Nothing is impossible.

Сегодня выдалось особо трудно. Дело дошло до волны взрыва и пуль, сносящих всех на своем пути. Роджерс, конечно, очень любит, когда враги и людишки корчатся от боли под его ногами, а он наступает ногой им на глотку и давит до хруста. На своих головорезов плевать, они слишком крепко держатся за свою жалкую жизнь, как кошки дворовые. Роджерс бросает тушку Старка прямо на полу их комнаты, ему плевать, что там с ним, но он сворачивается на холоде в позу зародыша сильней в темный клубок тугих мышц и костей. Рана вроде бы и не серьёзная — так, царапина — но он сделал из этого уже настоящую драму. Лживая псина. Стив спокойно переодевается и идет в душ, наблюдает, как ленты крови стекают в водосток. Когда возвращается, Старк лежит на том же месте, где его и оставили, бросили, как мешок с картошкой. Он тычет ногой ему в ребро, но никакой реакции не следует. — Эй, Старк, — теперь Роджерс садится на корточки рядом с его телом, надеется на то, что сдох, и одновременно за грудиной что-то так бьет, до боли. — Поднимайся и иди в душ. Никакой реакции. Он проверяет пульс. Кожа горячая, словно в лихорадке, на пальцах остаются подтеки красного. Старк что-то скулит себе под нос — так жалобно, словно котенок завет мать. — Вот блядь. Стив хватает Тони подмышки, срывает с него тряпье. Его смуглое тело в синяках, как и было, но только вот на правом боку — точка, а из нее ручьи бордо. Он матерится, немедленно несет его в душ, ставит под самую ледяную воду. — Старк, сука, не вздумай засыпать, понял?! — он смотрит в помутневшие радужки глаз, сжимает челюсти с силой. Его взгляд не здесь, а где-то там, вдали. И, сука, молчал же. Заткнул свой поганый рот и молчал, что у него прострелен бок. Стива пожирает чувство ядовитой злобы, да такое, что хочется вставить в эту дырку палец и вытащить пулю собственноручно, слушать крики боли, словно музыку. Нет, этого он не сделает. Тони что-то хрипит, выжимает из себя весь воздух. Так противно. Вбить бы ему кислород кулаком в лёгкие. Но он все-таки понимает: нужно зашить да побыстрее. Сквозь все презрение и ненависть. Иначе некого будет шпынять. Роджерс прекрасно знает, что тот уже на грани. Его жизнь катится падающей звездой по склону горизонта. И выход проделанной бы один. Мэттью в их команде — совсем не солдат, держит пистолет едва без дрожи, и Стив знает, что тот раньше был хирургом, поэтому он и взял его в свою контору. Ведь кому-то из них нужно штопать и латать раненых, нужен тот, который сможет точно воткнуть шприц в вену. Мэтт боится вожака подобно шавке, в принципе как и остальные, боится не спасти лежащего перед ним человека, знает ведь, если не спасет, то он сам не спасется. Его белые тощие ручки дрожат, но он метко ставит укол куда нужно и вставляет нитку в ушко иглы. А Роджерс наблюдает, фильтрует их своим голубым льдом, — наблюдает, как пульс Старка на шее начинает постепенно набирать тембр. Ладони у самого покрыты скользким холодным потом, а прямо за легкими образовалась трещина, которая затягивает внутрь, во мглу. Он не даст Тони исчезнуть туда, где солнце касается неба, мало намучился, дворняги обязаны быть преданны тому, кто их приютил. Пульс у Старка нормальный, можно надавить на артерию так, что плазма не будет течь, Стив может спеть колыбель смерти, заставить своего вечно недосыпающего принца уснуть навсегда. Мэттью громко сопит, кивает головой. — Сэр, ему нужен покой. Может… Он побудет здесь? — вопрос звучит неуверенно, с некоторым уважением и усилием, Роджерсу просто смешно. Покой? Старку? Но Стив прикрывает глаза в знак согласия, смотрит на бледное лицо, кожа теперь обжигает взгляд не температурой, а прохладой. Тони похож на забальзамированного трупа. Мэтт удалился, Капитан хватает его запястье и сдавливает в ладони. Сквозь ткани чувствуется биение, такое ровное и спокойное, как сон. Из-под хватки выглядывают синие пятна. Но Стив же знает, что что-то не так. Только признать слишком противно. Сквозь пушистые ресницы, прямо катится слеза, соленая, собирает пот с бледной кожи. Стив знает, что эта яма глубока. — Сукин сын, — он наклоняется к уху Старка, шипит в него, выплевывает слова сгустками. — Я знаю, ты меня слышишь. И только попробуй сдохнуть. Только попытайся, дрянь. Роджерсу мерзко. Роджерсу неприятно, словно перед ним не человек, а кусок падали. Он скалится от