В главном офисе царит давно забытая суматоха — все о чём-то переговариваются, травят анекдоты, улыбаются. Из кабинета доносится приглушённый смех сотрудников, но при появлении меня все резко замолкают, приняв серьёзное выражение лица. Бегло осматриваю собравшихся, спотыкаясь взглядом о спину, которую ни с чьей не спутаю.
Макс стоит ко мне спиной, перебирая бумаги на моём столе, создавая подобие бурной деятельности и, кажется, вообще не обращает внимания на то, что воцарилась практически мёртвая тишина, разрываемая лишь тиканьем настенных часов. Делает вид, что не замечает, но по его напряжённой спине, которую обтянула ткань лёгкой синей рубашки, легко понять, что моё присутствие многое меняет. Не замеченным я не остался. Меня не заметить он бы просто не смог.
— Что замерли? Идите по местам, и приступайте к работе, пока не вылетели отсюда, — отхожу от прохода, в котором стоял всё это время, вцепившись пальцами в косяк, давая сотрудникам возможность выйти и заняться своими непосредственными обязанностями, о которых они, по непонятным мне причинам, забыли.
Я не понимаю, почему все собрались в моём кабинете, почему сюда пришёл Макс и как его могли принять без моего согласия. Не понимаю, почему не двигаюсь с места и тупо смотрю на его тёмный затылок, а он продолжает демонстрировать бурную деятельность на моём столе. Одно ясно — бумаги его мало заботят, да и вряд ли он понимает, что там написано и зачем оно вообще нужно.
— Максим Маркович, вам отдельное приглашение нужно? — хотел ещё и по фамилии обратиться, но в моей голове никак не вяжется испанская фамилия и отчество Маркович — Гальярдо Максим Маркович. Зато стараюсь сделать голос как можно жёстче, не желая показывать, насколько сильно меня поразила эта встреча. Насколько сильно я её ждал. Жаждал.
— Киря, ну что за обращение такое? Какой я тебе Маркович? Я же просто Макс, твой старый добрый друг, — в его глазах цвета металлик сквозит напряжение, как и в движениях рук, которыми он разглаживает несуществующие складки на своей идеально отглаженной рубашке. Голос с нотками вины и даже парфюм, кажется, дышит этой виной и моей болью вдобавок. Невозможностью хоть что-то изменить, вычеркнуть, дописать простым карандашом новый сценарий. Дать себе шанс. На что? На очередную надежду, на его улыбку, но не такую, которой он сверкает в данный момент. Настоящую, а не эту жалкую фальшивку.
— Для вас я — Кирилл Владимирович. Займитесь делами, Максим Маркович, — знал бы он чего стоит это напускное спокойствие, эта уверенность в себе. Хладнокровие, которого и в помине никогда не было. И не будет. Только не рядом с ним.
— Хорошо, Кирилл Владимирович, — его губы прямая линия, горизонталь, которой мне никогда не коснуться, не ощутить их вкус, потому что я параллелен его направлению, потому пересекаться нам — не дано. Определение, которому не могу сопротивляться. Не в моей прерогативе, не в моих силах. Бессмысленно.
Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью напоследок, только так обнаруживая свою злость, которая рвётся из него гигантскими волнами — цунами. Я не мог не заметить их с первого взгляда в его сторону. Я заметил, но сделал вид, что всё с точностью наоборот.
Сажусь за стол, оперевшись локтями на его гладкую поверхность и сложив ладони в замок, опустив на них подбородок, гипнотизирую взглядом тяжёлую из красного дуба дверь, золотого цвета ручку, которой он касался всего мгновение назад. Не знаю, что делать дальше, как работать, зная, что он находится в кабинете прямо напротив моего, как устраивать собрание, смотреть ему в глаза, разговаривать и не дрожать всем телом. Как не выдать себя? Что мне делать дальше?
Опускаю взгляд на документы, которые Макс перебирал, тем самым показывая свою занятость и не возможность нашего разговора, который, в итоге, состоялся. Хотя назвать это разговором сложно, с какой стороны не посмотри. Так, очередная ошибка.
Рука сама тянется к этим белым бумажкам с напечатанным поверх текстом, но в последний момент вместо того, чтобы просто коснуться, притянуть к себе — сбрасываю их на пол. Бумаги разлетаются по полу, а я смотрю на эти белые листы с чёрными печатными буквами, понимая, что не вижу слов. Они расплываются, соединяются в огромную чёрную кляксу, так похожую на всю мою жизнь. Долбанная ошибка, помарка неумелого писателя. Error.
