Nothing is impossible.

Рык мотора так утробен, до посинения надоел. За окном проносятся мимолетные пейзажи заснеженных холмов и маленьких деревень. Снаружи холодно, и падают крупицы снега. Иногда навстречу едут машины, прямо в снежные дали по скользкому шоссе. Питер ненавидит зиму. Слишком холодно - так, что мышцы сводит. Будто сейчас разорвутся. И иногда, по субботам, родители тащатся на каток за городом. Это все ради папы. Отец не пышет любовью ко льду и лезвиям на обуви, а папа просто обожает. И Питеру приходится это терпеть. Чего уж там. Один раз в неделю можно. Он не любит зиму, но папу он очень сильно любит. Не сахарный, потерпит. И теперь, когда до катка остаётся ехать около десяти минут, он начинает думать о своих действиях там, на льду. Папа катается профессионально, словно всю жизнь занимался только тем, что разъезжал на коньках и делал крутые завороты, а не воевал и готовил кофе отцу. Его родители чуток неординарные, раньше он чувствовал себя неуютно, некоторые шепотки за спиной проскальзывали, но сейчас Питер гордится, что у него такие необычные родители. Любящая семья — так вроде это называют. Папа, отец и он, Питер. Папа более добр, в некоторых моментах строг. Но ведь не у каждого мальчика папа Капитан Америка? Папа хочет чтобы Питер шёл по правильному пути, и он идёт. Отец не святой, немного язвительный и обожает сарказм. Что делать, если отец — Железный человек? Ничего. Гордится. Отец много чего позволяет, общается на равных с Питером. И ему от этого легче. На передних сидениях родители весело о чем-то спорят. О да, они жить без этого просто не могут. Потому что слишком разные. Синий и красный, огонь и вода. Иногда Питер совсем их не понимает. Пусть ему и шестнадцать, не такой и большой возраст, если подумать. Это хорошо, что родители по-прежнему вместе. Редко, когда такие пары задерживаются надолго единым целым. И их отношения крепки, на границе отчаянного шага из окна. Папа слишком стеснителен, живёт по правилам, пунцовеет иногда, как девушка, а отец шлёт ему пошлости, нагло подмигивает, ухмыляется. Питер ведь не дурачок, чтобы не понять, отец пошлый или нет. И ему смешно. Иногда и папа заставляет отца залиться слабеньким румянцем. Что поделаешь? Безнадежные романтики. И ведь иногда хочется также встретить свою половинку. Жить с ней душой в душу и завести ребенка, посадить дедушкам на колени. Монотонный мотор перестает рычать. Родители отстегивают ремни и выходят из машины. Папа нервно облизывается, в глазах горят искорки лазури, как у ребенка. Питеру нравится когда у папы отличное настроение, только жаль, что придётся разъезжаться по льду. Папа запрыгивает в коньки за пять секунд, целует, улыбаясь, отца в щеку и несётся к катку. Отец добродушно закатывает глаза, он не будет кататься, так может и Питеру не стоит… Нет. Отец достает свою сумку и почти мучительно вздыхает, смотрит, как его половина заворачивает и пикирует круги на льду, садится рядом с хмурым сыном и достает правый. — Хей, ты чего? — его голос тёплый, как кофе. Под глазами нет темных теней, которые иногда проявляются после ночного фиаско в мастерской. По катку синхронно по одному кругу едет поток людей. Много подростков, парочек, держащихся за руки. — Не люблю катки. Домой хочу, — отвечает Питер, и всё-таки зашнуровывает конек. На улице холодно, градусов двадцать. Пальцы не гнутся. Из рта клубами выходит пар, оседает инеем на шерстяном шарфе, намотанном прямо до ушей. — Я понимаю, но мы же обещали папе, — легко, тепло улыбается отец, почти открыто. Карие глаза, как зеркала. Питеру очень дороги эти глаза. — Иногда сам не понимаю, твой папа проспал во льдах столько лет и до сих пор тянется к холоду… Парень хмыкает, это действительно так. Его папа не любит жару. Они вместе идут к деревянному бортику катка, шатаясь и придерживая друг друга. Отец ворчит, держится на ногах неуверенно. Ему бы сейчас в мастерскую, наверно. Питер смотрит по сторонам. Папа проносится мимо, смотря в глаза отцу, ухмыляется и подмигивает. Тот прикрывает кулаком рот, прокашливается тихонько, на смуглых щеках выступает незаметные румяна. Смутил. — Тони, пойдем, прокатимся… — Стив берет с размаху Тони за руку, смеется, когда тот чуть ли не падает на лед. — Ты в одном свитере, — возмущается он, крепко цепляется за руку Стива. — Капитан Сосулька, на улице не лето. Папа едет задом, рывком притягивает отца к себе и выдыхает ему что-то в ухо, от чего тот снова пунцовеет. Питер режет лезвиями лед, крошит. Где-то кто-то смеется, болтает, он не слушает. Подъезжает к борту ограды. Скучно. Домой бы. Неподалеку хихикают трое девчонок, на вид семнадцать-шестнадцать лет, косятся на него, улыбаются. Питер закатывает глаза. Типично. В принципе, его все знают. Он как никак сын Старка, да еще и