Малышка

      Рокер едва успел подхватить обмякшее тело Ледибаг, чей костюм растворялся буквально на глазах. Героиня оказалась на удивление лёгкой и хрупкой, несмотря на то, что её образ жизни был верхом активности. В голове музыканта роилась туча вопросов. Почему защитница Парижа пришла именно к нему домой? Само собой, она узнала его, он был достаточно популярен для этого, но ведь не за автографом же явилась раненая девушка?.. — Эй, мадам… — шепнул Джаггед, слыша свой пульс в ушах. Ледибаг была без сознания, её волшебный костюм искрами растаял в воздухе, оставив поле себя обычную домашнюю одежду: старую растянутую розовую футболку и хлопковые штаны. Перевернув бессознательную брюнетку вверх лицом, чтобы иметь возможность оказать ей посильную помощь, он только и увидел, как исчезает с лица красная маска...       Кажется, Стоун забыл, как дышать. Время вместе с воздухом вокруг него загустели, не желая двигаться. В его руках лежала Маринетт. Её рассечённая губа всё ещё кровоточила, кое-где на светлой ткани футболки уже проявлялись багровые пятна, штаны на бедре пропитались кровью. Дыхание Малышки было тяжёлым, частым и поверхностным, а Джаггед, в тупом онемении уставившийся на неё, вдруг подумал, что ей может быть больно.       Слабый стон, сорвавшийся с розовых губ, вывел мужчину из оцепенения. Бережно опустив голову Дюпен-Чен, рокер как будто со стороны видел себя набирающим номер «Службы спасения» и диктующим собственный адрес. Он опустился рядом с девушкой на колени, слушая её сбивчивое дыхание, дрожащими руками вытирая пот со лба и размазывая по мягкому подбородку кровь. В голове была поразительная пустота, и только одна мысль билась в такт беспокойному сердцу: "Пожалуйста, не бросай меня!"       Если Малышка не справится, если она… Если её не станет, Джаггед, не раздумывая ни единой секунды, шагнёт в бездну вслед за ней. Сцена больше не спасёт его, а любовь поклонников давно обесценилась, стоило только рокеру познать вкус искреннего взаимного чувства. Ни добровольно, ни принудительно он не сможет от него отказаться. Никогда...       «Пожалуйста, не бросай меня!»       Мужчина провел длинными пальцами по линии скул, касается окровавленных губ, вздрагивая от влажности крови...       «Пожалуйста, не бросай меня!»       Джаггед не боялся потерять никого. Даже когда умерла Тина, он чувствовал собственную вину, чувствовал опустошение, ненависть к самому себе — что угодно, но только не страх. А ведь история имеет свойство повторяться…       Тине было шестнадцать, когда они познакомились. Двадцатилетнему только набирающему популярность музыканту было смешно наблюдать за наивными попытками поклонниц привлечь его внимание. О, он всегда был привлекательным для противоположного пола. Стоило ему только положить глаз на девицу — и спустя пару дней, если не часов, она уже стонала в его кровати, царапая спину острыми ногтями. Тина оказалась не такой.       Стоун помнил её умный взгляд, как будто бы она понимала его гораздо лучше, гораздо глубже, чем он сам понимал. Она слушала его так внимательно, смотрела так пристально, что рокер решил — эта девушка тоже должна быть с ним. Безрассудно он бросился в этот омут. Писал ей песни, дарил цветы, глядя, как расцветает на бледных щеках розовый румянец. Надеялся, что вожделение, завладевшее его телом, не дающее покоя ни днём, ни ночью, растворится без остатка, стоит только утолить так внезапно вспыхнувшую похоть. Тина же оставалась непреклонной.       