Nothing is impossible.

Dream Когда Энтони Старк был пятилетним мальчиком, он очень любил слушать истории про будущее, про клеймо твоего человека, которое обозначает твою половину. Мама рассказывала, что, когда она получила выжженный знак Говарда на запястье, было невыносимо больно. Очень, словно кожу и вправду сжигает настоящим раскаленным железом, словно она сейчас не выдержит такой нагрузки и лопнет, показывая на вид мышцы и сухожилия. Это восхищает и пугает. Тони боится испытать такое, но это так здорово знать, кому ты принадлежишь, и кто — тебе. И нереально страшно интересно, какой будет знак в его восемнадцать? И как он будет смотреться на коже его соулмейта. Мама говорила, что когда дотронулась рукой до Говарда, то испытала немыслимое счастье, словно она до краев заполнена любовью. Таковы правила соулмейта, они жестоки, но в другое время такие счастливые, романтичные. Человек, который будет только твой, обозначен твоим знаком. Клеймом. Говард никогда ничего не говорил про будущее, он смотрел прямо, не обращал на сына ни малейшего внимания, погружаясь в работу. Тони было и не обидно, он знал, отец большой человек, а мама — важный. Мама нежная, папа суров. В особенности, большинство времени, младший Старк избегал своего донора. Да и он не важен для него, вроде. Мама всегда найдёт для него внимания, а Джарвис, который стал ему роднее отца, всегда был рядом и помогал в трудную минуту. Но Тони растёт, забывает постепенно про детские мечты. Стремится к вершине, покидает иллюзии и выходит в реальность. Мама гордится, и это заставляет Тони жить для её улыбки. В свои двенадцать он не играет в машинки, конструирует, рассчитывает. Говард иногда обращает внимание на каракули сына, хмыкает, говорит, что весь в него. И удивительно, но юный Старк принимает похвалу. Но знаки на запястьях родителей постепенно окрашиваются в тёмные оттенки, словно выцветают. И это могло значить одно. Костлявый призрак набирает силу, считает года. Смотрит на часы. Ждёт. Early Ему исполняется восемнадцать. И можно точно сказать, что Тони ещё никогда не испытывал такой боли. Как и описывала мама, в тысячу раз сильней. Тысяча иголок под кожу. Но Старк терпит. И пережив это, смотрит на больное запястье, где красуется половина пятиконечной звезды в окружении белых и красных полуколец. Кто это может быть? Мама улыбается, гладит по запястью нежной ладонью, говорит ласковые вещи. Отец смотрит на запястье так, словно увидел там трехчасовую бомбу. И это пугает. Он краснеет, а на лбу вздувается вена от напора крови. Уходит. Не сказав и слова. И младший не совсем-то и обиделся, главное — мама гордится. А потом катастрофа. Can Тони Старк один. Нет никого. Он пьёт, мастерит, часами рассматривает клеймо. При прикосновении оно холодное, как лёд. И это детская мечта. Воспоминание о тех днях, когда было хорошо. Тони встречает Пеппер, он не питает вроде бы ничего, кроме родной привязанности. Она и вправду была особенной, но не для Старка. Пусть у неё и нет такого знака на запястье. Но у него есть, значит будет ждать. Будет верно ждать, искать свою половину души. И если честно, он просто не знает. В Мстителях практически нет соулмейтов. По крайней мере думал так Тони. Но больше всех из их жалкой компашки его притягивает Стив. Тот, который был покрыт льдами, тот неподражаемый. И Старк понял, что это выжжено на запястье, восхищается и боится. Надевает кофты с длинным рукавом, замирает, когда рядом проходит он. И Стив тоже скорее всего знает. Ведь это у него выжжена на коже половина дугового реактора, который красуется на груди Тони ярким огнём. Они ещё не прикасались к друг другу ни единого раза. Ведут себя отстранёно друг от друга. Грызутся. И все происходит совсем не в романтической атмосфере. На летящую крепость нападают приспешники Локи, штурмуют