Антитело

      От раннего звонка в субботу мать переполошилась и обрушилась с расспросами "что случилось", заранее со слезой в голосе. Рытов сначала боялся, что пропустил ухудшение, потом радовался, что ей лучше, а потом сдерживал раздражение на её причитания. Наэмоционировался на неделю вперёд. Дело шло к июню, под окном всё буйствовало зелёным, соседка вывесила ящики с маргаритками на балконные перила. Ну или Рытов считал их маргаритками.       Хотелось быть одному. Он даже телефон поставил на вибрацию. Из форточки на кухне доносились умиротворяющий детский смех и визг с площадки во дворе. Он вылез из душа и пошлёпал на кухню мокрыми босыми ногами. В этом было что-то расслабленное, растаманское. Заварил кофе по всем правилам, в джезвейке, набухал туда сахара и молока. Пожарил «осьминожек» – сосисок с рассечёнными на четыре «хвостика» концами. Одиночество, словно мягкая благоухающая перина, окутывало его блаженным покоем. Он посмотрел на стул напротив и вдруг подумал, а помешал бы ему сейчас Дан? Если бы сидел здесь, резал себе на завтрак хлеб или просто смотрел в окно. Молча, уж что-что, а молчать он умеет... А если бы смотрел в глаза, серьёзно, без улыбки? Прямо здесь и сейчас. Рытов резко встал, нож звякнул об пол. Образ оказался слишком ярким, сердце даже прыгнуло. На секунду он поймал чувство абсолютной законченности, поражающей в своей простоте гармонии.       Грохнул тарелку в раковину, включил холодную воду. С интересом прислушивался к себе, словно очнувшийся после операции. Болей нет, сознание ясное, в груди – большое, щекочущее ожидание. Страшно не было. Рытов поднял с пола нож и вспомнил народную примету. Подумалось, что никаких левых мужиков он в гости не ждёт. А тот, которого ждёт, появится тут только если связанным и с мешком на голове.       И с разбегу сиганул в разобранную постель, закинув ногу на скомканное одеяло. Ему было хорошо в его приподнятом настроении. Даже если Дан ему и нравится – да он всему офису нравится! – нет никаких причин психовать. Симпатия – не ненависть, сердце не гложет. Рытов перевернулся на спину, пару раз неуклюже отжал пресс, выкарабкиваясь из подушек. «Осьминожки» поползли обратно, и он без сожалений забил на физкультуры.       Солнце переползало с одной доски ламината на другую, он неспешно рылся в шкафу, убирая «зимние» шмотки. Мысли болтались по голове неубранными. Чего он выскочил тогда следом из переговорной? Рытов бы не побежал, кабы Яныча, например, прихватило. А если Дана – выскочил бы?.. Откуда у него вообще эти штаны? Рыбаков, что ли, оставил?.. А чего тогда в столовку с ним не ходит? Вот, кстати, самое что бесит – в саму столовую ходит, но будто специально, когда там никого из отдела. Может – и Рытова неприятно торкнуло – он прокололся где-нибудь? Пялился слишком или с околохуйными шуточками переборщил? Бля, вот чего он хранит этот свитер? Давно надо было его выбросить, уродство такое. А вдруг у него баба есть? Сейчас бабы мужиков разбирают, будто последнюю партию. Какая-нибудь клуша с квартирой. А где второй носок «адидас»? Поди найди в таком бардаке.              Телефон мигал, как новогодняя гирлянда. Рытов просмотрел оповещения: телевизоры со скидкой, выписка по карте, подпишите петицию, сообщение в вконтакте. Так-с, Моргунов, Моргунов, что это ты вдруг? Рытов глянул на желчное лицо с аватарки. С Моргуновым они вместе работали лет семь назад. Ого! Рытов уставился на знакомый логотип. Моргунов вкалывал на конкурентов, бывших работодателей Дана. Заинтриговал.       «Хай! Как дела? Всё там же?»       Статус онлайн. Рытов быстро настрочил в обратку.       «Гутентаг, всё нормуль. Да, всё там же. Как сам?»       Может, он Дана разыскивает. Самого Комерзана в соцсетях нет, Рытов проверял.       «Да вот, насчёт работы хотел потрещать. Не хошь пива попить? xD»       Какой дебильный смайлик. Редкий тупизм делать смайлик из букв – ведь он автоматически читается как слово! Так, ладно, что там с работой? Прям исход какой-то у конкурентов. Рытов заколебался на секунду. Разработчиков по 1С они сейчас не ищут, но необоримо захотелось разузнать что-нибудь о Дане.       «Тавай) На Тургеневке, в нашей пивнушке, в 4?»       «Супер! xD»       Отлично. Икс-дэ, блядь.       