Nothing is impossible.

Старк — никто в принципе. Он игрушка. Жалкая шестеренка системы. И ему ничего не требуется, кроме каких-нибудь знаков внимания. Там, где он и Стив обитают, темно, холодно и воняет затхлостью. Но он упрямо величает эту свалку домом. Здесь все черно. Почти как на душе у Старка, хотя он не уверен, что у него есть душа. Он знает, что в нем есть сердце. Так как он любит Стива. Но и то, его сердце принадлежит Роджерсу. И вообще весь он. От макушки до пяток. И Тони это безумно нравится. Особенно когда Стив превращается в хищника. Нападает, кусает и рвет. Как дичь. О, да. Боль это очень приятно. Особенно, когда все грубо и жёстко. Когда плазма сочится из тела, когда чужой язык оставляет влажные дорожки на твоём теле. И это безумие. Но оно невероятно нравится. Чёрт, и иногда Тони хочется сдохнуть. В тайне от капитана принимает белые колесики таблеток и ловит кайф. Чёрный потолок окрашивается в яркие цвета, покрывается ромашками. И это весело. Лежать в какой-нибудь камере и подыхать на полу. Иногда он смеётся, истошно, хрипя, сплевывая кровь. Но смешно. Здесь он не чувствует себя хотя бы одиноким. Где-нибудь да всплывает Пеппер или Роуди… Бывает даже мерещится, мол, идёт по коридору его мама. И тогда становится стыдно. Пытается придти в себя. И Тони снова глотает эти беленькие кругляшки, чувствует, как тугие мышцы расслабляются, опадают, как веревки. Он облокачивается на обшарпанную стенку, смотрит перед собой. Наблюдает за букашками, как по его пальцу ползет таракан. Трясет рукой - никого. Старк довольно улыбается, слепнет, растворяется, тушит подсознание. И тёмная точка начинает увеличиваться. Тёмная искра. И он так полюбил её, что это можно считать зависимостью. Он сейчас нуждался в близости, а это может дать только один человек.

***

Стив сидит в главном зале перед экранами. Расслабившись, как король на троне, расставив широко ноги. Тони облизывает сухие губы, кусает больней, чтобы не забыться от этого поглощающего возбуждения. Он хочет, чтобы Роджерс впился в него клыками, рвал, доминировал… Низ живота наливается тягучей тяжестью, а штаны становятся тесными. Старк без лишних разговоров садится к нему на колени. Тот даже не шелохнулся. — Стив… — сладко, маняще шепчет гений, ерзая на коленке, придвигаясь ближе к желанному телу. — Сладенький… — Что, Тони? — равнодушно спрашивает, отстранённо. Это не тот Стив, который был рядом во время тех битв с Мстителями. — Стив… Чёрт… — слащавый голос резко переходит в змеиное шипение. Из нижней губы тонкой ниткой идёт алая кровь. Стив поднимает бровь и мгновенно заинтересовывается. Поднимается ближе, притягивает Старка. Целует. Жует, сминает кровавые губы губами. Чертов вампир, монстр под кроватью. Он вылизывает рот так, что кажется и не было крови вовсе, прикусывает его язык клыками. А у Тони сердце покрыто коррозией, и её не убрать. Она навечно там, внутри Железного человека. И он хочет, чтобы эта ржавчина становилась больше. Чтобы Стив отодрал его так, чтобы кровь сочилась из всех щелей. И Тони мечтает, чтобы Роджерс накинул на его, Тони, шею ошейник. Связал, впечатывал лицо в кровать, прижимал к стенам и полу. Нацепил на руки наручники. Глупенькие наивные мечты. Сейчас он всего лишь сидит у него на коленях. И рука Старка ползет ниже, губы скользят по шее, глаза наливаются вожделением. А Стив видит это. И ему нравится, но он хочет заставить Тони умолять о большем, чтобы ползал на коленях, смотрел такими, как у щенка, глазами. И он бы надел на него намордник, потому что он снова его укусил. Он бы выпотрошил его тело до потери сознания. Стив сдирает с Тони форму, кидает ее на