Малышка

      Джаггед вернулся в номер лишь под утро. Истощенный морально и физически, он завалился на диван в гостиной и моментально провалился в сон. Впрочем, пробуждение было для него слишком быстрым... — Джаггед… — протерев для верности глаза, музыкант посмотрел на Маринетт и резко сел на мягком сидении, позволяя куртке, которой он укрывался, соскользнуть с плеч. — Малыш? Что-то случилось? — спросил мужчина, пытаясь разглядеть на девичьем лице хоть что-то, кроме признаков легкого похмелья.       Ему казалось, что произошедшее ночью въелось в подкорку и отпечаталось в сознании ярким клеймом. Он боялся, что и с Малышкой будет то же самое. И она наверняка решит навсегда разорвать любые связи с ним. Однако Стоун надеялся, что Маринетт ничего не вспомнит. Трусливо? Возможно. Эгоистично? Более чем. Но разрушать собственными руками те отношения, которые между ними есть, Джаггед не собирался. — Всё в порядке, я просто… — Маринетт покраснела, отведя взгляд. Повела плечами, как будто была не уверена в чём-то. Рокер подвинулся, давая ей присесть рядом, и молча ждал, пока она заговорит.       От его внимательного взгляда не укрылись красноватые пятна засосов на ключице и у основания шеи. Признаться, мужское эго Стоуна было весьма довольно подобным обстоятельством, а желание прикоснуться к Дюпен-Чен было почти физическим, заставляя руки гореть и дрожать. Но Джаггед опустил на диван ладонь, которой хотел потрепать девушку по волосам.       Будто бы уловив шестым чувством состояние мужчины, Малышка поёжилась и села, прижав острые коленки к груди. Она буквально утопала в большой мужской рубашке, и если ночью это выглядело приглашающее и возбуждающе, то сейчас певец больше поражался тому, насколько хрупкой она была.       Неловкое молчание затягивалось. Рокер встал с дивана и прошёл к массивному столу из светлого дерева, где стояла непочатая бутылка с водой. Наполнил стакан и, покопавшись где-то в недрах собственной сумки, сумел всё-таки отыскать в ней аспирин. Зашуршала одежда — наверное, Маринетт решила устроиться на диване поудобнее. «Ещё бы, — с затаённой нежностью подумал музыкант и скупо улыбнулся себе под нос. — С таким похмельем-то ей бы ещё поспать, а не по номеру метаться.»       Погружённый в себя, Джаггед едва не выронил стакан, в котором быстро растворялась с характерным шипением таблетка, когда почувствовал лёгкое прикосновение холодных пальчиков к своей спине. Страх и беспокойство липким комком свернулись в животе, нашёптывая в сознании варианты развития событий. Не самые приятные варианты… Что же, Маринетт достаточно взрослая и умная девочка, чтобы понять, откуда появились эти небрежные красные полосы на его спине. — Твой крокодил и то деликатнее с когтями, — хмыкнула девушка, знакомая с Клыком не понаслышке. Трепетно относящийся к своему экзотическому питомцу Стоун, само собой, познакомил её с ним. Тем более что, кажется, Малышка крокодилу действительно нравилась. По крайней мере, Клык позволял ей ничуть не меньше, чем той же Пенни. — С какой-то стороны, это можно назвать комплиментом мужчине, — хмыкнул музыкант, едва сохраняя собственное спокойствие. «Помнит или нет?» — крутилось лейтмотивом в его голове. — «Помнит или нет?». — Наверное, — кивнула Маринетт и взяла из рук музыканта стакан с лекарством. — Не мне об этом судить.       Не помнит.       Мужчина не знал, как к этому относиться. Наверное, он должен быть рад тому, что ту хрупкую дружбу между ним и Дюпен-Чен ничто не разрушит. Но, с другой стороны, — не сделает ли это он сам? Уж рокер-то о прошедшей ночи никогда не забудет.       Тем временем, Маринетт отошла к дивану, присела на его подлокотник и, отсалютовав стаканом, прильнула губами к его стеклянному краю.Несколько капель воды сорвались и скользнули по подбородку. Певцу пришлось отвернуться, чтобы не видеть этого, несомненно, привлекательного зрелища, чтобы не вспоминать о мягкости этих самых губ, о тёплом дыхании, о податливом теле и нежной коже. Даже проведённое в компании другой женщины время не сможет стереть эти драгоценные крохи воспоминаний о слабости Джаггеда.       Отставив стакан на журнальный столик, Маринетт прокашлялась. — Спасибо…        Больше ничего сказать она не успела: распахнулась дверь, и в номер влетела встрёпанная Пенни. А следом за ней неуверенно семенили невыспавшиеся музыканты. — Джагг! Маринетт пропала! — её платье сбилось в сторону, волосы находились в полнейшем беспорядке, и музыкант предположил, что за эту ночь менеджер едва ли сомкнула глаза. Едва только увидев, кто именно сидел на диване, Пенни оторопело остановилась, внимательно разглядывая Дюпен-Чен. Пусть женщина была не совсем трезвой, от её взгляда не ускользнуло ни одной детали. Медленно повернувшись в сторону кузена, она оглядела и его. — Это. Что. Такое? — с расстановкой произнесла менеджер, медленно приближаясь к мужчине и указывая на его исцарапанные плечи. Мужчина, как обычно бывало при начинающихся перепалках, промолчал, и рассерженная Пенни продолжила наступление. — Я тебя спрашиваю. Какого чёрта, Джаггед? — Пенни, ты, наверное, неверно поняла ситуацию… — поднялась со своего места Маринетт и привлекла внимание к себе. Глаза Роллинг в ужасе расширились, стоило только ей разглядеть, в каком виде была девушка. А уж когда она приблизилась, и женщина увидела в вырезе рубашки красноватые отметины…       Звонкая пощёчина разрушила напряжённую тишину. — Я предупреждала тебя, ты, скотина! Ей же всего семнадцать! — взвизгнула менеджер, прижимая рокера за грудки к стене. На его небритой щеке краснел след от небольшой, но сильной ладошки. Пенни замахнулась ещё раз, но второго удара не последовало, и безропотно ожидающий своей участи Джаггед поднял взгляд. На смуглом запястье женщины сомкнулись светлые пальчики Маринетт, а её лицо светилось решимостью. — Вот именно, что мне уже семнадцать. Я достаточно взрослая для того, чтобы самостоятельно решать, где мне ночевать и с кем.       Пенни выглядела, как выброшенная на берег рыба, а Френсис, Ален и Майк едва ли не заулюлюкали от действий Малышки. Очевидно было, что Пенни не привыкла, когда ей дают отпор. Впрочем, последнее слово она привыкла оставлять за собой: — Да это же неправильно! Аморально!       Дюпен-Чен же, гордо расправив плечи, надела собственные босоножки, которые Джаггед заботливо оставил недалеко от дверей и, полуобернувшись, ответила: — Раз ты так печёшься о моём моральном облике, могла бы и оставить мне ключ от номера перед тем, как свалить с вечеринки с тем парнем.       Она развернулась и, сухо бросив пришедшему на шум Адриану «Разреши пройти», вышла в коридор, чеканя шаг и цокая каблуками босоножек.