Против воли вспоминаю слова отца, в которых сквозил лишь яд и, как я понял только теперь, боль. Ему было больно смотреть на меня и видеть свою умершую жену. Сейчас я вспоминаю, что в его глазах всегда стояли слёзы, которые он не сумел пролить на похоронах, которые так и остались непролитыми. Но я всё равно не могу простить его, как и ту женщину, что должна была заменить мне маму. Никогда бы не смог и не потому что не хочу. Всё слишком сложно, но я с лёгкостью могу сказать, что всё ещё считаю его отцом.
Стук в дверь отвлекает от нападения мрачных мыслей и воспоминаний, после которых обязательно бы накатила истерика или напротив полнейшая апатия. Он бы узнал о ней, понял бы, в чём причина, а это означает конец, к которому я всё ещё не готов. Да и вряд ли когда-нибудь буду.
— Войдите, — говорю достаточно громко, чтобы было слышно за дверью. Пока она открывается, пытаюсь успокоиться и вернуть себе здравомыслие или хотя бы унять дрожь в руках.
— Кирилл, всё хорошо? — вцепляюсь пальцами в край стола до побеления костяшек, что не остаётся незамеченным для Светы, как и разбросанные по всему кабинету документы.
Девушка хмурится, делая какие-то выводы, хотя судя по тому, что она знает о моих чувствах к Максу и обо всём, что происходило между нами, не сложно догадаться какие.
— Да, всё отлично. Только вот бумаги разлетелись, неудачно окно открыл, — ложь, причём неумелая. Я никогда не открываю окон в своём кабинете, потому что вечно простужаюсь, да и установленный недавно кондиционер прекрасно со своей задачей справляется.
Света кивает, делая вид, что поверила в мои отговорки, и пока я не встал, начинает поднимать бумаги с пола, складывая их мне на стол аккуратной стопкой.
Молча наблюдаю за её действиями, за плавными движениями по небольшому пространству кабинета, за тонкими запястьями и смуглой кожей, которая так явно отличается от светлой с сине-зелёными нитями вен Максима.
Почему я не могу полюбить её? Чем она хуже Макса? Она ведь всегда рядом, помогает мне, хотя и не обязана. Она и жилетка, в которую могу поплакаться, и бронежилет от напастей судьбы. Ни разу не подводила, хотя я подводил уйму раз. Наверное, я не могу быть с ней, потому что она достойна лучшего, а меня к разряду лучших отнести затруднительно, если вообще реально.
— В следующий раз будь аккуратней и не открывай окно. Кто знает, вдруг унесёт не документы, а тебя, — это больше чем намёк, чем предупреждение и Светкин пристальный взгляд тому подтверждение.
Волнуется за меня, понимает, что может случиться со мной при очередном «раскрытии окна». И я тоже понимаю, но не знаю, как поступить, что сделать и где найти балласт, который удержит меня на земле.
— Спасибо, — моя благодарность тонет в грохоте от хлопка дверью. Если продолжится в том же духе, то рано или поздно дверь просто отвалится. Не удивлюсь, даже если она упадёт на меня.
— Дурдом, — а ведь это только начало.
Ещё час до обеденного перерыва пытаюсь собрать себя воедино, дабы не поставить себя в затруднительное положение перед сотрудниками, для которых я должен быть главным, их руководителем. Получается едва ли. Но хотя бы дрожь удаётся искоренить, но не думаю, что это надолго. До первой встречи с Максом, которая по-любому случится, потому что не возможно избегать человека, который является твоим подчинённым, с которым ты ведёшь новый и очень важный проект.
Вообще, предполагалось, что мне пришлют умелого сотрудника из другого филиала в Санкт-Петербурге, но в связи ряда каких-то проблем, мне прислали Макса из филиала в нашем городе. Своё недовольство я выразить не смел, тем более что в таком случае проект бы перешёл более сговорчивым сотрудникам, а может и конкурирующей с нами компании. В общем, выбора мне не оставили, загнав в ловушку из обязательств и чувств и как выбираться из этой западни мне было не понятно. Сколько бы я не думал — выхода не находил, даже слабого проблеска света.
На удивление перерыв прошёл вполне удачно, разве что Макс сверлил мою спину тяжёлым задумчивым взглядом, как и последующую часть рабочего дня, если я попадался ему на глаза.