Понадобилось несколько месяцев отказа от случайных связей, чтобы убедить девушку, что рокеру нужна только она. Певец ощущал ликование, когда, наконец, со страстными поцелуями набросился на Тину, срывая с её губ сдавленные стоны и хриплые вздохи. О том, что она невинна, он уже не мог думать. Получив своё и утолив похоть, Джаггед остыл.       Девчонка была умной, так он тогда подумал, когда Тина, сверкая тёмными глазами, улыбнулась ему и ушла. Через неделю её нашли мёртвой.Музыкант помнил, как напился в тот день; вопреки своему поведению, он привязался к Тине. А ещё он был виноват в её смерти. Записка, оставленная ею на прикроватной тумбочке, была весьма красноречива для того, кто знал как её читать.       Похороны прошли мимо его сознания, отпечатавшись в памяти глухими рыданиями родителей девушки, искажёнными горем лицами друзей. А потом он потерял себя в наркоте. Ему было глубоко плевать на окружающий мир, мужчина упивался собственной виной, мечтал уничтожить самого себя, стереть с лица земли такую бездушную мразь. Он ненавидел, обвинял, желал смерти — но никогда не боялся...       Впустив оперативно прибывших парамедиков в квартиру, Стоун отстранёно наблюдал за их суетой, за чёткими, быстрыми движениями. И молился всем известным богам, прося, чтобы с его девочкой было всё хорошо.       О том, чтобы остаться дома, речи не шло. Безобразная сцена, устроенная им, обеспечила поездку в госпиталь Сен-Перин. Безвольную Маринетт уложили на кушетку и повезли куда-то вглубь стерильных коридоров. Джаггед вдруг подумал, что странно это, такая тишина во время нападения акумы. Но жаловаться на такое было грешно. — Месье Стоун, при каких обстоятельствах вы обнаружили пострадавшую? — рокер подскочил от неожиданности и испуганно посмотрел на подошедшего офицера полиции. Он с самым внимательным видом смотрел на музыканта, ожидая его ответа. Но что мог сказать ему рокер? «Ах, офицер, это Ледибаг, и она влетела в моё окно»?       Нет уж! Раскрывать личность героини, не спросив её, было слишком опасно. Джаггед мог навсегда её потерять, неважно, по какой причине. Проигнорировав этот вопрос, мужчина помог установить личность Маринетт, дозвонился её родителям и пытался отмалчиваться на всё более навязчивые вопросы офицера. Взгляды того были уже наполнены подозрением, особенно когда врачи уточнили, что с девушкой. — Небольшое сотрясение головного мозга, трещины в двух рёбрах, несколько глубоких порезов и раздробление надколенника, — взгляд офицера не сулил Стоуну ничего хорошего. — Месье, вы сбили девушку на автомобиле? — Нет. — Месье, смысла лгать нет, травмы характерны именно для автомобильной аварии, и если вы окажете содействие, а также помощь в лечении пострадавшей, вы… — Это я доставила мадам* Дюпен-Чен в квартиру месье Стоуна. По её просьбе, — высокий, чуть тянущий гласные звуки голос, раздавшийся внезапно сбоку от мужчин, разбил напряжение и заставил их подпрыгнуть на месте. Джаггед во все глаза рассматривал новую напарницу Ледибаг — Квинби. Жёлтый в чёрную полоску костюм, полосатая юла, висящая на бедре на манер йо-йо Ледибаг и маска, скрывающая лицо девушки. — Ну, чего вы уставились? Не видите, я тут с пострадавшим?! — прикрикнула она на офицера, раздражённо указывая на бледного Габриэля Агреста, с пришибленным видом притулившегося в кресле. Его полубезумный взгляд невидяще блуждал по больничным стенам, но, кажется, мужчина вообще не мог воспринимать действительность адекватно. Дежурные медики, услышав возглас героини, поспешили оказать помощь. Офицер вцепился в Квинби, как в спасательный круг и поволок её куда-то за собой, задавая вопросы, оставляя Джаггеда стоять в коридоре недвижимым айсбергом посреди возникшей суеты.

