Двойственный инстинкт

      Реджина совершенно сбита с толку. Слишком давно она не проводила выходные в одиночестве, и подобная перспектива кажется ей скучной. Эмма посоветовала «расслабиться», но она не совсем понимает, что это из себя представляет. Смотреть телевизор Реджина никогда не любила, по крайней мере, без Эммы или Генри, прижавшихся сбоку. У неё нет новой книги, чтобы убить время за чтением, и готовить она тоже не может. Судя по всему, последним чуть позже займётся Эмма.       Приготовив себе кофе, Реджина какое-то время бесцельно шатается по дому («Брождение как-то не особо похоже на расслабление» — звучит в голове голос Эммы), пока не оказывается у раскрытого нараспашку шкафа со своей одеждой.       Она прикидывает, что сама бы надела на «свидание», и пытается представить, что понравилось бы Эмме. Но самое прекрасное во всём этом то, что ей не нужно ничего делать, чтобы произвести впечатление на Свон. Это понимание дарит ощущение свободы. Большую часть своей жизни Реджина разыгрывала спектакль для всех вокруг — включая себя — но теперь он окончен, и осталось лишь выяснить, что всё это значит.       Реджина выбирает фиолетовое платье, одно из своих самых любимых. Несмотря на то, что не надевала его несколько лет, материал всё ещё мягкий, приятный на ощупь и сидит оно идеально. Мысль о том, что надо наряжаться, чтобы поужинать в собственном доме, кажется ей немного нелепой. Но опять же, первое время после падения проклятия она каждый день наряжалась, хотя тогда не было ни работы, ни семьи, ни гостей.       Как бы там ни было, это очень большой шаг вперёд. И Эмма совершенно права. Они должны побыть наедине, подальше от глазастых жителей Сторибрука, которых хлебом не корми — дай поосуждать. Реджина больше, чем уверена, что прошлой ночью, пока напротив закусочной разворачивалась небольшая сцена с их участием, Руби нащёлкала фотографий на телефон.       Тревожные размышления прерывает внезапный звонок в дверь. Спустившись вниз при полном параде, включая каблуки, Реджина открывает дверь и натыкается взглядом на Снежку и маячащего за её спиной Чарминга. Она достаточно хорошо знает обоих и сразу смекает — дела плохи. На секунду в голове проносится мысль, что Эмма попала в ужасную автомобильную аварию или угодила под автобус, второпях переходя дорогу. В конце концов, учитывая всё происходящее, только логично, если одна из них не дожила бы до единственного свидания.       — Привет, Реджина.       Приходится напомнить себе, что она по-прежнему связана магически с Эммой, и первой бы узнала о несчастье. Эта мысль немного успокаивает. Реджина выдыхает и сосредотачивается на разговоре.       — Что случилось?       — Мы тебя любим.       Признание совсем не помогает избавиться от паники. Реджина знает, с Эммой всё хорошо, чего нельзя сказать о Снежке. Нет таких обстоятельств, при которых бывшая падчерица призналась бы в том, о чём они обе прекрасно знают, но никогда не говорят вслух.       — Сейчас же скажи, что случилось.       — Теперь ты не должна быть одна. Эмма не единственная, кому ты можешь доверять.       — Ради всего святого, что ты несёшь?!       — Мы знаем, Реджина.       — Прошу прощения?       — Ты убила Крюка.       — Я этого не делала, — парирует Реджина, возможно, слишком оборонительно. Ложь срывается с губ прежде, чем она успевает подумать, а хорошая ли это идея. Она хочет рассказать Чармингам правду. Всегда хотела. Но Эмма наконец-то нашла в себе силы двигаться дальше, и Реджина не хочет сейчас всё испортить. Стало быть, надо выпутываться собственными силами, если такое вообще возможно. — На каком основании вы пришли к такому заключению? Опять побеседовали с детективом Понго?       — Нет, — без тени улыбки говорит Дэвид. — На месте преступления были обнаружены следы остаточной магии, о чём я никому не рассказывал. Мне казалось, они могут исчезнуть, как случилось с остальными уликами.       — И?        — Тёмной и светлой магии. Вы с Эммой были там, не так ли? Это единственное логическое объяснение ситуации.       — Ваши умозаключения совершенно ошибочны.       — Если мы ошибаемся, расскажи нам, что произошло на самом деле.       — Нечего рассказывать. Понятия не имею, что случилось с Крюком.       — Ты врёшь, — выпаливает Снежка, приблизившись на шаг. — Думаешь, Эмма единственная, кто может видеть людей насквозь? Нет. Я тебя слишком хорошо знаю. И прямо сейчас ты врёшь мне в лицо.       — Тебе нужно оставить это, Снежка.       — Ни за что. На самом деле, я думаю, нам лучше продолжить разговор в участке.       — Нет, не лучше, — возражает Реджина. — Там Эмма. Если хотите меня о чём-то спросить, спрашивайте здесь. Собираетесь устроить мне шестичасовой допрос? Прекрасно. Но мы должны держать её подальше от этого.       — Не стоит, Реджина… Эмма больше не работает в участке, а всё из-за того, что решила остаться в особняке, чтобы помогать тебе.       — Она вернулась к работе сегодня утром и вся эта бессмыслица — последнее, что ей нужно.       — Хочешь сказать, Эмма вернулась в тот же день, когда мы решили отвезти тебя на допрос?       — По-вашему, Эмма сделала это специально, чтобы помешать вам? Откуда, чёрт возьми, мы могли знать о ваших намерениях?       — Не знаю, — признаёт Снежка. — Вы могли наблюдать за нами.       — Ты считаешь, мы с Эммой шпионим за вами? Ты вообще слышишь, что за глупости ты несёшь?       — Эмма пойдёт на всё, чтобы защитить тебя, и… это единственное, чем можно объяснить депрессию моей дочери, её нежелание говорить со мной и…       Реджина может понять материнское отчаяние Снежки. Она хочет всё ей рассказать. Но не сделает этого, не может. Счастье Эммы намного важнее.       — И я тоже ради Эммы готова на всё.       — Мы знаем, что… и, будучи её родителями, мы ценим это. Но если…       Реджина не слышит последних слов. Она замечает в руках Снежки браслет. Тот самый, который Грэг и Тамара нацепили на неё незадолго до путешествия в Неверлэнд.       — Вы хотите лишить меня магии?       — Да, на тот случай, если ты теряешь контроль. Ты слишком тяжело работала, чтобы теперь вернуться во тьму. Разве ты не понимаешь? Мы тоже хотим защитить тебя. Мы поможем тебе. Мы поможем вам обеим. Ты просто должна нам позволить.       От внезапной догадки сердце Реджины отдаёт болью. Куда большей, чем она могла себе представить.       — Вы боитесь меня, да?       — Твоей тёмной магии, — говорит Снежка. — Не тебя. Это огромная разница.       — Магия — часть меня. И вы до сих пор не доверяете мне? После всего этого времени?       — Не совсем, — Дэвид тоже делает шаг навстречу. — Браслет… Всё равно что вытянуть алкоголь из крови алкоголика, — заверяет он.       — Потому что мы любим тебя. Пожалуйста, Реджина. Скажи, что видишь это?       Самое странное, она действительно видит. Она понимает. И именно это расстраивает в Чармингах больше всего. Они всем сердцем верят, что поступают правильно, и считают, что такое решение пойдёт ей и Эмме на пользу. Как раз в этом поведении кроется главная причина возникновения гнева, который Свон испытывает по отношению к родителям, но не может выразить словами. Да и разве можно объяснить разочарование любовью, вечно приносящей ужасные несчастья?       — Просто замечательно, — не спорит Реджина, почувствовав неожиданную апатию. Она забирает блокирующий магию браслет и молча надевает на собственное запястье. В то же мгновение магия начинает потихоньку исчезать из её тела. — Желаете заковать меня ещё и в наручники?       — Ты так признаёшься в преступлении? — спрашивает Дэвид.       — Не выворачивай мои слова, Чарминг. Я стараюсь сделать так, чтобы вы чувствовали себя в безопасности, пока обвиняете меня в преступлении, которого я не совершала. Когда выясните, что произошло на самом деле, будете сожалеть ещё сильнее, чем в последний раз.       — Хотелось бы, чтобы это было правдой, — шепчет Снежка. — Но я больше, чем уверена, что на этот раз мы не ошиблись.       — Раз так, — Реджина выхватывает у Дэвида наручники, защёлкивает на своих запястьях и протягивает руки. — Будь что будет.