огнестрельным оружием. И турбины от стрел Клинта перестают работать. Стив пытается помочь, Тони разгоняет огромные лопасти. — Но тебя разорвет, Тони! — в охрипшем голосе сидит страх, съедает заживо. — Тогда все будут по крайне мере живы, — утверждает Старк, уже не справляясь с бешеной скоростью. — Стив, нажимай на рычаг. Но в микрофоне слышны выстрелы и крики. — Дай мне секунду! — и в этот момент, Тони понимает, что боится. Нет, не за себя, за того человека, кто повис на кабеле над пропастью. За того, кого могут нашпиговать пулями, и тогда половина реактора на запястье почернеет, потухнет, а Старк останется бороться с собой один на один. Может, сопьется или пустит свинец в лоб. Он уже и не помнит, как выбрался из турбины, просто летел туда, где этот чертов рычаг, где пули прошивают линии в воздухе. Защита. Защита нужна всегда. Защита от себя и окружающих. И Тони пытается защищать, как может правда, но это ничего. Он научится защищать, как дикий зверь, когтями и зубами, да и костюмом может чуть-чуть. Не повредит. Да и времена сейчас откровенно хреновые, но о безопасности все равно думать надо. Вбить это в голову как закон. Он пытался беречь Пеппер, без толку, чуть не погибла. И ушла. Ариведерчи. И сейчас на разрушенных улицах Манхеттена борется самый важный человек в его никчемной жизни. Уворачивается от снарядов и пускает этот щит по врагам, чёртово клеймо кровью. Стив умеет защищать и спасать. Он настоящий герой, идеальный настолько, что Старк его просто не заслуживает. Он — не одна из тех смазливых женщин, которые тянутся за деньгами. Он совсем другой. И он не считает Тони героем, скорее эгоистичным идиотом, который думает только о себе. Плохое мнение. Да, пусть так. Он может быть для Роджерса кем угодно, нацепит любую маску в его глазах на лицо. Тони пытается быть нормальным, пытается быть хорошим, а это не его сценарий. Не его роль быть хорошим мальчиком. Вот так. А Стив следует строго по тексту. Он молодец, он правилен. И рядом с ним, Старк считает себя ошибкой природы. Но в чем горечь, да в том, что они уже клеймены. Связаны нитями в один кокон. И не разрушишь. Режь чем угодно. Так мама-судьба решила, обжечь кожу чужим знаком. Это как «Я принадлежу только Стиву Роджерсу, самому Капитану Америке». Жизнь так коротка, а уже хочется покинуть этот мирок, прямо под землю, купаться в кипятке, навечно варить своё гнилое мясо. Но рогатый главарь не утащит Старка туда, скорее Локи. Северный олень. И вот бы вроде они выиграли, как это сраное правительство решает пустить в объятия городу ядерную ракету. Здрасте. А тараканы в голове Тони складывают идеальный план, способ доказать его соулмейту, что он тоже способен защищать своё. Хах, пусть даже ценой своей жизни. Если эта летающая консервная банка прилетит сюда, то полягут все. Абсолютно. Или все, или только никому ненужный Старк. А выбор очевиден. Ну и пусть. Он и так сдохнуть хочет, так почему бы и не полетать в обнимку с ядерной ракетой? Тони может все. — Старк, это билет в один конец, — голос Роджерса хриплый, надорванный, пропитан еле заметным страхом. Старк не слушает, игнорирует. Пытается быть нормальным в это момент. Ему бы сказать то, что он думает, попрощаться. Сказать спасибо Пеппер… А хотя не надо, орать будет. Die И в смертоносных объятиях Тони летит прямо в чёрную дыру, в небеса. Прямо в глубь. А на улицах замерла его команда, смотрит, как Железный Человек скрывается в портале. Вот, можно вздохнуть с облегчением, нет проблемы. Стерта с чистого листа ластиком. Старку так спокойно, словно он и не летит без кислорода в открытом космосе. Перед глазами мелькают картинки из жизни, как презентация, на который он не раз бывал. Мелькают голубые глаза Роджерса. И сердце, которое почти не работает, выжимает из себя тембр. Взрыв омывает красками черноту, волна несет