***

      Разговор с родителями Маринетт оказался… странным. Обеспокоенные Том и Сабин приехали в больницу так быстро, как только могли. Однако увидеть дочь им не позволили — она была на срочной операции, а затем её должны были временно перевести в реанимацию. У взрослых была вся ночь, чтобы выяснить все отношения.       Стоун почувствовал, как его сердце ухает в пропасть, когда Том, оставив жену в компании дежурного администратора, двинулся в сторону музыканта. Массивная фигура месье Дюпена, его напряжённые плечи, сжаты в кулаки руки — всё это невольно натолкнуло Джаггеда на мысль, что ему непременно прилетит по морде. Он внутренне был готов к любому развитию событий, кроме крепких объятий, которыми его одарил пекарь. — Спасибо, — глухо шепнул Том, и Джаггед ощутил дрожь в его сильных руках. Месье заглянул в лицо музыканта, их взгляды встретились. — Спасибо, что был рядом с ней. Что всегда был рядом.       Они, двое взрослых мужчин, стояли друг напротив друга посреди больничного холла, встретившись взглядами, и ощущали душевное родство. Их объединяла безграничная любовь к Маринетт. Когда к ним подошла Сабина и, сказав: «Всё будет хорошо, мальчики!», обняла их обоих — именно тогда певец понял, что уже нет необходимости спрашивать родительского благословения на отношения с Малышкой. Он уже стал частью семьи, к сожалению, объединённой внезапной трагедией.       Полночи они провели в больнице, пытаясь выяснить хоть какие-то подробности, но врачам удалось всё-таки убедить их поехать домой. До двадцать первого* округа было далековато ехать, и Джаггед убедил чету Дюпен-Чен остаться на ночь в его квартире, благо, места было достаточно.       Единственное, чего он не учёл — это влажного тёмного пятна у распахнутого настежь окна. Оно стало как будто сигналом к действиям, и всегда невозмутимая мадам Чен прижала маленькие ладошки ко рту и разрыдалась, уткнувшись в грудь своего мужа, не сводящего ошарашенного взгляда с крови на полу. Джаггед моментально сориентировался и схватил тряпку, скрывая кровь. Помог уложить Сабин в спальню, а затем полез в собственный бар, схватил бутылку коньяка и щедро плеснул янтарной жидкости в стакан. Женщина безропотно сделала несколько глотков, сморщившись. Том кивнул, давая понять, что ситуация под контролем, и рокер счёл за лучшее уйти в гостиную.       Понимая, что сегодня сон ему не светит, мужчина решил прибраться. Довольно быстро он убрал пятно крови, собрал осколки от окна. Вымыл оставшуюся ещё с утра от Маринетт посуду, подобрал вещи, сложил ткани… Движения его были скорее механическими, в голове было на удивление пусто. Ощущая себя выжатым лимоном, Стоун тяжело опустился на диван и вперил взгляд в чёрный экран телевизора. Рука сама собой потянулась к коньяку — переживаний на сегодня оказалось слишком много, чтобы адекватно уложить их в голове. Спустя какое-то время к Джаггеду присоединился Том, и в полной тишине обеспокоенные мужчины продолжили «лечить» нервы.

***

— Джаггед? Что ты?.. — договорить Маринетт не успела: музыкант метнулся к ней, падая на колени и прижимаясь лбом к слабой ручке. — Ты так меня напугала! — выдохнул-простонал он, целуя бледные тонкие пальчики. Затем взглянул в глаза Малышки. — Ты представляешь, что будет с твоими родителями, когда они узнают, что ты — Ледибаг?! — Когда… что?! С чего ты взял, что я… Я не!.. — краска сошла с и так бледного лица девушки, когда она поняла, что Джаггед не купится на её отрицания. — Ты при мне превратилась в… в себя! — подтвердил он, для пущей убедительности покачав головой. — Ледибаг — тоже я, — тихо ответила Маринетт, избегая смотреть в лицо рокера. — Тикки…       Джаггед, успевший за последние сутки передумать миллион мыслей о силе Ледибаг, вздрогнул, когда увидел крошечное алое существо, робко выглянувшее из-за объёмной больничной подушки. На непропорционально большой голове темнело круглое пятнышко, а глаза, неожиданно синие и человеческие, глядели на него с тревогой. — Здравствуйте, — пискнуло существо и чуть склонило голову на бок. — Меня зовут Тикки, и я — дух удачи, живущий в талисмане Ледибаг. — Здравствуй, Тикки, — вежливо поздоровался музыкант. Он сам от себя не ожидал, что так спокойно на всё отреагирует. Очевидно, он слишком сильно волновался за Малышку, чтобы тратить нервы ещё и на такой пустяк. Подумаешь, всего лишь древнее сверхъестественное существо висит в воздухе, уставившись на него огромными глазищами. А Стоуну важнее обдумать, где бы ему устроить реабилитацию Маринетт. — Вот оно что. Что же, теперь понятно, откуда у тебя эти сил. Надеюсь, — рокер посмотрел на всё больше беспокоящуюся девушку, — тебе всё же не пять тысяч лет?       