***

      Оказавшись в участке, Реджина первым делом оглядывается в поисках Эммы, но той нигде не видно. Она предполагает, что шериф патрулирует улицы или отправилась обедать, и мысленно прикидывает, сколько осталось времени до её возвращения. Другими словами, пытается сообразить, как быстро надо принять решение по улаживанию ситуации.       Дэвид отводит её прямиком в комнату для допросов, где Реджина послушно садится на указанное место. Всё кажется таким невероятным, даже абсурдным. С одной стороны, столько всего изменилось, а с другой — всё по-прежнему. Несмотря на весь проделанный путь, Реджина всё равно вернулась сюда. Крайняя… Как и всегда, когда что-то идёт не так.       — Пожалуйста, — умоляет Дэвид. Он стоит по другую сторону стола, а его жена ждёт снаружи, но Реджина ни секунды не сомневается, что Снежка за всем наблюдает. — Просто скажи мне. Чем ещё можно объяснить присутствие твоей остаточной магии на месте преступления? Предложи мне другой вариант, в котором ты не убиваешь Крюка на глазах у Эммы, и она не пытается защитить тебя от правосудия?       — С чего ты взял, что это моя магия?       — А ты знаешь другие чёрно-белые магические дуэты в этом городе?       — Откуда тебе знать, что не появилось других?       — Кто бы это мог сделать?       Реджина всерьёз задумывается о том, что, возможно, пора заканчивать. В конце концов, Чарминги не станут наказывать надолго. А Эмма не позволит навсегда лишить её магии. Может быть, если она достаточно сильно разозлит Дэвида, проведёт за решёткой ночь или две, и на этом всё. А если надавить на правильные кнопочки, да ещё вовремя, не исключено, что со временем они смогут найти способ уживаться и дальше.       — Откуда мне знать, чёрт возьми? — она намеренно огрызается, выпускает на волю внутреннюю злую королеву. — Почему ты вообще так носишься с этим случаем? Что пытаешься доказать? Если стремишься показать, какой из тебя прекрасный шериф, получается не особо, дорогой.       — Остановись.       — А тебе не приходило в голову, что человек, убивший Крюка, на самом деле оказал городу большую услугу? Не было мысли устроить в мою честь вместо всего этого благодарственную вечеринку?       — Реджина.       — Что ты вообще можешь сделать? Посадишь из-за следов остаточной магии на покойнике? Ты ведь знаешь, сколько магии в этом городе? Знаешь, что не можешь ничего доказать, правда?       — Я мог бы задержать тебя за препятствие правосудию.       — А ты никогда не замечал, что обычно правосудие в этом городе всё и усложняет?       — Мне следовало догадаться, что просто с тобой не будет, — он вздыхает и жестом приказывает ей подняться. Остаётся только удивляться, как легко манипулировать Чармингом, чтобы добиться своего. — Пошли.       Они идут бок о бок, пока не оказываются напротив камеры, и Реджина, отметив про себя, что так проще всего, не входит внутрь. Дверь закрывается, следом накатывает ощущение безысходности, как у пойманного в западню зверя, и Реджина, глубоко вздохнув, пытается внушить себе, что поступает правильно. Всё это делается для того, чтобы в конечном итоге защитить счастье Эммы.       — Думаю, ты можешь остаться здесь, пока не решишь рассказать нам, что случилось на самом деле, — чувствуется, что и сердце Дэвида не на месте. Он явно не меньше неё ненавидит всё происходящее. — Как только будешь готова говорить по-человечески, мы продолжим.       Реджина молча плюхается на койку и пытается устроиться поудобнее.

