***
Реджина выбирается из ненавистной кровати, но ситуация от этого не становится легче. Со связанными за спиной руками она стоит в шаге от смерти. Пираты явно проделывали подобное раньше. Узлы затянуты крепко, что называется, на совесть, и нет никакой возможности ослабить их. Может быть, Эмма смогла бы, но Реджина недостаточно сильная, а о том, чтобы выплыть в таком состоянии, даже речь быть не может. Согласно обещанию, она прекрасно осведомлена о том, что утонет. — И где же твоя великая спасительница-принцесса? Настал их черёд издеваться и не без оснований. Ей уготована ужасная смерть. Не сказать, что Реджина боится смерти, для неё умереть — не проблема. Больше всего на свете она боится оставлять Свон и Генри одних. Вряд ли они справятся с обратной стороной кошмара. Особенно сейчас. Эмма только-только почувствовала себя лучше, и новая потеря отбросит её на несколько значительных шагов назад. Если совсем честно, Реджина вообще не знает, выживет ли Спасительница. В памяти ещё свежа та ночь, когда она, размазывая по щекам слёзы, бормотала: «Ты не можешь умереть». Реджина пообещала жить, а теперь стоит здесь… в шаге от смерти. От нарушения данного слова. Это ещё один из величайших её страхов. Реджина хотела оставаться единственным человеком в жизни Эммы, кто бы не нарушал обещания. И в тот момент, когда обещала, искренне верила, что сможет оставаться исключением из правил. Нужно было мыслить шире. — Эмма небось даже не заметила, что ты свалила. Что за жалкая пародия на историю любви, мм? Что бы не произошло дальше, она предпочитает думать, что история любви была. Пусть в самом конце пути, но ей удалось обрести свою. Если бы Чарминги не арестовали, если бы доверились, она не потеряла бы магию и смогла телепортироваться. Воспоминание не вызывает злости. Может быть, стоило с самого начала проявить твёрдость и рассказать им правду, но Эмма нуждалась в передышке. Реджина ни за что на свете не променяла бы проведённое с ней время на что-то другое. Даже на собственную жизнь. — Она придёт, — говорит Реджина, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Я знаю. — Боюсь, слишком поздно. Реджина чувствует на лице обжигающее дыхание, и сочетание солёной морской воды и рома напоминает ей о Крюке. Времени на ответ не остаётся, потому что уже в следующую секунду другой пират грубо толкает её вверх по лесенке, к чёртовой доске. Солнце слепит глаза, и Реджина беспомощно щурится в попытке приспособиться. Когда получается, она, обведя глазами корабль, заключает, что полюбоваться так называемым правосудием пришла вся команда. — К доске, Ваше Величество. Ступив на хлипкий кусок дерева, Реджина вспоминает последний разговор с Крюком, случившийся до того, как разобралась в своих чувствах к Эмме и поверила, что ей отвечают взаимностью. Пират в бессильной злобе бросил, что отношения не протянут до первого свидания. Что ж, вероятно, мерзавец оказался прав. Она не доживёт до свидания, но они были так близко, и это понимание ранит сильнее всего. Они с Эммой находились в каком-то шаге от того, чтобы получить абсолютно всё. От маленькой семьи, состоящей из трёх человек, ну и Чармингов туда же… Чёрт бы с ними. В спину упирается острие меча, и Реджина переводит взгляд на воду. У неё нет выбора, кроме как шагнуть к самому краю. Последнее, что она видит прежде, чем рухнуть вниз — вбежавшая на причал Эмма, за которой по пятам следуют Снежка и Дэвид. Реджина слышит крик Эммы. А ведь они были так близки… Впрочем, не имеет значения. Она падает, падает, падает, и холодная вода поглощает её целиком.***
