Малышка

      Впервые в жизни Джаггед отдавал всего себя не только своим поклонникам. Разумеется, он по-прежнему всецело принадлежал толпе, стоило только выйти на сцену. Фанаты неистовствали, свистели, подпевали. Верещали девушки, падая в счастливые обмороки при первых звуках любимого голоса. Они дарили ему свою любовь и обожание, и невозможно было не отплатить им тем же. Рокер вертелся, кричал, давал микрофон толпе. Купался в её внимании и любви, упивался их и собственным восторгом. Гитара в его руках плавилась, как тело возлюбленной, пела и стонала, вторя музыканту.       Жарили светом софиты, Стоун потел под их лучами, мучился от жажды, почти что срывал голос, но продолжал играть. Именно поэтому его концерты так любили. Именно поэтому Джаггед Стоун не без оснований назывался современным королём рок-н-ролла. Он жил своей музыкой, он рассказывал истории, он был открыт всему миру. Правда, сейчас он играл не для толпы, не для фанатов и поклонников. Он играл для одной-единственной девушки, которая, он был уверен, не пропустит ни одного концерта. Которая будет слышать его слова от первого до последнего, будет подпевать ему в полумраке собственной комнаты. Рокер старался для Маринетт.       Каждый день — благослови, Боже, создателей интернета и программ для связи! — он звонил Малышке по скайпу. Видел её лицо, смущал, заставляя краснеть и нарочито дуться. Наслаждался девичьим голосом. Был счастлив только от того, что счастлива она. Лето пролетело для них незаметно. Никогда не любивший болтать часами мужчина теперь висел на телефоне, прерываясь лишь на работу, сон и еду. И тот факт, что они уже знали друг друга, ничуть не менял ситуацию. Джаггед говорил и говорил со своей девочкой, и ему всегда было этого мало. Мало её смеха, улыбок. Мало тревоги, которой она делилась с ним, не стесняясь. Её самой тоже всегда было мало.       На смену бешеному американскому лету пришла осень. Стоун тронулся в тур по восточной части мира. Он столько раз видел всё те уже старые улочки Китая, гулял по набережным Японских островов, что должен был привыкнуть. Но сейчас мир для рокера играл новыми гранями и цветами. Он купил для себя фотоаппарат, чтобы запечатлеть прекрасные закаты и угрюмые предгрозовые небеса, чтобы успеть остановить момент, когда пчела покидает цветок в лавке, чтобы поймать лёгкий блик солнца в оконном стекле. И разделить эти прекрасные, драгоценные капли красоты с Маринетт.       Музыкант многое бы отдал, чтобы увидеть её лицо в тот момент, когда он сделал специально для неё фотографии национальных русских узоров. Малышка, едва только увидев отправленный файл, тут же позвонила и попросила, восторженно пища, сделать ещё несколько фотографий. Кажется, она снова поймала вдохновение за хвост, и мужчина безмерно гордился тем, что невольно стал этому косвенной причиной.       Она училась в последнем классе лицея, ходила на дополнительные занятия, чтобы успешно сдать экзамены, собирала своё портфолио. Участие в конкурсах, какие-то городские мероприятия, куда её вытаскивали внезапно сдружившиеся с ней мальчишки из класса в коллеже — кажется, их звали Нино, Ким и Макс. Дни Маринетт были такими насыщенными, что Джаггед невольно поражался тому, откуда в ней берётся столько энергии. — Это всё ты! — без обиняков заявила она, когда он всё-таки в шутку спросил у неё про энергию. Молчаливо удивляясь логике Дюпен-Чен, мужчина осторожно поинтересовался, что она имеет в виду. — Я не знаю, откуда что берётся, но после твоих концертов я всегда воодушевлённая. Знаешь, как будто бы ты играешь только для меня… Понимаю, по-дурацкому звучит, но… — Маринетт, — тихо позвал её Стоун, — я всегда играю только для тебя.       Девушка только смутилась и поблагодарила его. А рокер был безмерно благодарен ей. Ему было страшно представить, во что превратилась бы его жизнь, не будь в ней Малышки.       