До девяти вечера не мог найти ни одной свободной минутки, чтобы банально перевести дух. Всем что-то было нужно, проект необходимо было хотя бы начать, да и сроки горели, тем самым грозясь мне глобальным пиздецом, который я старался игнорировать до конца рабочего дня. Жаль, что заказчик был иного мнения, да ещё и поменял даты, так что на реализацию объекта оставался месяц, а не оговорённые ранее два. Как матерился в трубку, разговаривая со своим непосредственным начальником — вообще отдельная тема, как и его крики, от которых ещё минут пять звенело в ушах и зашкаливал пульс, и даже принесённый Светой ромашковый чай не помог.
— Кирилл, все уже разошлись. Ты ещё долго здесь торчать будешь? — не сразу удаётся идентифицировать хозяина чуть приглушённого то ли из-за неуверенности, то ли усталости голоса.
Пару раз поморгав, вглядываюсь в темноту, мысленно отмечая, что силуэт мне знаком, но вот его обладателя видеть не хотелось. Не в данный момент, когда, кажется, что голова взорвётся, а тело мелко подрагивает из-за перенапряжения и холода, от включённого на всю мощь кондиционера.
— Иди домой, Макс, — отвечаю, не надеясь на то, что он меня послушает. Тру пальцами переносицу, а после и уставшие от изнурительной работы глаза, пытаюсь выглядеть в его глазах начальником, а не забитым и забытым лучшим другом.
— И оставить тебя одного? Ты прости, конечно, но я не такая сука, как ты думаешь, — ухмыляюсь его самоиронии, не смотрю и не вижу, но чувствую, как он подходит ближе к столу, а после обходит его, присаживаясь на корточки передо мной. Смотрит пристально своими металлами, кажется в само сердце, которое от его близости ускоряет свой ритм. — Что произошло?
И я понимаю, что вопрос этот не относится к моему столь позднему нахождению в стенах офиса и даже не о сегодняшнем разговоре речь, а о том, что случилось с нами, нашей дружбой, которую мне уже давно сложно назвать именно «дружбой». Это слово травит душу, выжигает позорное клеймо, похожее на шрам от потушенной о кожу сигареты на плече. Это слово — мой приговор, который не имею права нарушить. Но как же хочется.
— Не знаю. Наверное, просто выросли, — понимаю, что мои слова пустой звук, и он это тоже понимает, но молчит. Даёт мне возможность выговориться, возможно, расставить все точки над «i» и другими буквами из всевозможных алфавитов. Но мне нечего сказать. Всё, что можно было — сказано, а на большее не хватить смелости.
— И тебя это устраивает? — перевожу свой взгляд от сложенных в замок рук на столе, на которые смотрел всё это время, не осмеливаясь смотреть на Максима, и просто киваю. Не нужно слов или ещё каких-либо звуков, чтобы понять друг друга. И Макс понимает, злится и не хочет оставлять всё просто так, но не смеет противиться мне, моему решению, хотя желает этого больше меня самого. — Я тебя услышал.
А ведь мечтал я совсем о другом. Надеялся, что он начнёт спорить, не сумев совладать со своим характером, но он просто отступил, как когда-то сделал я. И мне нет резона останавливать его, просить о чём-то, потому что сам. САМ сделал этот выбор, в который раз разрушив всё, что только можно было и даже то, что уже давно было разрушено.
Он уходит практически бесшумно, даже дверь закрывается едва слышно. Зато запах его парфюма я слышу ещё очень долго, вплоть до следующего утра, которое наступает совершенно неожиданно для меня, для моих покрасневших от усталости и влаги глаз, от ноющего сердца и сводящих в судороги рук. Его аромат, который всегда будет преследовать меня, не давая ни шанса на спокойную жизнь. На жизнь в целом.
В то же утро отказываюсь от проекта и кладу на стол начальника заявление об увольнении по собственному желанию. Быстро собираю свои вещи из некогда собственного кабинета и ухожу, чувствуя укоризненный взгляд Светы и его — убитый и чужой.
Я сам во всём виноват.
Как жаль, что не могу поверить в правдивость своих же слов.
********
— Мелкий, что-то опять случилось? — киваю, потому что говорить больно, даже дышать больно, и он это понимает, видит в каком я состоянии, — отец.
Это даже не вопрос, а утверждение, которое из его уст звучит упрёком, но не в мою сторону. Он слишком дорожит нашей дружбой, а я всего лишь зависим от его доброты, которую этот мальчишка сумел мне подарить.