Они объехали весь город. Проверили, казалось бы, самые очевидные места, но ни черта не нашли. От Реджины по-прежнему ничего слышно, никто её не видел. У самой Эммы такое ощущение, будто её тело объято пламенем, и с каждой прошедшей секундой оно разгорается всё сильнее. Добравшись до причала, она сразу же начинает ненавидеть себя за то, что не проверила доки в первую очередь. Однажды она уже находила бывшую королеву здесь, да и вообще знала, что пираты жаждут отомстить за своего капитана. Так, спрашивается, какого чёрта, все дружно решили, что закусочная и склеп важнее? Должно быть, её, Эмму, так сильно ослепил страх потери, что утратила способность мыслить ясно или принимать взвешенные решения. Когда она выходит из машины, в глаза тут же бросается «Весёлый Роджер», находящийся в нескольких милях от берега. Мгновение уходит на то, чтобы понять, что женщина со связанными за спиной руками, стоявшая на краю доски, не кто иная, как Реджина. Эмма срывается с места, но прекрасно понимает, что ничего не может предпринять, кроме как кричать, наблюдая за тем, как Реджина летит в воду с высоты верхней палубы. За спиной эхом раздаётся крик не отстающей ни на шаг матери. — Чёрт! — Эмма вскидывает руки и мысленно умоляет магию всё изменить. Она хочет, чтобы Реджина оказалась на берегу, изо всех сил концентрируется на этой мысли, но тщетно. У неё всё ещё кружится голова, и общее состояние несколько потерянное. — Твою… Работай. Пожалуйста, действуй. Действуй, мать твою, дерьмо ты такое! Как бы сильно она не старалась, ничего не происходит, и драгоценное время песком ускользает сквозь пальцы. Эмма не может бездействовать, поэтому, отмахнувшись от идеи, что всё можно решить при помощи магии, она прыгает с причала. Нужно оказаться как можно ближе к Реджине — вот и весь её план. Эмма видит, что Реджина пытается удержаться на поверхности, но терпит неудачу. Королева уходит под воду слишком быстро. — Держись! — кричит она. Бессмысленно. Реджина слишком далеко, под водой, и нет никакой вероятности, что она услышит. — Пожалуйста, только держись… Эмма продолжает молотить ногами и руками, словно безумная, умоляя себя двигаться ещё быстрее. Хотя и понимает, что Реджина тонет в разы быстрее, чем она плывёт. На этот раз ничего не выйдет. Женщина слишком далеко. Эмма замедляется и снова пытается призвать магию. Она вспоминает все те ночи, проведённые в объятиях Реджины, и данные друг другу обещания. Думает, что сегодняшний день должен стать началом, а не концом. О мягких губах Реджины, о том, как вкусно та пахнет после душа. О будущем, которое она не собирается оставлять на дне гавани. Мгновение — и Реджина оказывается в её руках. Эмма счастлива и не сдерживает вздох облегчения. В кои-то веки магия сработала. — Я держу тебя, — шепчет она, убирая мокрые волосы с лица королевы. — Держу, слышишь? Но Реджина не слышит, она вялая и тяжёлая. От радости и триумфа не остаётся ни следа. Эмма понимает, что должна доставить их обеих на берег, желательно побыстрее, поэтому снова начинает плыть, не оставляя попыток достучаться до магии. Чёрт его знает, что сейчас эффективнее, особенно учитывая, что ситуация осложнилась из-за необходимости удерживать вес Реджины. Эмма думает о том, чтобы спасти любовь всей своей жизни. Что жизнь Реджины намного важнее собственной. Когда же облако дыма окутывает их, чтобы перенести обратно на причал, на краю сознания мелькает мысль, что она только что пережила самое драматическое перемещение из всех возможных. При других обстоятельствах случайная природа магии наверняка бы заинтриговала, но сейчас нет времени на глупые размышления. Эмма ритмично нажимает на грудь Реджины, в то время как родители в один голос просят не прекращать попыток реанимировать её, но всё напрасно. Реджина не дышит, и Эмма не может нащупать пульс. Круг замкнулся. Всё кажется невероятно безнадёжным. Суровая реальность обрушивается гигантской волной, и она устремляет на родителей полный ненависти взгляд. Вряд ли вообще когда-либо испытывала настолько сильное чувство. Оно повсюду, съедает изнутри. — Вы виноваты! — выкрикивает Эмма. — Вы нацепили ей сраный браслет! Вы, мать вашу, сделали это от балды! И теперь она мертва! Это вы её убили! Убили Реджину! На её месте должны быть вы! Вы, чёрт вас дери, убили её! — не в силах признать, что