Малышка

      Стоун сдавленно выругался и пнул ни в чём неповинную дверь. — Что-то случилось? — встревожено поинтересовался Адриан, и Джаггед кивнул. — Номер закрыт, куда ушла мой менеджер, я не знаю, а ключ у неё. Придётся Маринетт поспать у меня, благо, в люксе есть диван.       Парень закивал, как будто соглашаясь, но уж его мнения никто не спросил бы. Дёрнув головой, мужчина развернулся в сторону лифта, а Агрест засеменил следом, чтобы позже нажать на кнопку нужного этажа. Молчание было густым и неловким, музыкант ловил на себе неоднозначные взгляды Адриана, особенно не прислушиваясь к пьяному бормотанию Маринетт. Куда больше его волновало её горячее дыхание, щекочущее шею и провоцирующее мозг на куда более смелые фантазии. — И больше из номера ни ногой, — кивнул рокер блондину на прощание, однако тот возмутился: — Я, наверное, и сам способен решать, что мне делать! — Вот когда научишься видеть чуть дальше собственного носа и принимать ответственность за свои поступки, тогда поговорим. А сейчас у тебя нос не дорос со мной препираться. Жопу в горсть — и в люлю.       Дальнейшие возмущения юноши были остановлены простейшим упоминанием его папаши. Удобно, конечно, но певец все же задумался: вот каким ублюдком надо быть, чтобы так запугать собственного сына? Конечно, это не его дело, но пацан выглядит не особенно довольным своей жизнью. Он странно наивен и неопытен для его возраста, особенно в сравнении с самим Джаггедом, умевшим и знавшим в семнадцать столько, сколько иной тридцатилетний не знал.       Закрыв за собой дверь своего номера, Стоун позволил себе выдохнуть и чуточку расслабиться. Сейчас он уложит Маринетт в постель, а сам завалится в компании второй подушки и пледа на диван. Утром поможет своей девочке привести себя в порядок и устроит Пенни заслуженную головомойку...       Да только человек предполагает, а Бог располагает. Рокер только попытался уложить безвольную Маринетт на кровать, как девушка подскочила, широко распахнув глаза. — Джа? Мне плохо! — со вздохом, мужчина отвёл её в туалет и помог склониться над раковиной. Однако равновесие Дюпен-Чен удерживать не могла и то и дело норовила сползти на пол. Отстранив от себя музыканта, она склонилась над унитазом. Джаггед только и мог, что опуститься рядом и, собрав смоляные пряди, поглаживать девушку по спине.       Наконец, Малышку прекратило тошнить, однако подниматься она не спешила. Положив руки на сиденье унитаза, она уткнулась лицом в локти и горько плакала, причитая: — Я отвратительна, — хныкала она. Певца так и подмывало подколоть её сейчас, тем самым вынудив сделать хоть что-то, но прекрасно знал, что мог так же и обидеть её. Уговаривая её, словно маленького ребёнка, он уже отчаялся добиться хоть сколько-нибудь адекватной реакции. Оставался лишь один способ привести Маринетт в чувства, и, как бы ни надеялся музыкант, что не придётся его применять, выбора не осталось. Подхватив девушку подмышки, Джаггед помог ей переместиться к ванной. Вновь вцепившись в белый фаянс трясущимися пальчиками, то и дело смаргивая чёрные от туши слёзы, она бесконечно извинялась и говорила о том, как ужасно и отвратительно её поведение. Снова вздохнув, мужчина потянулся за душем. Заставил Малышку наклониться поглубже над ванной — и включил холодную воду.       Помещение наполнил испуганный женский визг. Брюнетка отчаянно сопротивлялась, пытаясь сбросить с себя крепко удерживающего её Стоуна. Сдавленно ругаясь, рыдая и упрашивая его остановиться, она упиралась ладошками в бортик ванной, безуспешно скользя по мокрой поверхности. Наконец, она прекратила сопротивляться и затихла. Певец сделал воду теплее и помог девушке смыть окончательно расплывшийся макияж. Затем взял полотенце и начал промокать им чёрные волосы. То и дело вздрагивая от падающих на её плечи ледяных капель, Маринетт буквально подставлялась под мягкие ласковые прикосновения музыканта. — Как ты? Лучше? — спросил он, видя, что его подопечная наконец-то в более-менее вменяемом состоянии. Кивнув, та ухватила кончик полотенца и вытерла лицо. Затем сдавленно попросила Джаггеда выйти из ванной, и, когда он послушался, закрыла дверь.       