***

      Проходит около сорока минут, когда на пороге появляется Эмма с пакетом из закусочной. Несколько долгих мгновений она, словно не в силах поверить в увиденное, таращится на сидящую в камере Миллс.       — Какого хрена?! — шериф переводит полный ужаса взгляд на родителей. — Вы меня сейчас разыгрываете или как?       — Разыгрываем? — недоумевает Дэвид. — С чего бы…       — Наверное, Руби рассказала вам о том, что случилось ночью? — заключает она. — И вы закрыли Реджину, чтобы расспросить о намерениях в отношении вашей дочери? Вы же понимаете, что я вполне себе взрослый человек? Это охренеть как тупо, даже для вас двоих.       Эмма решительно направляется в сторону камеры, но Дэвид преграждает ей путь.       — Мы никого не разыгрываем, — говорит он. — Мы даже не знали, что вы официально встречаетесь.       — Тогда почему она взаперти?       — Эмма, послушай, мы знаем, что ты пыталась её защитить…       — Защитить её? От чего?       — Мы знаем, что она убила Крюка.       В попытке оценить обстановку Эмма внимательно смотрит на Реджину. Последняя дорого бы сейчас дала за умение общаться без слов — она умоляет взглядом не терять терпение. Всеми силами пытается заставить Свон понять, что ситуация под контролем.       — Она призналась?       — Нет.       — Тогда дай мне дурацкие ключи.       — Нет.       Эмма разве что не дымится. Но, к сожалению, Реджина не может этого почувствовать. Теперь, когда магия исчезла, она больше не связана со Спасительницей. Как если бы из неё вырвали часть её самой. Реджина чертовски по ней скучала.       Ключи от камеры внезапно оказываются на ладони Эммы (благодаря её собственной магии), и это окончательно выбивает Дэвида из колеи. Не говоря ни слова, она бросается к камере, открывает дверь и буквально падает в раскрытые объятия. Свон до боли сжимает Реджину в своих руках, пока та поглаживает её по спине и зарывается лицом в шею.       — Они лишили тебя магии? — спрашивает Эмма, заметив браслет. — Прости. Мне так жаль. Ты сама в порядке?       — Да.       — Скажи ещё раз, — дрожащим голосом требует она. Реджина опасается, что шериф сломается. — Пожалуйста, скажи.       — Я люблю тебя. Очень сильно.       — Не надо было мне оставлять тебя сегодня утром.       — Ты не сделала ничего плохого, — напоминает Реджина, а сама до чёртиков боится, что происходящее станет триггером для крупного рецидива. — Ты не виновата. Никто не виноват.       Эмма, разорвав объятие, встаёт и поворачивается к родителям.       — Тебя надо уволить, — бросает она отцу. — Ты не можешь арестовывать людей по одному хотению.       — Ты думаешь, мы хотели? — вступается за него Снежка. — У нас есть доказательство.       — У них нет ничего существенного, — заверяет Реджина. — Всё хорошо.       — Плевать я хотела на ваши доказательства, — парирует Эмма. — Это же Реджина. Даже если бы она на ваших глазах кого-нибудь прикончила, вы не можете арестовывать её и сажать за решётку. Она — мама Генри. Женщина, которую я люблю.       — Милая, — Снежка выдыхает. — Пожалуйста, позволь объяснить.       — Нет, спасибо, — развернувшись, Эмма хватает Реджину за руку. — Мы идём домой. Я никогда не должна была сюда возвращаться. Вот почему я не могу работать с ними, почему ненавижу всех в этом проклятом городе, кроме тебя и Генри.       И да, Реджина сейчас тоже возмущена, задета и зла. Но в то же время, как ни странно, на неё находит что-то вроде озарения. Она наконец-то понимает, что ничего не получится, никуда они не продвинутся, пока кошмарные подробности известны лишь им двоим. Ни о каком счастье Эммы даже речи быть не может, пока они не сделают то, что так долго откладывали.       — Нет, Эмма, мы должны рассказать им.       — Что рассказать? — слышит она голос Снежки.       — Нет. Разве ты не видишь, какие они? Они только что показали нам, почему им нельзя ничего рассказывать.       — Но ты хочешь двигаться дальше, правильно? Хочешь начать жить вместе? Чтобы у нас всё получилось, твои родители должны узнать правду. Они так и продолжат принимать такие вот идиотские решения, пока не получат всей информации. Да, они в некоторой степени самодовольные, самоправедные и в них ещё очень много качеств, сводящих с ума нас обеих. Но они не остановятся. Эмма, твои родители всегда будут присутствовать в нашей жизни, и мы не можем притвориться, что ничего не случилось.       — Хорошо, — уступает Эмма. В её голосе нет недовольства, одно лишь беспокойство. — А ты сможешь?       — Ты хочешь, чтобы я им рассказала?       — Если ты считаешь, что они должны знать — ладно, я тебе доверяю. Но я не могу проходить через это снова. Ещё нет. Особенно с ними.       — Хорошо, — соглашается Реджина. Доводы выглядят разумными. Эмма всё равно не должна участвовать в этом. Не это ли было главной целью? — Я обо всём позабочусь. Ты останешься здесь и сосредоточишься на вещах, о которых мы говорили утром, договорились?       — Да, это я могу.       Реджина поворачивается к Чармингам. Никогда прежде она не видела их такими потерянными. Ситуация в корне изменилась, и теперь они стали пленниками Реджины, связанные по рукам и ногам информацией, которая пока что известна ей одной.       — Раз так, — говорит она. — Надо полагать, мы возвращаемся домой.