грязный пол. — Ты же понимаешь, чего добиваешься, Старк? — спрашивает хладнокровно Стив, оглядывая и медленно облизываясь на тело перед ним. Старк молчит, вылизывает шею, трется о колено, и чёрт его дери, Роджерс возбуждается. В паху так сладко и больно, что хочется срочно ворваться в этого ублюдка. Но он делает другое. Вместо того, чтобы немедленно оттрахать Тони, он хватает его за шкирку и утаскивает в другое помещение. Стив вталкивает Старка в стену, кусает, заставляет следы кровоточить. Он сам напросился. В руке блестит нож, он проводит им по влажным губам гения, ровно, разрезая слои тканей, он тянется, ведёт языком по металлу, режет язык. Стив целует, кусает, грызет, терзает его рот. Пробует плоть и кровь на вкус. Вонзает зубы сильнее, это не игры. Тони протяжно стонет, хрипит, рычит. Поддается на прикосновения как мартовский кот. Роджерс единственный человек, способный заткнуть его. Да заткнуть так, что он потом и слова не выбросит. Отрезать язык. Ха. Ему смешно от этих маленьких мыслей. Но больше всего, он просто не может не мучить Старка. Причём в самые ответственные моменты. Эта просто как глоток студеной воды в жару. Карие глаза чуть не слезятся от обиды, ходит по углам, шугается. И исчезает в лабиринте коридоров. Призрак. Фантом. Стив и не знает, зачем ему он. Забава, вымещать злость и частенько тыкать под ребра. Тони — всего лишь одна маленькая шестерня в его огромной системе, и без него можно идеально обойтись. Можно вспороть ему жилу на шее, разрезать напополам, вырвать ему сердце. А Тони хрипло дышит под ним, и внезапно интерес Капитана к нему исчезает. Он просто разворачивается и уходит, оставляя Старка в полной тишине и недоумении. Не посмеет пискнуть. Так-то. Роджерс был не всегда таким. Наверно. Он не помнит. Так получилось, что он откинул прошлое назад, далеко, и до него не дотянуться. Наверно, он был полной противоположностью. Добрым, ласковым, хорошим и нежным. Им не владеет жажда плоти и крови, не хочется чужих смертей, и уж точно он не ненавидит Старка. Любит его по-настоящему, нежен с ним. Тряпка. От таких размышлений тошнит. Наверное, там Старк был главным в отношениях. Кэп усмехается, кусает, пробует свой внутренний вкус. Так почему? Нахер Тони ему нужен? Он один может убивать, один может усмехаться над жалкими попытками добрых парней, победить его. Капитан Гидра. Так он закончит свою тропу, сгнив на этой базе, в крысиной норе, в окружении своих прислужников. Тони слишком чувствителен. Его эмоции можно читать, как словарь для начинающих. Ласковый, обнимает, виляет своей крепкой задницей в чёрном трико, и глаза у него карие-карие. Хорошая собачка. Верная, только подкормил и все. Нет. Не так. Старк слишком близко и одновременно так далеко, что за грудиной что-то болезненно жмется в комок. Сейчас ходит по базе, пойдёт пить крепкий виски и улучшать костюм. А Стив питается его обидой и разочарованием. И кровью. Может, если бы не он, то монстр сорвался с цепи и пошёл убивать, безостановочно, купаясь в плазме. Тони держит его на строгом поводке. Не даёт пока остальным сдохнуть. И сейчас вокруг Роджерса пусто и холодно, в принципе как у него внутри. Как робот  — бесчувственный. Сосуды — провода, а где должно быть сердце, за стальным каркасом, пусто. Выбил из него Старк непроницаемость, сделал из него кусок мяса без кости. Ладно. Нет нужного объекта в мастерской. И хер знает, где он шляется. Вообще, секс не так и важен. Просто смесь гормонов и эмоций. Просто удовлетворение своих потребностей. Без него можно чудесно обойтись, но собственность надо помечать. Как животным, сука. Тони сидит в одной из многочисленных оружейных, в