Снова зашумела вода; пока Дюпен-Чен занята, он решил немного привести себя в порядок, потому что, поливая брюнетку из душа, и сам изрядно намок. Скинув с себя грязные пиджак и рубашку, рокер достал из шкафа свою любимую борцовку и, немного подумав, ещё и рубашку — платье у девушки было также мокрым, а сменной одежды не было.       При мыслях о том, что хрупкое тело Малышки будет закутано лишь в одну эту тонкую ткань, по позвоночнику мужчины пробежала дрожь. Сейчас, находясь фактически наедине с ней, в мягком, обволакивающем и успокаивающем полумраке комнаты, удержать свои желания в узде было тяжело. Даже слишком... Особенно когда неловко переминающаяся с ноги на ногу девушка появилась на пороге комнаты. — Джа, у меня проблема… тут…       Музыкант предусмотрительно протянул ей рубашку, и девушка снова скрылась в ванной. Чтобы затем снова вернуться и, очаровательно краснея и смущаясь, попросить помощи.       Сглотнув вязкую слюну, Стоун огладил холодные плечи повернувшейся к нему спиной брюнетки и опустил дрожащие пальцы на замочек. Сердце глухо колотилось о рёбра, воздух со свистом выходил сквозь сжатые зубы. Потянув за язычок молнии, то и дело норовящий выскользнуть из неловких пальцев, певец обнажил белую бархатистую кожу. Маринетт не спешила скрываться в ванной, всё так же безмолвно стоя к нему спиной, и он решил продолжить. Освободив плечи и верхнюю часть девичьих рук из тёмно-синего плена платья и потянув края в стороны, Джаггед медленно, дюйм за дюймом обнажал тело Малышки. Пока, наконец, платье не упало к её ногам, оставив ту лишь в кружевном нижнем белье, больше подчёркивающем, нежели скрывающем. — Спасибо, — шепнула девушка, набрасывая на свои плечи большую светлую рубашку. Сунув руки в рукава, она развернулась, застёгивая пуговички, но уткнулась носом в грудь музыканта и подняла на него взгляд. То, с каким трудом она сфокусировалась, дало ясно понять, что Маринетт всё ещё пьяна.       Приложив воистину титанические усилия, чтобы не поддаться соблазну и не сграбастать её в охапку и не зацеловать до умопомрачения, Стоун мягко взял её за руку и повёл в сторону кровати. И, легонько подтолкнув в спину, велел ложиться спать. — Сладких снов, Малышка.       Мужчина просто хотел выключить лампу, стоящую на прикроватной тумбочке. Он всего лишь подошёл поближе... и увидел слёзы, снова появившиеся в глазах Маринетт. Присев перед кроватью на корточки, рокер принялся вытирать влагу с щёк своей девочки, слушая, как сквозь икания и рыдания она выдаёт, что никто и никогда о ней так не заботился. Ни Алья, бывшая когда-то почти что сестрой. Ни многочисленные друзья-приятели, с которыми было здорово проводить время и веселиться. Ни Адриан, которого она любила долго и беззаветно, и всегда старалась ему помочь, да и вообще быть просто нужной. Даже Кот Нуар, каким-то чудом затесавшийся в этот список, по её словам, не проявлял к ней такого участия.       Обернув руки вокруг шеи Джаггеда, девушка орошала его плечо слезами, а сам певец сидел ни жив ни мёртв, боясь пошевелиться и напугать своё плачущее счастье. Может быть, ему стоит сейчас рассказать ей о своих чувствах? Облегчит ли это его жизнь?       Пока он предавался размышлениям, тихонечко покачиваясь в такт дыханию, Маринетт почти успокоилась и слегка отстранилась, чтобы взглянуть в его лицо. Пытливо что-то ища в его глазах, она разомкнула припухшие губы и спросила: — Ты ведь не уйдёшь, да?