Малышка

      Джаггед оторвался от губ возлюбленной, приподнимаясь над ней и одновременно погружая палец в жаркую влагу, проходясь подушечкой по возбужденному бугорку клитора. Маринетт ахнула, выгибаясь дугой и разводя ноги шире. Джаггед задрал футболку вместе с бюстгальтером, затем склонился над её грудью, прихватывая сосок губами и продолжая двигать рукой. Он посмотрел наверх, бегло оценивая реакцию девушки — та кусала губы, отчаянно покраснев и зажмурившись. Удовлетворённый увиденным, рокер продолжил оставлять на груди, животе, лобке Малышки влажные поцелуи, пока, наконец, не склонился над средоточием её желания.       Стоило только его длинным пальцам покинуть горячую плоть, как Дюпен-Чен недовольно застонала и подалась вслед за ними. Музыкант же слегка коснулся языком её промежности, и на пробу провел им вверх и вниз. Маринетт отреагировала мгновенно: её бёдра сжались, а сама она приподнялась, испуганно глядя на Стоуна. Он положил руку ей на живот, и чуть надавил, заставляя опуститься обратно на подушки. Бедро больной ноги он пропустил подмышкой, зато здоровую ногу закинул себе на плечо, открывая полный доступ к лону девушки. — Да зачем же?.. — долетел до него сдавленный шёпот, но он быстро сменился судорожными вздохами. И Джаггед с удвоенными усилиями принялся за дело. Ему совсем не хотелось, чтобы Дюпен-Чен испугалась его действий или, тем паче, они ей и вовсе не понравились.       Вскоре стоны начали слетать с нещадно искусанных губ Маринетт один за другим. Видимо, на стеснение и смущение у неё не оставалось ни сил, ни частицы сознания. Она подавалась навстречу алчущим губам рокера, она зарывалась пальцами в его жесткие волосы, вопреки обыкновению сегодня не уложенные гелем. Девушка притягивала его ближе к себе, позволяя ему вытворять такие вещи, какие ни один горячий сон не в силах был показать. Мужчина то проникал внутрь промежности языком, нещадно лаская её, то смещался к выглядывающему из складочек клитору посасывая его и слушая особенно громкие стоны — почти крики. Он вводил в Малышку пальцы, ощущая, как сокращаются стенки её влагалища, подчиняясь мужчине и показывая предоргазменные судороги.       Движения Стоуна стали резче, глубже, уверенней. Ему нравилось то, что он делал с возлюбленной, а она умоляла его остановиться и одновременно кричала о том, чтобы он продолжал. Не в силах совладать с собственным любопытством, мужчина оторвался от плоти партнёрши и взглянул в её лицо, продолжая двигать рукой. И — ох! — лучше бы он этого не делал. С волос Дюпен-Чен слетели резинки, разметав по подушке тёмные локоны. Она выгнула спину, давая больше доступа к себе. Пальцы левой руки она закусила то ли чтобы не давать стонам срываться с губ, то ли чтобы просто не потеряться в ощущениях, а правой рукой она вцепилась в обивку дивана.       Хрипло застонав от открывающегося ему вида, Джаггед ткнулся лбом в живот Маринетт, затем оставил на ней мокрый поцелуй и снова опустился вниз. И, наверное, он всё же сумел найти нужный угол движения, потому что девушка дёрнулась, как от удара электричеством, а затем ещё и ещё в такт погружающимся в неё пальцам. Её трясло, и с губ сорвался безумный смех, смешанный со стонами — а рокер обхватил губами её клитор. В этот момент сильная дрожь прошлась по всему телу Малышки, она выгнулась, цепляясь руками за обивку дивана и с силой сжимая внутренними мышцами пальцы мужчины. Двинувшись ещё пару раз, он замер, глядя на прекрасную, откровенную, счастливую Дюпен-Чен, запрокинувшую голову и сипло дышащую. Её бёдра ещё мелко тряслись от напряжения, когда музыкант выскользнул из-под её ноги, отстранился и вытер мокрые пальцы о собственные джинсы.       