***

      Собирались быстро и безмолвно.       Об утреннем инциденте никто не говорил, и лишь Адриан, пришедший на шум и слышавший лишь окончание небольшого скандала, пытался выведать, что случилось. Само собой разумеется, его послали непосредственно к Стоуну. Однако, увидав мрачное выражение лица музыканта, парень резко передумал удовлетворять своё праздное любопытство и верно решил, что это вовсе не его дело.       Агрест остался дожидаться машины, присланной отцом, а музыканты уже упаковывались в авто рокера. Маринетт, коротко махнув бывшему возлюбленному на прощание, вновь устроилась позади певца. Пенни, злобно сопя, сидела на переднем пассажирском сидении; демонстративно отвернувшись от Джаггеда, она всё равно то и дело бросала на него негодующие взгляды. Он не питал на её счёт иллюзий: менеджер будет трахать его мозг до тех пор, пока не добьётся от него идеального, с её точки зрения, результата. Да только вот мужчине было плевать.       Он любил Маринетт и отказываться от этого чувства не собирался, даже если небеса рухнут на землю. И, у него было такое ощущение, что и Малышка тоже испытывает к нему что-то вроде симпатии. Он посматривал на неё иногда в зеркало заднего вида, но каких-либо изменений в её внешности и, тем более, в поведении так и не заметил. Дюпен-Чен была привычно доброжелательно и весела, и единственной переменой была, пожалуй, исчезнувшая грусть.       Путь домой, по обыкновению, занял куда меньше времени, чем путь в пансион. Джаггед мягко припарковал машину около пекарни «TS» и шагнул на тротуар. Девушка попрощалась с музыкантами и даже с Пенни, не удостоившей её и взгляда; пожав плечами, Малышка дождалась, пока певец достанет из багажника небольшой чемодан с цветочным принтом.       Стоун помог Маринетт дотащить багаж до дверей квартиры; по правде говоря, она могла бы и сама справиться, но музыкант очень хотел оттянуть момента прощания, увы, всё равно наступивший слишком скоро.       Рокер неуверенно переминался с ноги на ногу у дверей, а Дюпен-Чен всё никак не могла поднять на него взгляд. — Я пойду, наверное… — Ага! — кивнула она и, помахав на прощание, схватила ручку двери. Но буквально через мгновение кинулась вперёд. — Джа, стой!       Мужчина послушно остановился, обернулся к Малышке, и тут она попросту повисла на нём. Крепко обняла, а потом оставила на небритой щеке лёгкий поцелуй. — Спасибо тебе… За всё. Теперь можешь идти, — довольная, она посмотрела на Джаггеда долгим внимательным взглядом, как будто пытаясь разглядеть что-то на дне его глаз. А потом всё-таки прошмыгнула в свою квартиру, оставив недоумевающего музыканта прижимать ладонь к щеке и думать, не показалось ли ему, что ласковое прикосновение мягких губ длилось на добрых несколько секунд дольше необходимого.       И есть ли у этого жеста какой-то подтекст.