нельзя ничего исправить, она укачивает бездыханное тело в руках. — Вы сейчас же придумаете, как это исправить, или, клянусь, я спалю этот город к чёртовой матери. Поубиваю всех — вас первыми — а потом мы с Генри уедем отсюда, и я ни разу не оглянусь, ведь всё, что вы сделали… вы разрушили всё то хорошее, что было в моей жизни. Эмма почти не слышит собственный голос, не знает, плачет ли, потому что не замечает никакой разницы между морской водой, стекающей по лицу, и слезами. Снежка и Чарминг неподвижно внемлют её словам. В какой-то момент мать начинает дрожать, но ей плевать. Реджина мертва, и она сама тоже хочет умереть. — Звоните Румпелю. Немедленно. Должна быть какая-нибудь сделка. Должно быть хоть что-то. Он знал правду и пытался помочь. Он хотел защитить Реджину, он сделал намного больше вас. У Румпеля должен быть какой-нибудь артефакт, что-нибудь, чтобы всё исправить. Какого хрена вы стоите?! Позовите его! — Нам не нужен Румпель, — со слезами на глазах шепчет мать. — Он ничего не сможет сделать. — Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь. — Знаю, Эмма. Она мертва. Румпель бессилен. Магия бессильна. Поцелуй истинной любви тоже… Но, возможно, ты кое-что можешь… Питать ложные надежды не хочется, но Эмме нужно долбанное чудо, и она готова принять его в любой форме. — Как? Скажи, что я должна сделать. Я всё сделаю, — и это чистая правда. Она знает, на что способна, и когда дело касается Реджины… для неё нет никаких границ ни в этом мире, ни в других. — Когда пришлось раздавить сердце твоего отца, чтобы активировать второе проклятие, он умер на моих глазах. И тогда Реджина вырвала мне сердце, разделила на две части, одну из которых отдала ему… Эмма не собирается думать дважды. Никогда ещё выход из ситуации не казался ей таким простым. — Сделай это. — Эмма, — мать опускается рядом с ней, проводит дрожащими пальцами по щеке. — Если не получится, вы обе погибнете, и Генри потеряет обеих матерей в один день. — Почему не получится? — рявкает Эмма, отмахиваясь от прикосновения. — Думаешь, ваша любовь лучше нашей? Ваша любовь — хрень по сравнению с нашей. Даже не смей сравнивать. — Не лучше. Просто стабильнее. Ваша только зародилась, и я боюсь, что прошло слишком мало времени. Что если вы пробыли вместе недостаточно долго для того, чтобы разделить одно сердце на двоих? Не очень представляю, что из себя представляет процесс, но я не могу потерять вас обеих. Генри не может. Пожалуйста, Эмма, прошу. Я люблю тебя. И её тоже. И я очень боюсь… — Ты боишься? — насмешливо переспрашивает Эмма. В голосе ни намёка на сочувствие. — Реджина спасла мою жизнь, а теперь её нет из-за этого. Вот с чего всё началось. Реджина не должна была умереть за меня, и я не смогу жить с этим. Генри хотел бы, чтобы я попыталась спасти его мать. Если не получится, вы позаботитесь о нём и расскажете, что я сделала всё возможное. Но если ты думаешь, что я не попытаюсь… ты совсем шизанутая. — Она должна попытаться, — соглашается Чарминг. — Всё получится. В ней достаточно веры. Вот что важно. — Ладно, — не спорит Снежка. — Тогда ты должна отпустить её. — Ни за что. Я её больше не отпущу. — Ты должна, и если всё получится… Доверься мне. — Но я тебе не доверяю. — Должна, — повторяет Снежка. — На следующие несколько минут. А потом можешь ненавидеть нас до конца своих дней. Эмма догадывается — выбора нет. То, что касается магии и сердец, ей чуждо, и потребуется помощь, чтобы всё сделать правильно. Она послушно опускает Реджину на землю. — Вынь сердце, — говорит Снежка. — Это первый шаг. Эмма проникает рукой в грудную клетку Реджины, холодную и безжизненную. Вдоль позвоночника пробегает дрожь. Да, это женщина, которую Эмма любит больше всех на свете, но в то же время она вполне осознаёт, что проводит манипуляции с трупом. Осторожно, будто боясь повредить, она вынимает израненное сердце Реджины. Кладёт на землю, хотя очень хочется прижаться к нему щекой в попытке