— Ладно, иди ко мне, — с трудом улыбаюсь и кладу гудящую голову на его колени, чувствуя его горячие даже в лютые морозы ладони в моих волосах, который он с не привычной для меня нежностью перебирает, иногда касаясь шишки на затылке, от чего цокает, но ничего не спрашивает. Да и спрашивать бессмысленно — я снова буду смотреть в пол или противоположную стену, и молчать, а он не понимать моего поведения.
Его голос поёт колыбельную, обещая, что всё будет хорошо, призывает меня забыть, и я забываю. В который раз окунаюсь в подрагивающий по не понятной для меня причине голос и уплываю в другой мир, где всегда тепло, где нет боли и ударов ремня или ладоней отца, нет гадостей и презрения к самому себе. Есть я и он, и этого более чем достаточно.
— Спи, мой хороший, а я буду беречь твой сон.
********
Просыпаюсь, свалившись с постели и дыша как загнанная лошадь, прижимаю к лицу ледяные ладони и пытаюсь успокоиться. Я и забыл, что делают со мной сны о нём, что делают воспоминания, а главное его слова, которые он говорил мне. Но правда ли это? Нет, наверное, просто сон. Но как же мне хочется, чтобы это была реальность.
Не сразу осознаю, что где-то на кухне надрывается телефон, возможно уже не один час. Поднимаюсь с пола, запускаю руку в спутанные волосы, нащупывая старую шишку, о появлении которой не смог рассказать Максу. Слишком стыдно было, да и сейчас не лучше.
На кухне горит свет, забытый мной ещё вчера, а может и сегодня, смотря какое число и время. Смотрю на мигающий мобильный, что заливается спокойной мелодией на столешнице, а после и на полу, но не спешу поднимать его. Не хочу ни с кем разговаривать, даже со Светой, а звонила именно она, не удивлюсь, если далеко не в первый раз.
После моего увольнения прошла всего неделя, за которую Света пару раз приходила ко мне, но дальше закрытой двери, так и не попала, звонила каждый день по двадцать, а то и больше раз, но так же не получала ответа. Я понимал, что веду себя по-свински по отношению к ней, заставляю волноваться, но говорить с ней выше моих сил. Прекрасно понимаю, что разговор с ней будет означать, что она знает всё, а это очередные упрёки и крики со слезами на глазах. Не хочу снова расстраивать её, надеясь, что она рано или поздно устанет стучаться в закрытые двери, пусть на самом деле этого не хочу. Она единственный человек, который меня понимал.
Выхожу из кухни, а после и из квартиры, накинув на голову глубокий капюшон, который хоть чуть-чуть спрячет меня от чужих глаз. Бреду вдоль дороги неизвестно куда, не думая ни о чём и обо всём одновременно. Перед глазами с бешеной скоростью проносятся события прошлого, перемешанные с настоящим и возможным, выдуманным будущим.
Стискиваю зубы от досады, сдерживаю слёзы, которые не имею права проливать. Не сейчас и не в этой жизни.
Спотыкаюсь о камни, бордюры, сталкиваюсь с прохожими, даже не извиняясь, иду дальше.
В один момент резко останавливаюсь и вскидываю голову вверх, на по-осеннему холодное небо, на летящих высоко-высоко чёрных птиц, желая оказаться на их месте. Ощутить свободу, о которой не смел мечтать, но, оказывается — желал всем сердцем. Улыбаюсь, потому что только это и остаётся, перевожу взгляд на старую детскую площадку, а после на обшарпанный от пройденных лет подъезд.
И в этом месте я жил? Здесь провёл всё своё детство, играл с Максимом, мечтал и любил? Здесь я потерял себя и опошлил нашу с ним дружбу, которую не смог сохранить в будущем, хотя должен был. Обязан был сделать хотя бы это. Хоть что-то сделать для нас и Максима в частности, но в место этого сбежал. Снова.
Сажусь на качели, отталкиваясь ногами от земли, и закрываю глаза, представляю, что лечу, что рядом Макс, и он смеётся, так заразительно, как и прежде. Что он поёт мне и обещает, что всё будет хорошо, обязано быть таковым. И я верю ему. Снова верю, каждому сказанному его устами слову и улыбаюсь. Пусть лишь в своей голове, но хоть там я могу улыбнуться ему, не боясь потерять.
— Эй, Кирилл! — с трудом возвращаюсь в реальность и уже наяву вижу улыбающееся лицо Макса и его металлические глаза в лёгком прищуре. — Нам нужно поговорить, пойдём.
И я иду следом за ним, просто потому что действительно нужно. Необходимо, пусть и в последний раз. Я всё ему расскажу и поставлю тем самым точку.