Роджерса. И носить ему набор букв Питер Старк-Роджерс. Длинно и величественно, так один раз сказал отец. Мороз проникает даже под теплое пальто, кусает. Питер совсем не любит зиму. Даже не смотря на Рождество и на сияющие гирлянды праздника. Говорят, это пора, когда сбываются мечты. У Питера все есть, и он ничего не загадывает. Хотя сейчас есть одна… Согреться бы. Родителей нет в поле зрения, смешались с толпой, но только отец катается не очень. Найти их надо. Толчок, левой, правой. Синхронно. Но ноги сбиваются и путаются, как нитки. Он падает плашмя на лед, боль пронзает живот, легкие прилипают к позвоночнику, а колени начинают ныть. Черт. Хорошо, что ничего не разбил. Рядом тормозят. — Ты в порядке? — голос парня ровный, спокойный, с нотками смеха. Питер поднимает голову, отлепляет её от льда, смотрит на него. Он одет в красную толстовку, глаза карие, темные… В свете проекторов кажутся совсем черными. Потертые джинсы, парень протягивает руку для помощи. Макушка накрыта капюшоном. — Спасибо? — Питер принимает его помощь, встает на больные ноги, которые немного трясутся от неожиданного падения. — Осторожней, — незнакомец улыбается во все тридцать два зуба, выпускает тепло из ноздрей, которое тут же испаряется, растворяется диффузией среди морозного кислорода. Питер чешет затылок, немного морщит нос от холода, внимательно изучает парня напротив. — Эй, Уэйд, чего застрял там?! — на противоположном конце его зовут - компашка из, кажется, человек пяти. Стоят, пускают дым в воздух, кто-то из них в руке с бутылкой дешевого пива. Плохой парень, значит… И имя у него, вроде обычный набор букв, а красивый. Уэйд машет им рукой, сигнализирует, что сейчас подъедет. — Уэйд Уилсон, — он снова тянет руку для знакомства. Питер немного завис, не понимая, что вообще происходит. — Питер Старк-Роджерс, — он жмет руку, от нее веет теплом и сухостью, силой… Безопасностью. Рот парня образует букву «о». В глазах мелькает заинтересованность. — Будем знакомы, — кивает Уилсон, ослепительно улыбается, совсем по-детски, и внезапно становится тепло, так, по-весеннему. Парень разворачивается, подмигивает Питеру, на что тот замирает, на время задерживает дыхание, и едет к шумной компании, ловко огибая на лезвиях случайных людей. Друзья принимают его в свой круг, хлопают по спине, негодуют, почему он так долго. Тот усмехается, оборачивается, достает из кармана смятую пачку крепких сигарет и прикуривает. Питер, кажется, минут пять так стоит, прежде чем его цепляет папа за рукав плаща. — Примерз? — усмехается, тормозит рядом и ловит взгляд его глаз. Но он хмурится, поняв куда смотрит сын. — Питер, ты же не хочешь общаться с ними? Питер выдыхает и смеется, смотрит на папу с неожиданной теплотой. А на улице и не так холодно, если подумать. На воротнике папиного свитера осел иней от теплого дыхания, брови стоят домиком. Пит легко сдает назад, игриво показывает язык, резко разворачивается и с всего ходу поддает скорости, едва не сбив с ног осторожного отца. Он начинает свою привычную ругань. — Не выражайся, Тони! — папа подхватывает его за локоть, недовольно поджимает губы. Тот фыркает в привычной для него интонации недовольства. И на душе становится совсем легко. И зима не кусает холодом, дарит блестящие крупицы на волосы и одежду. Питер проносится мимо шумной компании, нет, конечно, не нарочно, просто по движению круга народа. Ловит на себе заинтересованный взгляд. А губы сами растягиваются в улыбку, щеки болят от мороза, жгут. Папа его догоняет, усмехается, вырывается вперед и делает подсечки. Увы, Питера он кататься учил сам, так как он уж слишком ловко подпрыгивает и уворачивается. Отец, смотря на них, закатывает глаза, достает из кармана телефон, но тут же убирает под строгим взором папы. Он смотрит на часы и машет рукой. Пора возвращаться. Руки совсем не гнутся из-за холода. Значит, мышцы немного одеревенели. Шнурки еле поддаются его пальцам, красным, мокрым от снега. Питер досадно закатывает глаза. Снова смотрит на каток. Уэйда не было видно. Отец и папа пошли взять по стаканчику горячего шоколада. Он шмыгает носом, злобно смотрит на ледяной шнурок конька. Тыкает его промерзшим пальцем и рычит от бессилия. — Давай помогу, — Уэйд присаживается рядом слишком неожиданно, что Питер вздрагивает. Он наклоняется и развязывает. — Спасибо, но… — Пит внимательно рассматривает лицо, пытается запомнить хоть какие-то черты, пусть и в полумраке. — Покатаемся вместе на следующих выходных? — спокойно спрашивает парень, улыбается одним уголком рта, открывая вид на очаровательную ямочку. Щеки Питера пунцовеют, горят. Он только кивает, смотрит в глубину темных чужих глаз. — Хорошо, — он подмигивает, встаёт и уходит, а тот смотрит ему вслед, сглатывает. Пульс стучит чаще. Питер обожает зиму.