его, отдаляет. И Тони проваливается в тьму. Роджерс смотрит на свое запястье, дуговой реактор немного чернеет по краям и пульсирует тупой болью, как бы подавая сигнал, что соулмейт в опасности, что жизнь его покидает. А Стив ничего не может сделать, только смотреть ввысь, в дыру, где его половина потеряна, возможно, навсегда. И знак на запястье вообще потеряет цвета. Если было возможно, он бы полетел за Старком вслед. Увы. В груди сердце исчезло, пульса нет, какая-то чёрная дыра, как на небе. Нет. Это не конец. Из портала падает фигурка, такая крохотная, беззащитная. Летит вниз, на встречу земле, навстречу смерти. Халк реагирует первым. Хватает и как-то бережно, наверное, кладет на разбитый асфальт. Стив срывает забрало шлема, открывает лицо. Нет искры, потухла. Реактор не сияет, веки не открываются. Роджерс осмеливается прикоснуться и не испытывает ничего, кроме слепого страха, горечи. Зелёный великан ревет, по неизвестным причинам, может, от ярости, от грусти, кто его знает, и глаза открываются. Сияют янтарем. Золотом. Take care — Меня никто не целовал? — первый вопрос после потери сознания. Безалаберный. Язвительный. Безответственный. Стиву хочется отшлёпать его, но он внутренне пунцовеет, стесняшка. Правильный мальчик. Выкрутился, змеёныш. Выкрутился из цепких лап смерти. Как в дешевом хорроре. Значит, есть у их неудачливого дуэта есть будущее. Their Соулмейты всегда вместе. Что бы не случилось. Они чувствуют друг друга, защищают. И любят. Не важны другие чувства. В Башне Старка, когда-то такой пустой, безлюдной, теперь всегда пахнет блинчиками по утру. И это совершенно кружит, затягивает и греет. Семья — слово ломкое, небезопасное совсем. Его нужно держать, вцепиться так, до сломанных рук. Тони и Стив вместе. Тони и Стив держатся за руки и соединяют знаки на запястьях в одно целое. Они совсем разные, контраст, это даже хорошо. Старк не семейный человек, это ясное дело, он любит, но работает, ночует в мастерской, спаивает детали. И скучает. Роджерс рисует, живёт нормальной жизнью, по вечерам любит приходить к Тони в мастерскую и разминать его плечи, пытается утащить в постель. Иногда с применением силы, просто берет стул вместе с сидящим на нем Тони. Слушает его возмущения, шутливую злобу. Это музыка. Любимая нота. Их отношения можно назвать весьма милыми до отдельных моментов. И лучше не знать, какие это именно моменты. Те, что происходят за закрытой двери в общую спальню, где находится огромная кровать, как её Тони один раз назвал, «траходромом», и щеки Стива закраснели как спелые яблоки. А ведь это правда. Зная это, Роджерс даёт подзатыльник себе мысленно. Ведь главное, что они семья. Настоящая. Она стала полной, с появления малыша Питера. Большинство времени с ним проводит, конечно, Стив, и, наверно, его Питер считает за любящую мамашку. А Тони для него папа, отец. Он работает и день, и ночь. Приходит к ним редко. От него несёт железом, гарью и потом. Ещё немного горьким и сладким. Это, наверно, алкоголь. Питер не знает, как он выглядит, но слышал как мама ругается на папу из-за того, что тот выпил. У папы и мамы на руках знаки, как рисунки фломастером. Они любят Питера и друг друга, пусть даже и ругаются частенько. И малыш их любит в ответ. Привык к папе и маме. Иногда папа берет его с собой в мастерскую, и там он играет с большими роботами, которых папа называет Дубина и Растяпа. Смешные клички. А мама делает вкусные блинчики и тортики. Отец — железный в прямом смысле, у него есть две стороны. Он ласковый и несгибаемый. Папа важный человек. Мама сильный. Очень. Он может таскать папу по всему дому на руках и Питера хоть целый день, он покупает ему много мороженого и жалеет, если поранился. Он ласковый и любящий. У них странная семья. Но ведь и в этом счастье. Быть не такими, как все, но вместе.