***

      Снежка и Чарминг сидят на диване в её гостиной, и она только что закончила свой обстоятельный рассказ. Начала с той ночи, когда позвонила им и умоляла поговорить с Эммой, а дальше слова полились сами собой. Парочка драгоценных идиотов молча выслушивала воспоминания о том, какой ужас она испытала при виде располосованного живота Эммы, а потом в переулке, когда застукала Крюка, вжимающего Спасительницу в стену. Реджина понимала, что должна сфокусироваться на правде, но она никогда толком не говорила о случившемся, и эмоции то и дело вырывались из-под контроля. Несколько раз она прерывалась, чтобы откашляться, а в какой-то момент перед глазами всё поплыло из-за выступивших слёз. Но ради Эммы она нашла силы продолжать. И во всех подробностях расписала, через какое количество боли и тревоги той пришлось пройти, начиная с приступа рвоты, холодного душа и полной потери чувствительности.       Теперь, когда все карты раскрыты, сложно сказать, кому из них хуже. Дэвида, например, трясёт. Надо сказать, со стороны поразительно наблюдать, как кого-то, настолько физически сильного, потряхивает от переполняющего сожаления и ненависти к себе. Но, несмотря на состояние, именно он нарушает молчание первым.       — Я восхвалял Крюка.       — Да.       — Я превознёс его. Говорил о том, какой он хороший человек, как был добр по отношению к Эмме.       — Говорил, — соглашается Реджина. Нет смысла отрицать. — Но ты не мог ничего знать.       — Я должен был. Если бы я попытался понять. Если бы просто спросил, а не строил предположений, почему она возводит вокруг себя стены. Я мог попытаться сделать намного больше, чтобы защитить её.       — Может быть.       — Он дважды пытался изнасиловать мою дочь, а я организовала для него похороны, достойные принца.       По щекам Снежки градом катятся слёзы, и она выглядит совершенно потрясённой. Дэвид обвивает рукой её плечо и, притянув, прижимает к груди. Жест настолько интимный, что Реджине неловко даже наблюдать за ними. Чармингам нужно побыть одним, переварить информацию. Она это понимает. Она уважает их.       — Не торопитесь, — говорит Реджина. А потом, извинившись, выходит из комнаты. Она не знает, куда ещё можно пойти, поэтому садится на ступеньки лестницы прямо в холле и притворяется, что не слышит громких рыданий, доносящихся из гостиной.