В середине осени она как будто чуть-чуть устала. Нет, Маринетт всё так же неизменно улыбалась в камеру, всё так же радостно слушала мужчину, тараторила про свои дни, делилась переживаниями. И всё-таки девушка как будто изменилась. Едва заметно, но достаточно, чтобы музыкант заволновался. Синяки подл её глазами стали заметнее, и списать их на игру светотени стало всё труднее. Джаггед пообещал пожаловаться родителям девушки, которые, узнав о том, что их дочь не следит за своим здоровьем, наверняка забрали бы её обратно под своё крылышко. — Эй! Это нечестно! — Малышка и вправду почти перебралась жить в пустующую квартиру Стоуна. Поначалу было видно, как ей неловко, однако сейчас девушка освоилась и даже начала потихоньку разбавлять холодный дизайнерский интерьер уютом и теплом.       Впрочем, примерная причина синяков под глазами Маринетт стала известна совсем скоро. Интернет буквально взорвался фотографиями Адриана Агреста под руку со смуглой кудрявой девушкой в подвенечном платье. Рокер и не предполагал, что у этих двух всё так серьезно; он не видел смысла в такой скоропалительной свадьбе, не понимал, зачем это нужно — но предполагал.       Впрочем, его мнение неважно, главное сейчас — дозвониться до Дюпен-Чен, и плевать, что в Париже сейчас шесть утра. — Да? — сердце мужчины дрогнуло, стоило только услышать приглушённый, заспанный голос Малышки. — Что-то случилось? — Как ты? — спросил он вместо приветствия, слушая шорох ткани (наверное, она устраивается поудобнее) и лёгкое сопение. — Я? Спать хочу! — в подтверждение своих слов Маринетт сладко зевнула. Джаггед только раздражённо отмахнулся от этой фразы и уточнил: — Агрест женился вчера! — А, ты об этом, — сонливость, впрочем, из голоса Маринетт пропала. Было слышно, как она тяжело вздохнула. — Я была на их свадьбе, Джаггед.       Брови Стоуна невольно поползли вверх, а про себя он грязно выругался. А потом ещё раз. — И ты мне об этом только сейчас говоришь?! Маринетт! — Джаггед! — в тон ему отозвалась девушка. — Всё, что более-менее важно, я тебе тут же рассказываю, ты и сам это прекрасно знаешь! — Но… ведь это… кхм… твоя подруга и… — Говори уже прямо: твоя бывшая лучшая подруга и придурок, в которого ты имела несчастье быть влюблённой почти три года. — Ну да, как-то так, — сконфузился мужчина, слыша раздражение в голосе возлюбленной. Наверное, ему вообще не стоило этого делать, так он только разрушит их хрупкие отношения, которые даже начаться толком не успели. — Джаггед, — голос Малышки смягчился, заставляя и музыканта немного расслабиться. — Это - прошлое, к которому не возвращаются. Да, я была в него влюблена, но сейчас-то нет такого… Вернее, я влюблена, но не в него… И вообще, не то, чтобы я на чём-то наставила, и… как бы это правильнее сказать-то… Э-э, в общем, сейчас я не в него влюблена, вот.       Слушая её сумбурную речь, Джаггед закусил губу, пытаясь сдержать глупую улыбку, так и норовящую наползти на лицо. Пускай косвенно, но Маринетт только что сказала, что влюблена в него, в Джаггеда Стоуна. Человека с несомненно тяжёлым прошлым и таким же тяжёлым характером. Нашла в нём что-то положительное и старательно это положительное культивирует, не давая негативу захватить его душу. — Эй, Малыш… — шепнул Джаггед в телефонную трубку, отчаянно желая сейчас оказаться в Париже, в своей квартире. — Я тоже влюблён. Очень-очень влюблён, — не так он планировал признаться Маринетт в любви, но, чёрт возьми, это был такой хороший момент, что упускать такую возможность было грешно.       На другом конце послышалось сдавленное приглушённое хихиканье, и Стоун многое бы отдал за то, чтобы иметь возможность сейчас быть рядом с Дюпен-Чен, лежать с ней под одним одеялом, ощущая тёплое от сна тело. Видеть её раскрасневшиеся щёки и блестящие глаза, сцеловывать с припухших губ счастливую улыбку… — Всё, — спустила его с небес на землю Маринетт, — тебе через час на стадионе надо быть, а мне вставать через час. Имей совесть, дай поспать! — Сладких снов, Малышка, — засмеялся он и положил трубку. Как бы то ни было, ему было приятно знать, что с Маринетт всё в порядке и что она не страдает по разрушенным мечтам. Да и её слова о влюблённости…       На саундчек Джаггед буквально прилетел, лучась счастьем. Музыкант порхал по сцене, даже не выступая, и никакое барахлящее оборудование и тормозящие работники не смогли стереть с его лица счастливой улыбки.