В комнате царила тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием Маринетт, блаженно раскинувшейся перед Стоуном. Она была расслаблена, и дрожь уже покинула её тело, оставив лишь истому. Джаггед начал мягко приводить свою девушку в порядок, стараясь не обращать внимания на собственный дискомфорт (хотя, если быть честным, пора было принимать хоть какие-то меры, чтобы унять жгучее возбуждение, от которого мужчину начинало потряхивать). Малышка приоткрыла глаз, когда рокер опустил футболку, скрывая чуть впалый живот, и облизнув пересохшие губы, спросила: — Что ты делаешь? — Одеваю тебя, — невозмутимо отозвался музыкант, надевая на ногу Дюпен-Чен бельё и шортики. Покрасневшая девушка, осознавшая, в каком виде находится, покорно приподняла бёдра, прикрыв лицо руками. Певец добродушно усмехнулся и погладил ее по коленке: — По-моему, поздно уже смущаться, тебе не кажется?       Что-то бессвязно буркнув, Маринетт села напротив возлюбленного и, явно нервничая, заглянула сначала в его глаза, а затем на внушительный бугорок, выпирающий на джинсах. Затем несмело потянулась к нему, закусив губу — было видно, что она как будто принуждает себя, и Джаггед перехватил её запястья. — Что ты собралась делать? — Ну как же… — девушка явно растерялась. — Ты же… Ну… сделал это, и теперь я должна… — Стоп-стоп-стоп! Давай-ка проясним пару моментов, — притормозил её Стоун. — Кто такой «умный» тебе сказал, что обязательно нужно отвечать? — она явно смутилась и пробормотала что-то про мальчишек из лицея. — Вот этих недоумков слушать точно не стоит, Малышка. В интимной близости нет таких понятий, как «должен» или «обязана». Ты либо хочешь, либо нет, третий вариант подразумевает отсутствие согласия, а значит — удовольствия. Ты это понимаешь?       Виновато опустившая голову Дюпен-Чен послушно кивнула, и музыкант продолжил: — Я лично убеждён, что оральный секс — вещь, которой занимаются только с тем, кого любят, — когда до неё дошло, что именно подразумевал певец, она повернулась к нему, натолкнувшись на взгляд, полный нежности. — И я рад был, что у меня получилось доставить тебе удовольствие. Тебе ведь понравилось? — Да, — тихо выдавила из себя Маринетт, закрывая пылающее лицо руками и утыкаясь в грудь Джаггеда. Когда она заговорила, голос её звучал приглушённо и был полон мольбы. — Нам обязательно об этом всём говорить? Именно сейчас? — Обязательно и именно сейчас. Лучше уж мы заранее проясним некоторые моменты, чем потом будем удивляться. Особенно это касается тебя — вряд ли у тебя большой опыт в этих делах? — Вообще никакого. — Это проходящая вещь. Особенно если ты будешь учиться под моим присмотром, — Джаггед обнял прижавшуюся к нему девушку, нежно укачивая в своих руках, чтобы девушка успокоилась и переборола собственное смущение. Наконец, она отстранилась и бесстрашно заглянула в его лицо, затем и вовсе поцеловала, совершенно не стесняясь того факта, что на его лице ещё оставались следы её страсти. — Джа? — позвала она, когда им перестало хватать воздуха, а рокер пытался успокоить собственное бунтующее тело. Казалось, что ещё чуть-чуть — и он взорвётся от перевозбуждения. Тем не менее, он терпеливо кивнул на голос Малышки. — А вот в самом начале попросил меня сказать тебе, если что-то будет не так. Ты бы остановился, если бы я попросила?       Доведённый до грани мужчина сдавленно застонал; вообще-то он рассчитывал хотя бы на небольшое снисхождение от возлюбленной и на её неуёмное любопытство, но оно проявилось не совсем в той форме, в которой хотелось бы. Сделав пару глубоких вдохов, музыкант ответил максимально честно: — Мне было бы трудно, но я бы остановился, да.       