про себя.       — Ты собираешься работать?! — Реджине не удаётся скрыть своего изумления. Они очень давно не касались этой темы.       — Хочу попробовать.       — Уверена?       — Нет, но это важно. Особенно, если мне будет позволено оставаться здесь теперь, когда мы перестали быть просто подругами.       — Извини, конечно, но разве ты когда-то была «просто подругой»? — осторожно спрашивает Реджина. Ей даже в голову не приходило, что Эмма может съехать из особняка. — Ты каждую ночь спала в моей постели.       — Верно, но я не хочу, чтобы ты чувствовала давление из-за того, что твоя девушка живёт с тобой. Не знаю. Мне бы не хотелось загадывать.       После всего пережитого определённость приятно греет душу. Возможно, «девушка» звучит глупо и отдаёт подростковостью, но Реджина хотела бы услышать это ещё раз, а потом ещё и ещё.       — Я вообще не чувствую давления. И, конечно же, надеюсь, ты никуда отсюда не уйдёшь.       — В таком случае, ладно, — решает наконец Эмма. — Но я всё ещё хочу внести больший вклад. Я хочу приносить пользу нашей семье, что означает возвращение к работе.       Реджина не собирается спорить. Кажется, Эмма твёрдо решила, что должна делать. Можно сказать, что это опасная затея, способная превратить маленькие шаги в огромные прыжки, но Свон виднее. Поэтому она предлагает поддержку.       — Я всегда буду на расстоянии одного звонка.       — Или мысли?       — Или мысли, да, — Реджина берёт её руки в свои. — Не забывай, что я — твой босс. И я говорю, что ты можешь уйти в любой момент, когда посчитаешь нужным. Если накатит внезапное беспокойство, не суди себя слишком строго. Подобные чувства за одну ночь не исчезают. Ты не должна на это рассчитывать.       — Знаю, — соглашается Эмма. — Кстати об этом. Есть ещё кое-что, о чём я думала утром и хотела бы поговорить с тобой.       — Продолжай.       — Когда я жила в Бостоне, часто виделась с одним доктором, терапевтом, чтобы решить кое-какие проблемы с вспышками гнева, и она мне очень нравилась. Она была единственной, кто когда-либо был добр со мной. Я думала позвонить ей, спросить, не может ли она провести сеансы по скайпу. Понимаю, мне нужно с кем-то поговорить, но, честно говоря, я не уверена, что Арчи способен разобраться с происходящим в моей голове.       — По-моему, прекрасная идея.       — Просто, мне очевидно придётся поработать над чем-то особенным, например, что мои родители Белоснежка и Прекрасный принц, но я всё равно считаю лучшим именно этот вариант.       Реджине хочется, чтобы Эмма могла видеть, какая она на самом деле сильная. Чтобы она могла понять, что по своей природе является бойцом.       — Тебе есть чем гордиться.       — Это из-за тебя, — говорит ей Эмма. — Не в том смысле, что я готова работать только из-за того, что мы вместе, вовсе нет. Я это делаю ради себя, я хочу вернуть свою жизнь. Но я так рада, что ты стала её частью. Ты была такой понимающей, терпеливой со мной, так поддерживала… Когда я переехала сюда, у меня появилось пространство, чтобы подумать и понять, в чём я нуждаюсь больше всего на свете. Ты подарила мне время отдышаться, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь тебе отплатить.       Реджина откровенно сбита с толку. Ни один человек в её жизни никогда не говорил даже близких по смыслу слов. Никто не смотрел на неё в таком позитивном, жизнеутверждающем ключе.       — Я любила тебя до всего этого, — продолжает Эмма. — Но после того, как прошла вместе с тобой через все ужасы, увидела, какой сострадательной и заботливой ты можешь быть, влюбилась ещё больше.       — Спасибо, — шепчет Реджина. — Я тоже любила тебя… чтобы ты знала.       — Правда?       — Да.       — То есть, теоретически, пригласи я тебя на свидание, когда мы были на пляже, ты бы согласилась, и наша жизнь сейчас могла быть намного проще? Может, мы притворимся, что это не так?       — Честно говоря, не знаю, что я бы ответила в тот день, — признаёт Реджина. Не то чтобы она совсем не думала об этом, просто… — Я любила тебя, но не понимала этого. До того самого дня, пока не принесла обед…       — Подожди, ты сейчас о том дне, когда вела себя странно и выбежала из квартиры моих родителей?       Реджина кивает.       — Я была в шоке. Я осознала, что люблю тебя, когда мы прощались у городской черты. Но я подавила эти чувства. Запрятала очень глубоко. И в тот день, когда они нахлынули на меня с новой силой, я была поражена не столько самим фактом, сколько моей способностью похоронить их так глубоко, что сама перестала подозревать об их существовании.       — Мне кажется, я поняла, что влюблена в тебя, когда ты попросила позволить тебе умереть Реджиной.       — Но это было…       — Очень давно, — завершает Эмма. — Расскажи мне об этом. Очевидно, я тоже проходила через стадию отрицания.       Реджина понимает, что им ещё очень многое нужно обсудить. Она должна рассказать Эмме про то видение, посетившее незадолго до расставания, когда, сжимая в руке свиток с заклятием, потеряла сознание. О своём самом большом сожалении в жизни — отце, который, несмотря ни на что, вернулся и указал ей путь. Эмме тоже наверняка есть чем поделиться с ней.       — Нам о многом нужно поговорить, правда?       — Да, но мы можем всё обсудить сегодня вечером за прекрасным ужином.       — Тем временем, я могу помочь тебе подготовиться к работе. Тебе нужно погладить что-то из вещей?       — Нет. Ты останешься в постели и насладишься приятной, расслабляющей субботой. Я немного поиграю в шерифа города, потом вернусь домой, отправлю Генри к бабушке с дедушкой, а мы займёмся остальным.       — Остальным?       — Романтикой, — уточняет Эмма. — Похоже на план?       Реджина уверена, что в жизни не слышала плана лучше.

***

      Нервное сердцебиение слегка успокаивается, когда Эмма, войдя на кухню, видит Генри с пакетом молока возле открытого холодильника. Вот почему она продолжает бороться, несмотря на голоса в голове, продолжавшие твердить, что сдаться — очень важно. Голоса Реджины и Генри звучат не в пример громче, что лишний раз подтверждает, что они — лучшее, что случалось с ней в жизни.       — Привет, пацан, — здоровается Эмма. Ей кажется, она готова быть мамой, которой не составит проблемы субботним утром отвезти сына в дом его друзей, чтобы поработать над школьным проектом, а потом целый день рубиться в видеоигры. — Тебя нужно подбросить к Нику?       — Ага. Где мама?       Генри даже не задумывается, что она могла бы отвезти его, и это немного ранит. Но Эмма не обижается, она не может винить сына за то, что он всего лишь пытается быть внимательным к её чувствам.       — Вообще-то, я могу подбросить тебя по дороге на работу. Если ты не против. Просто я подумала, может быть, позволим твоей маме поспать подольше?       — По дороге на работу?       — Сегодня мой первый день.       — Круто.       Генри воспринимает новость совершенно спокойно. Скорее всего, всё ещё считает, что одно неправильное слово или действие с его стороны — и она снова замкнётся в себе. Эмме не по себе из-за того, в какое положение ставит собственного ребёнка, заставляя в первую очередь беспокоиться о ней. Остаётся только догадываться, какие чувства одолевали Генри, вынужденного наблюдать за тем, как она буквально рассыпается на части.       — Понимаю, в последнее время я была не лучшей матерью, — говорит она вслух. — И я очень-очень сожалею об этом. Но я хочу, чтобы ты знал, я собираюсь сделать всё возможное, чтобы исправить ситуацию.       — Это смешно, — его голос звучит насмешливо, точь-в-точь как Реджины. — Ты не должна передо мной извиняться. С тех пор, как приехала в Сторибрук, ты только этим и занимаешься. После всего случившегося с Крюком я просто рад, что ты с нами. Мы оба, я и мама, знаем, что ты со всем справишься.       