Малышка хихикнула раз, другой, а затем звонко расхохоталась, схватившись за бока, — дали о себе знать трещины в рёбрах. Певцу её смех был усладой для слуха. Если его девочка может смеяться, значит, любые проблемы будут им по плечу. Смеху брюнетки вторил перезвон колокольчиков в хохоте Тикки. — Что, хорошо сохранилась? — всхлипнула Дюпен-Чен, глядя на него блестящими глазами. — Да, бабуль, ты совсем не выглядишь старой! За твоё средство от морщин все женщины передерутся! — хмыкнул Джаггед. Он всё никак не мог поверить, что Малышка и есть бесстрашная героиня Ледибаг; к беспокойству теперь добавилось ещё и дикое желание отшлёпать несносную девчонку за то, что безосновательно рискует собой. — Джаггед… — моментально переключилась на серьёзный лад девушка. — Не говори родителям! Пожалуйста!       Стоун был уверен, что они бы поняли. Возможно, им было бы трудно смириться с постоянным риском дочери, но они бы поняли и приняли её решение. Увы, переубедить Маринетт оказалось невозможно, она упрямо стояла на своём, и рокер был вынужден согласиться молчать. — Что говорят врачи? — поинтересовался он как можно более непринуждённо, устраиваясь на краю кровати и стараясь не задеть больную ногу Дюпен-Чен, закованную в гипс. В комнате витал невыносимо сладкий запах апельсина, который Джаггед чистил для Малышки. — Трещина в третьем, четвёртом и пятом рёбрах, ссадины и несколько глубоких порезов. Но это всё ерунда, а вот колено… — Что с ним? — он бесцеремонно откинул одеяло с ног девушки и уставился на обмотанную бинтами ногу. — Надколенник раздроблён. Мне шунт вставили. Больно! — пожаловалась Маринетт, и её глаза увлажнились. Мужчина немедленно отложил апельсин и, бережно прижав Малышку к себе, нежно коснулся губами виска и шепнул: — Всё будет хорошо. — Да, — кивнула она, зарываясь влажным от слёз лицом в шею возлюбленного, обдавая ключицу дыханием. — Бражника больше нет, и нападений на город тоже не будет! — Серьёзно? — отстранился от неё музыкант. — Он?..       Стоун не рискнул произносить слово «умер», но Дюпен-Чен — умница — его поняла и так. — Нет, конечно! Я отняла его талисман, и Квинби унесла его Хранителю.       Джаггед ошарашенно замер. — То есть, ты знаешь, кто такой Бражник?! Чего же ты молчишь? Мы должны сказать полиции, его должны наказать!       Маринетт твёрдо и строго на него взглянула и решительно отрезала: — Нет. — Что? Да почему?! — вскочил на ноги Стоун и принялся мерить шагами палату. — Ты хоть понимаешь, что он натворил?       Мужчина обиженно посмотрел на свою девушку. Он прекрасно помнил те паршивые ощущения, которые сделали его жертвой Бражника. Помнил эту кипящую в жилах ярость и стремление к разрушению. А ещё он помнил собственное бессилие и отвращение к себе, стоило только прийти в сознание, искупавшись в потоке ярко-красных божьих коровок. — А что он натворил? Разрушений нет, ничего не украл, никого не убил… От его действий никто не пострадал. — Никто? А ты?! Ты в больнице!.. — По собственной глупости. Воспользовалась «Катаклизмом и не дала погибнуть человеку, — и снова этот взгляд, тяжёлый, серьёзный. Недетский. — Или, полагаешь, я должна была его оставить? Дать ему умереть? — Нет, но… — Никаких «но» здесь не может быть, Джаггед. Если есть возможность помочь — помоги. Потому что может получиться, что никто, кроме тебя, и не сможет. Если бы все действовали по такому принципу, жить было бы намного лучше… — Это утопия, ты же знаешь, — раздался от двери уже знакомый высокий голос, манерно растягивающий гласные. Рокер отчего-то не удивился, увидев стоящую в дверях Квинби. Маринетт же испуганно замерла. — Э-э… — замялась она и совершенно ненатурально всплеснула руками. — Вау! Это же Квинби! Что ты здесь делаешь? Дашь автограф?!       Преувеличенное восхищение не сработало. Фыркнувшая Квинби вошла в палату и прикрыла за собой дверь. — Нам есть, что обсудить с тобой, Ледибаг.