***

      Эмма приходит домой немного пораньше. Она не досидела до конца смены, но Реджина не видит в этом ничего необычного. И спешит заверить шерифа, что её родители, конечно, опустошены правдой, но в целом всё прошло хорошо. Она лишь надеется, что Чарминги, которые всё ещё торчат в гостиной, более-менее успокоились и готовы встретиться с Эммой.       — Они там? — спрашивает Эмма. — Я должна войти туда?       — Да. Я пока прогуляюсь и заберу Генри. Надеюсь, вам хватит этого времени.       — Ты уходишь?       — Мне кажется, ты должна сделать это одна. Ты так не думаешь?       — Наверное. В смысле, ты была права. Знаю, я должна поговорить с ними. Но это твой дом. Ты не должна уходить.       — Это твой дом, — напоминает Реджина. — Ты всё сможешь. Необязательно делиться с ними подробностями. Просто выслушай и не закрывайся от них.       — Но мы ведь поужинаем, правда?       — Если у тебя есть силы.       — Да, — отвечает Эмма. — Мне нужен какой-нибудь стимул. Ты… ты такая красивая.       — По правде говоря, я выбирала одежду на вечер, когда меня грубо арестовали.       Эмма слабо улыбается в ответ.       — Прекрасный выбор. Платью не место в тюремной камере.       — Сейчас ты поговоришь с родителями, а потом, позже, сможешь снять его с меня.       — Обещаешь?       — Обещаю.       — Больше никаких ожиданий?       В этом вопросе Эммы скрыто многое, очень и очень многое. Они справились. Больше не осталось никаких препятствий. Через несколько часов всё наконец-то произойдёт.       — Больше никаких ожиданий.

***

      Реджина несколько раз пытается дозвониться до Генри. В конце концов, сын отвечает сообщением, что ещё немного побудет с друзьями. Она не против, да и вообще решает, что долгая прогулка пойдёт ей на пользу.       Какое-то время она бесцельно бродит по улицам, пока не оказывается в доках. В глаза бросается сначала «Весёлый Роджер», затем рыбопитомник, и Реджина представляет их объятыми пламенем. С этими местами у неё связаны исключительно плохие воспоминания. К сожалению (или к счастью) магии по-прежнему нет, значит, поджечь не получится.       Не обращая внимания на корабль, Реджина фокусирует взгляд на водной глади. Она размышляет о том, как сильно любит Свон и Генри, да даже проклятых Чармингов, несмотря на их потребность уничтожать всё, к чему прикасаются.       Реджина Миллс никогда не была мечтательницей, но прямо сейчас в красках представляла, какой теперь станет её жизнь. Страшно представить, что сказала бы мать, если бы узнала о всех тех мыслях, что вертелись у неё в голове.       — Мечты, — говорила Кора: — отвлекают. Они отрывают от реальности и усыпляют бдительность. Они делают тебя слабой.       Иронично, но не успевает Реджина подумать, как сильно ошибалась мать в своих суждениях, как окружающий мир погрузился в темноту.

***

      Пахнет ромом и водорослями, но только, почувствовав на шее обжигающее дыхание, Реджина понимает, что похищена. Со всех сторон доносится невнятное бормотанье, голоса вразнобой твердят о мести за Капитана, и на краю сознания проносится несвоевременная мысль, что у неё на голове тканевый мешок.       Реджина изо всех сил старается выровнять дыхание и успокоить стук сердца.       Она всё ещё без магии.       И без Эммы.