Эмма понятия не имеет, как так вышло, что рождённый в тюрьме ребёнок оказался на попечении самого удивительного человека на всём белом свете и вырос таким умным мальчиком. Генри не всегда понимал её, но пытался, и закончилось тем, что преуспел в этом больше её собственных родителей. Скорее всего, из-за того, что в нём очень много от Реджины.       — Кстати, о твоей маме, — Эмма решает не оттягивать неизбежное. — Наверное, ты уже знаешь, что я её люблю, просто не говоришь? Именно поэтому бросаешь на меня странные взгляды?       Генри кивает.       — Возможно.       — Из чего я могу сделать вывод, что ты ничего не имеешь против?       — Да. Мама вроде как поговорила со мной об этом, когда ты впервые осталась здесь. Сказала, что сильно переживает за тебя. Она хотела разобраться, что между вами происходит, хотя не до конца понимала, к чему это может привести.       Эмме нравится, что Реджина предельно откровенна, ведь это значит, что и она может говорить с ним без утайки.       — А ещё она говорила, что даст мне знать, если что-нибудь изменится, — добавляет Генри. — Изменилось?       — Вчера она призналась мне в любви.       Лицо Генри расплывается в широкой улыбке.       — Мама сделала это первой?       — Она вроде как бросила мне это в лицо.       — Круто! — он смеётся, и смех его — музыка для ушей. — Я рад, что она наконец-то сломалась. Никогда бы не подумал, что она будет первой.       — Я бы тоже, но она несомненно была первой.       Двусмысленность фразы не остаётся незамеченной ни для одного из них.       — Вот срань…       Это первый раз, когда Генри ругается при ней, и Эмма невольно вздрагивает, хотя в то же время находит это довольно забавным.       — Пацан!       — Прости. Просто это…       — Знаю, знаю. Готова поспорить, ты не предвидел ничего такого, когда садился в автобус до Бостона, чтобы найти меня, м? Достаточно неожиданный поворот сюжета с моей стороны, если так можно выразиться.       — Но, может быть, я должен был предвидеть. Это действительно похоже на…       — Если хочешь использовать слово «сказка», тебе лучше не заканчивать предложение.       — Но это правда, — настаивает Генри. — Разве нет?       Эмма, если совсем честно, всё ещё пытается постичь значение этого слова. Но она больше чем уверена, в сказках не должно быть пронырливых пиратов, попыток изнасилования, случайных магических убийств или Злых Королев, в которых влюбляешься без памяти и внезапно открываешь для себя, что не такие уж они и злые.       Да, Реджина — её сказка. Но в то же время Эмма чувствует, что их история, вероятно, будет немедленно опровергнута сказочным департаментом. Последняя мысль заставляет мысленно рассмеяться, и она отмечает, что нужно будет спросить у Реджины, существуют ли вообще подобные места. Она бы не удивилась.       Сказочная любовь наподобие той, которая существует между родителями, эпичная и всё такое, но Эмма не уверена, что ей такое нужно. Даже не так. Родители давно стали одним целым. И это хорошо. В первую очередь для них самих. И она, сама того не желая, всё ещё восхищается этим.       Но это не имеет ни малейшего отношения к тому, что у них с Реджиной. Последняя позволяет ей оставаться собой и любит её такой, какая она есть. Возможно, даже убьёт любого, кто попытается уничтожить в ней личность. И кто знает… Может быть, пресловутое Таллахасси, о котором когда-то мечтала Эмма, заключается в том, чтобы найти человека, готового полюбить её, принять и бороться за них. Как бы там ни было в Таллахасси нет ничего сказочного. И Эмма уверена, как никогда прежде, что её Таллахасси — Реджина.       — Не думаю, — она пожимает плечами. Весь её мир сходится в одной совершенной точке. — Я думаю, это даже лучше.