руке стакан с янтарной жидкостью, глаза пустые, прикрыты веками и длинными ресницами. Стив облизывается, он так хорошо сидит, что хочется швырнуть пару ножей ему в спину. — Тони, — Роджерс грубо сжимает плечи его подопечного, жмет, чувствует кости сквозь ткани. — Поиграй со мной, а? Сладкий? Он под его ладонями ежится, мышцы напрягаются, как струны. Он готов к нападению. Хорошо. Стив вдыхает, жмет плечи сильней, завтра, на них будут уродливые синие пятна. Но ничего, Тони идут эти кровоподтеки, царапины, да любые виды увечий. Он, сучоныш, живучий. И это давит на кишки, даже, как-то раз воткнул ему нож под ребро. Роджерс знает, куда можно пристроить острие, чтобы не сдохнуть. Кровь потерять можно, не потерять даже, поделиться. Кэп разворачивает Старка к себе вместе со стулом, едва не ломая мебель. Глаза его полуприкрыты. Губы не выражают ничего. Замучил шавку, придушил. Стив пятерней хватает его за скулы, задирает лицо вверх, на свет. Глазные яблоки застелены туманом, катарактой, где космос без звёзд. Кишки сжимаются змеей, нижняя челюсть вжимается в верхнюю, что кажется, ещё чуток и зубы треснут. Глаза, где горело небо, становятся красными. От ненависти. Конечно, от ненависти. Роджерс метелит пощечины, но пелена трупа уходить не собирается. Стоит, такая густая, как кисель. Вот же сука. Кажется он сломал ему нос. Но веки стали работать. Старк сейчас в руках полуживой. Как рыба на суше. Из рта выходит и входит кислород, значит лёгкие работают. Из уголка губ стекает нитка внутренней жидкости, наверно, от ударов неженки не выдержали. Стив никогда бы не подумал, что будет сидеть на холодном полу, прижимать Тони к себе, отслеживать признаки жизни на его тельце. Смешно. Ошибка. И догадаться не сложно, от чего мозговая ткань отказала, а тело замерло, ловя волну. Кэп вытаскивает из чужого кармана коробочку. Такую смертельно-белую, добрую, светлую. — Сукин сын. Идиот, — хочется плеваться ядом, задушить, лежащего на его коленях Старка. — Ещё раз… Ещё раз, ты… А тот смотрит в пустоту, не может сфокусировать взгляд. Мышцы совсем не работают. — Прости меня… Я больше не буду… Обещаю, — вдыхает он еле как. И хочется воткнуть ему яда, от которого нет вакцины. Чтобы он, наконец, сдох. Зачем Стиву спасать его?! Зачем?! И руки так тянутся к глотке вырвать кадык вместе с сонной артерией. Избавится от него. Лишняя деталь. — Как я тебя ненавижу, Старк… — Роджерс вкалывает в эти слова ненависть чистую, без примесей. Он вообще, наверно, только ей и живёт. Снова неверно. Не дополнено. Он живёт кровью, нет, не всех. Убить кого угодно слишком легко. Он живёт его кровью, плотью, синяками. И это в рёбра засело слишком глубоко. Прямо в кости, в мозги. Сжать бы Тони, крошить его кости в порошок, сломать. А он ластится к его телу, противно. Но за грудиной становится ровно, спокойно, как океан. Медленный яд. Но Стив, к сожалению, человек, и нужен ему человек. Конечно, неважно в каких целях. Да, он может его убить в любой момент. Но почему тогда за эти карие глаза хочется омывать землю кровью? Нет, это не хэппи энд, они не уедут в закат под звоны колоколов. Но если потребуется, он будет рядом. Хоть и плевать. И убить этого придурка никому не даст. И миру не вернет. Он лучше сам перережет ему шею вокруг трахеи. Исчезнуть бы, не видеть его лицо, не чувствовать запах шоколада, машины и чуток крови. Но это притягивает как муху на падаль. И то почти верно. Падаль, гниющая, разлагающаяся на солнцепеке. — Ты сдохнешь, когда я захочу, — шипит Роджерс, как змея. Скалится, вытирает подсохшую дорожку крови из рта Старка. Тони улыбается, твареныш, знает, что этого он не захочет.