По губам Дюпен-Чен расползлась хитрая усмешка, превратившая румяное лицо в почти что лисью мордочку. Смешно сморщился носик с лёгкими пятнышками веснушек на кончике, и коварно блеснули голубые глаза. — А я вот не могу остановиться вообще, — вместе с этими словами она уселась между разведённых колен Джаггеда, сидевшего боком к спинке дивана, и крепко прижалась к его рту с требовательным поцелуем. Мужчина не успел отреагировать, как ловкие пальчики неуловимым движением расстегнули пуговицу на джинсах и ширинку, давая уже порядком ноющей плоти свободу. — Ты… — Маринетт хрипло кашлянула и во все глаза разглядывала гордо вздымающийся член, — … не носишь бельё?       На Джаггеда напало неуместное веселье. — Ну… мы бунтуем? — неуверенно протянул он, внутренне умоляя Малышку сделать уже хоть что-нибудь. Было почти больно находиться так близко к вожделенной девушке и не иметь возможности удовлетворить свой голод. Стиснув зубы, мужчина положил голову на плечо возлюбленной, ожидая хоть каких-то действий.       Когда тонкие пальчики прикоснулись к влажной и красной от притока крови головке члена, под веками Стоуна взорвалась сверхновая. Хрипло застонав, он сомкнул руки на тонкой девичьей талии, прижимая Дюпен-Чен к себе ещё плотнее. Ей явно было не удобно двигать рукой, но много ли надо доведённому до предела мужчине? Одно лишь осознание того, что его ласкает Маринетт, сносило крышу. Ощущение её нежной руки, мягко скользящей по буквально горящему стволу, пальчики, размазывающие по коже сочащуюся смазку, тяжёлое дыхание, обжигающее ухо — всё это позволило зажмурившемуся рокеру быстро прийти к разрядке. Стиснув девичьи плечи, он уже почти вбивался в её ладошку, затем его прошила крупная дрожь, заставляющая откинуть голову назад, а потом тяжело привалиться к возлюбленной. — Джа, ты тяжёлый, — сдавленно засмеялась она, подарив ему мягкий поцелуй в висок.       У певца не было слов, чтобы выразить собственное восхищение ею. Он думал, что Малышка испугается одного только вида и что даже не сможет посмотреть на разгоряченную плоть или прикоснуться к ней. И, признаться честно, она его удивила, пусть и приятно, но только вот его представление о скромнице-Маринетт рухнуло, как карточный домик.       Спустя пару минут отдыха мужчина всё-таки додумался привести всё в порядок. Его рубашка, безнадёжно испачканная семенем (возлюбленная чуть ли не пальцем в него ткнула, заставив покраснеть обычно невозмутимого Джаггеда) стиралась. Музыкант сидел на стуле в кухне, потягивая чай. Напротив него устроилась довольная Малышка, за обе щёки уплетающая оставшийся пирог. — Я голодная, как зверь просто! — заметила она, проглотив кусочек. Затем уставилась на Джаггеда широко распахнутыми глазами и невинно поинтересовалась. — Так всегда происходит после… ну… — После страстного секса, закончившегося оргазмом? — поддел её рокер, с удовольствием наблюдая, как краснеют её уши и щёки, и пожал плечами. — Обычно да, хотя тут всё индивидуально, как и всегда.       Когда чета Дюпен-Чен вернулась домой, Стоун как раз стоял на пороге. Он едва успел надеть пальто на всё ещё мокрую рубашку, как в квартиру вошёл Том. Окинув дочь и её возлюбленного подозрительным взглядом и не найдя ничего предосудительного (ещё бы, Джаггед умудрился оставить засос на совершенно незаметном месте!), он кивнул певцу и пожал его ладонь.       И несмотря на то, что рубашка неприятно липла к телу, ремень в джинсах умудрился натереть его тазовые кости, а завтра в пять утра у него вылет в Нью-Йорк, мужчина все равно чувствовал себя до безобразия счастливым.