омерзения, подносит синее запястье к губам, целует каждый свой мазок по смуглой коже. Остервенело, влажно, горячо. А Тони лежит — ни на земле ни на небе — где-то в небытие, в пустоте. Капитан натягивает на его тело простыню, переносит на удобный диван, при этом лицо никак не скорчится от боли. Никакой реакции. И внутри что-то утробно кричит с невероятной громкостью. Он оставляет своего подопечного у Мэттью, а сам уходит в их логово. Сторона, где должен спать Старк, холодная и незнакомая, веет на него пустой муссон. Нет никого, кто бы сопел на ухо, кто бы прижимался к его спине в попытке согреться — недуг той самой мерзкой позы эмбриона под одеялом. В конце концов, некого обнять за плечи, укусить, заставить выдохнуть от боли. Вот же чертов ублюдок. Только вот Старк не просыпается и на следующий день, и на следующие два. Стив едва не пустил пулю в лоб несчастному Мэтту, но лишь зашипел. Сдержался. — Босс, это просто от сильной усталости, — говорит он, сопит громко, так раздражающе, что хочется ему сломать шею. — Я думаю, он в скором времени проснется. Роджерс не понимает. Может, он запутался, или просто чего-то не достаёт. Он слышит вдохи выдохи Тони и сидит около него час или, может, два, слушает, как тот дышит, обрабатывает альвеолами кислород. Стив снова уходит с гниющим чувством внутри. А дальше все вроде бы и нормально, банально до ниток нервов. Однообразно. Кэп шпыняет команду, шипит, пугает своим поведением, а они просто молча занимаются своими делами со страхом в шарах. И становится по-настоящему скучно. Стив пытается пить кофе, но лишь желчно кривится, выливает все в раковину. Потом снова идет к своему спящему красавцу. Только вот поцелуй его не разбудит как в сказке, доказывая, что любой книжный рассказик — сплошная ложь. Хочется его задушить, сдавить все пути, сломать, скомкать и вычеркнуть. Все потому что он до блядства красив. До бедренной артерии дорог. Но Стив ему не скажет, проще украсить смуглую кожу бугристыми отметинами и синими печатями. — Что нужно сделать? — спрашивает он у спящего, скалится от злобы, зная, что ему не ответят. — Старк, я на это не подписывался. Роджерс целует сухие лепестки губ, гладит скулы, но он не отвечает. Кукла. Сломанная игрушка. Внутри сверлит дрелью, царапает. Пять дней. Чертовой пять дней Старк спит беспробудно. Капитан выходит на улицу, вдыхает прохладный воздух и натыкается на Джея, держащего в руке дымящую сигарету. Они молча кивают друг другу, смотрят куда-то в даль. Стив берет из его кармана пачку, достаёт одну табачную и прикуривает. Джеймс смотрит на него через периферию, но молчит. А тот заливается кашлем — яростным, дымовым, как дракон. Но все равно еще раз затягивается и на этот раз выдыхает спокойно, чувствуя, как немного кружит голову и никотин разъедает кислотой здоровые легкие. До чего довёл. Больной ублюдок. Стив не пил-то почти, а о курении и мыслей не было, опустился до конца. Но не сейчас. Главное, что сизый дым помогает: расслабляет и опустошает голову. Нет никаких оснований размышлять о спящем уже практически неделю Старке. О всех его причудах. О его карих глазах. О его сухих губах. Роджерс ежедневно все равно приходит, смотрит на его лицо, пытается разбудить. Ему попросту страшно. И уже плевать на Мэттью, который это все видит, плевать на Джеймса, покупающего ему сигареты. Самые крепкие в арсенале. Да похер на свои лёгкие. Он будет курить дальше, дымить, словно паровоз. Пропитает все дыхательные пути никотином так, прямо до черноты. Только от этого Тони не проснётся. И Капитан откровенно не знает, что делать. Спать на родной кровати без надоедливого света реактора непривычно. В пустых стенах стоит мертвая тишь. Словно весь мир вымер. И по этой причине в середине ночи Стив приходит в палату к Старку, сидит около него, перед огнём в груди, и так нормальней. До скрежета зубов. Наверное, это самый первый раз, когда Тони придётся спасаться самому. Роджерс вытаскивал его из любой дыры у кого угодно, но сейчас он бессилен. Беспомощен. Бесполезен. Роджерс засыпает около него, держа руку на пульсе кисти руки — от этого просто спокойней — есть вера, что Старк жив и борется внутри себя с тьмой. — Тони, вернись ко мне, — он шепчет это так тихо, уже без злобы, словно смиряясь со своей слабостью. А губы Тони улыбаются, рука на автомате гладит спящего Стива. Он выберется.