***

      Рождество Джаггед ждал, как никогда не ждал в детстве. Он был взбудоражен, и не мог толком спать от того, что скоро, совсем скоро увидит свою Малышку, сможет снова обнять её, поцеловать, ощутить её тепло. После полугода в разлуке он больше не мог ни о чём думать. Да и тот факт, что они только выяснили отношения — и рокер улетел, не внушал оптимизма.       Маринетт только смеялась над тем, что он считает дни и старательно каждый раз напоминает, сколько осталось до Рождества. Это было бы обидно, но Стоун мельком увидел календарь над столом, где была зачёркнута уже половина декабря. Конечно, он не мог не поддразнить её, и в итоге она, как всегда, очаровательно смутилась, но гордо проигнорировала подколку.       А затем ему сделали чудесный подарок. Двадцать третьего декабря он полетел в Париж. Поглаживал пальцами красную в черную точку фенечку, с которой никогда не расставался, дав фанатам новый повод для размышлений (французы гордо заявили, что Джаггед стал поклонником Ледибаг). На эти слухи мужчина лишь тонко усмехался, не подтверждая и не опровергая ничего, предоставляя Пенни возможность увести разговор в другую сторону.       Париж встретил его тёмным небом и пошедшим снегом. Как будто погода только и ждала, что возможности вывалить белые сугробы на голову рокеру. Его это, впрочем, ничуть не расстроило. Радостно попрощавшись с коллегами, он отказался ехать в офис и отчитываться перед Большим Бобом. Вместо этого музыкант вышел из здания аэропорта и, плотнее завернувшись в шарф и подняв воротник пальто, начал искать такси.       Через полчаса машина въехала в черту города. Водитель с разрешения Джаггеда включил радио, и приятная музыка заполнила салон. Певец прикрыл глаза, слушая плавное журчание французской речи. -… мы прерываем нашу передачу для сообщения экстренных новостей: уважаемые водители, в четырнадцатом округе происходит сражение Ледибаг и Квинби с новой жертвой акумы. Напоминаем вам о правилах безопасности на дороге и во время нападений, а также настоятельно рекомендуем по возможности держаться подальше от района ведения действий по обезвреживанию…       Водитель отключил радио и искоса глянул на Стоуна: — Вы не волнуйтесь, месье, мы поедем по другой дороге, — музыкант, квартира которого находилась в шестнадцатом округе, кивнул, нахмурившись. Ему не давала покоя одна мысль: — Что за Квинби? И где Ша Нуар? — О, месье, вы не знали разве? — удивился таксист и покачал головой на замечание мужчины, что ему некогда было следить за событиями в Париже и жизни супергероев. — Квинби — это новенькая помощница Ледибаг. Они летом несколько раз все вместе сражались; Кот, видимо, натаскивал её, как замену себе. С осени парня не видно и не слышно, — мужчина недовольно цокнул языком и покачал головой. — Нехорошо девчонок на передовую выдвигать да бросать одних… — Да, нехорошо… — эхом отозвался Джаггед, глядя в окно. Где-то там, достаточно далеко от его маршрута, врывался в покрытые тучами небеса столб дыма. Вокруг него то и дело вспыхивали искры света, крутились в воздухе маленькие, не больше муравья, силуэты. Интересно, почему Чёрный Кот оставил свою напарницу? Было видно, как сильно парень был в неё влюблён, как он бросался наперерез врагам, лишь бы те не могли навредить его партнёрше… Неужели дуэт распался? Или сначала стал трио, а потом распался? Странно это, очень странно.       Незаметно автомобиль добрался до нужного дома. Расплатившись, музыкант подхватил свои вещи, приветливо кивнул консьержу, проверившему его документы и ключи. И поднялся наверх. С каждым шагом, с каждым ударом сердца мужчиной овладевало приятное волнение. Совсем скоро он увидит Маринетт. А может быть, она сейчас у него в квартире? Как обычно, что-нибудь шьёт или рисует, готовясь к вступительным экзаменам в университет…       Увы, квартира встретила его тишиной, темнотой и прохладой. О том, что здесь всё-таки живут люди, напомнила открытая упаковка кукурузных хлопьев, стоящая на деревянном столе. Разбросанные кое-где женские вещи — конечно же, Малышка никак не ждала его раньше двадцать пятого числа, вот и не успела убраться. Усмехнувшись и поняв, что не против такого уютного беспорядка, рокер прошёл в комнату. Смятая кровать, пусть и застеленная, говорила о том, что Дюпен-Чен, большая любительница поспать, по обыкновению прилегла «отдохнуть на минуточку» и заснула. А потом её разбудил телефон, показывающий, что девушка опаздывает.       Светло улыбаясь, мужчина погладил чуть смятую подушку и вздохнул. Ещё немного — и он сможет сжать в руках свою девочку, сможет поцеловать её и никогда больше не отпускать. Он так по ней соскучился!       Джаггед достал из чемодана чистую одежду и прошёл в ванную. Горячий душ после долгого перелёта был как бальзам для уставшего тела. Только сейчас рокер понял, что наконец-то дома. Мурлыкая себе под нос навязчивый мотив любимой песни, он вытирался, разглядывая свой силуэт в запотевшем зеркале и думая о том, что можно было бы сделать торжественный ужин в честь его возвращения…       Завершить мысль не позволил раздавшийся в квартире грохот. Не успев даже накинуть рубашку, мужчина рванул в гостиную и замер, не в силах поверить собственным глазам: у распахнутого окна стояла, чуть покачиваясь, Ледибаг. Героиня тяжело дышала, было видно, что ей плохо. К своему ужасу, Стоун заметил на полу под её ступнями кровь — на алом костюме, конечно же, её не было видно. — Джаггед? — выдавила из себя Ледибаг, сделала ему навстречу шаг. Затем её колени подогнулись, и она начала заваливаться вперёд, разбрызгивая вокруг себя розовые искры.