согреть теплом собственного тела. — Быстрее, — торопит Эмма. — Забери моё. — Будет больно, дорогая. Очень больно. — Плевать, — отмахивается она, и вдруг чувствует, как пальцы матери пробивают грудную клетку и сжимаются вокруг сердца. Мгновением позже, когда Снежка разделяет его на две части, душа Эммы словно разрывается пополам. Боль действительно запредельная, но она не идёт ни в какое сравнение с той, которую она испытывает, когда смотрит на мёртвое тело Реджины. Снова кружится голова, перед глазами всё плывёт. Не хочется, но приходится лечь. Эмма цепляется за холодную руку Реджины, закрывает глаза. Всё погружается в темноту, а через несколько секунд она чувствует, как в груди разливается невероятное тепло.***
Реджина медленно открывает глаза. Мгновение уходит на то, чтобы почувствовать, как душа соединяется с телом. Миллс слышит своё дыхание и пытается вспомнить, где она или, точнее, кто она. Воспоминания обрушиваются неожиданно, и Реджина пугается так сильно, что не смогла бы передать словами. Умом она понимает, что не может дышать, потому что мертва. Потому что отчётливо помнит, как вода проникала в уши, нос и рот, как закончился кислород. Она помнит всё до последней секунды и знает, что здесь её быть не должно, но всё-таки… Потрясённая Эмма смотрит на неё сверху вниз, во взгляде — немая просьба. — Реджина… — Мне х-холодно. Слова вырываются сами собой, но в них нет ни капли лжи. Она действительно замерзает. Ощущения такие, будто продолжает беспомощно барахтаться в ледяной воде. — Тебе всегда холодно. Чем бы мы не занимались. — Ты… в-всегда горячая-я, — зубы предательски стучат, и она ничего не может с этим поделать. — Т-тёплая. Реджина помнит эти пререкания. Они говорили об этом за чашкой кофе напротив открытого окна. Эмма всхлипывает в ответ и сжимает её в крепких объятиях. — Я умерла. Н-невозможно. Я не могу быть здесь-ь. — Но ты жива. Жива. Правда, жива. — Как? — Эмма плачет навзрыд, уткнувшись ей в шею, и Реджина поднимает взгляд на Снежку, которая молча указывает на потухшее сердце. Последний кусочек мозаики занимает своё место, и всё складывается неожиданным образом. — Э-эмма, — Реджина продолжает испуганно смотреть на сердце. — Это?.. — Да, мне жаль. Я не хотела, но мне пришлось, чтобы спасти тебя. Это единственный способ. Реджина отодвинулась достаточно, чтобы взять руку Эммы в свою. Она прижимает их сплетённые пальцы к своей груди, когда задаёт вопрос, ответ на который уже знает. — Оно твоё? — ей нужно услышать эти слова. — Половина, да. Всё хорошо? Я не знаю, как всё это устроено. Надеюсь, всё нормально? Реджина кивает. Очевидное в общем-то откровение лишает дара речи. Сама она, если бы не увидела собственными глазами, ни за что бы не догадалась, что в груди бьётся чужое сердце. Верилось с трудом. Такое иногда случается, когда слишком много времени проводишь в одиночестве. — Ты помнишь? — робко спрашивает Эмма. — Смерть? — Да. — Я виновата. Я позволила этому случиться. — Нет, — с жаром возражает Реджина. Она успела немного согреться и теперь чувствовала себя вполне сносно. — Ты спасла меня. Ты не знала, получится ли. Я бы никогда не разрешила тебе подвергать себя такому риску. — Этого и не должно было случиться. Я могла перенести тебя прямо с доски. Я должна была спасти тебя, как ты спасала меня много раз, а я подвела… Прости. Ты никогда меня не подводила, а я только это и делаю. Эмма не понимает. Она никогда не понимает. И Реджина клянётся себе, что прямо здесь заставит её понять, раз и навсегда. — Хватит. Тебе не за что извиняться. — Почему? — А ты сама не видишь? Ты только и делаешь, что твердишь, будто ничего не даёшь взамен. Но ты отдала мне всё, что у тебя было, — Реджина давно приняла их любовь, но то, что произошло, вывело их отношения на новый уровень. Сердце Эммы бьётся у неё в груди, и она прекрасно понимает, что жизнь никогда не будет прежней. — Ты фактически разделила себя надвое, Эмма. Ты отдала мне себя.