Последний раз Рытов видел Моргунова, судя по его виду, килограммов десять назад. Пояс брюк делил его живот на два полушария, словно снеговика. Тот был неплохим программистом, но нудлом и треплом. Основная часть рабочего дня у него уходила на объяснения окружающим, что так работать не годится, процесс не построен, задачи поставлены безграмотно, а начальство ни в чём не разбирается. В те давние времена Рытов был исключён из аудитории после его искреннего совета Моргунову уволиться из этого скорбного места.       Через пятнадцать минут беседы с округлившимся Моргуновым стало понятно, что и новое место не принесло страдальцу утешения. Претензии были аналогичны – работодатель не создавал Моргунову «нормальных» условий. Рытов молча кивал, понуро заглядывая в высокий бокал с пивом. Он думал о том, что это проёб Моргуновских родителей. Такая уверенность, что кто-то должен тебе что-то создавать, соответствовать и подхватывать, могла тянуться только из детства – столь капитально она встроена в его мировоззрение. Рытов подпёр рукой подбородок, нетерпеливо уставился Моргунову в лицо. Тот замолчал на полуслове, затаился с интересом. Очевидно, ждал предложений.       – Как же ваши дурни Комерзана упустили, а?       Щёки Моргунова подопустились. Видимо до этого он типа улыбался, а тут перестал.       – Дан? А что он, у вас сейчас?       По его удивлению стало понятно, что тихушник Дан дружбы ни с кем не водил и на прошлом месте.       – У нас. Мы на него не намолимся. Я бы такого сотрудника цепями держал.       Самому было противно от таких дешёвых приёмов. Зато – стопроцентный способ вытащить из Моргунова пару сплетен. От природной недоброжелательности он начнёт топить бывшего коллегу, всем, чем вспомнит.       – Да там всё сложно было, – не разочаровал тот, и Рытов изобразил удивлённую заинтересованность.       Моргунов пожевал губами, бездарно разыгрывая неуверенность, стоит ли рассказывать, зачем-то оглянулся, будто страхуясь от подслушивающих. Рытов доверительно подался вперёд.       – Так?..       – В общем, история непонятная, – начал порозовевший Моргунов. – Есть у нас один перец в юридическом. Весь такой душа компании, из тех, кто всех по именам помнит, всех обласкает, везде пошутит, – он зачем-то помахал поднятыми руками, словно звезда поклонникам со сцены. – И зачастил он к нашему Дану. То покурить позовёт, то в столовку.       «Ах, в столовку», – сварливо отметил про себя Рытов.       – А мальчик-Данчик сначала на него волком косился, а потом – глядь, и они уже «вчерашнее» кино обсуждают, в Царицыно вместе катаются. И такие прям дружочки! – Моргунов вытаращил глаза в притворном умилении и тут же невинно пожал плечами: – Ну, мы-то не думали себе ничего такого. А тут Лара из юридического и говорит, что это они, одну квартиру, что ли, на двоих снимают? Я спрашиваю: почему? А она говорит: да они вместе уезжают и приезжают.       Моргунов выжидающе поднял брови, предлагая охуеть вместе с изумлённой публикой.       – А я-то знаю, что Борька – москвич, и квартира у него своя, – и пояснил. – Ну, этот юрист – Борька.       Рытов почувствовал, как по кишкам промаршировал отряд ледяных муравьёв. Это как в индийском кино, где отец находит взрослого сына, – нереально, нереально…       – А потом смотрю, они и отпуск одновременно взяли, и в визовый отдел вместе бегали. У Комерзана-то российский паспорт, он из Приднестровья.       Моргунов так это сказал, будто гражданство Комерзана – тоже часть сатанинского пазла.       – Вот ты бы поехал с коллегой на моря?       Рытов покачал головой, словно оглушённый.       – И я бы не поехал. И у себя бы его не селил. Странная какая-то дружба для взрослых мужиков, согласись? Живут вместе, отдыхают вместе, на работе друг за другом хвостиком ходят.       Хвостиком. Дан ходил хвостиком за каким-то мудилой, который каждый день с ним…       – В общем, начались в офисе всякие шуточки, – с лживым осуждением продолжал Моргунов, вроде как ему воспитание не позволило в этом участвовать. – Типа, сладкая парочка, голубки и так далее. Комерзану-то что, он вообще блаженный. А Борька напрягся…       На толстой морде отразилось мстительное злорадство, и Рытов похолодел. Ему стало иррационально страшно за Дана, будто всё это происходило сейчас. Пиво почувствовалось где-то уже у горла. Он сжал кулаки, чтобы унять нервный тремор в пальцах.       – И так он, видать, напрягся, что взялся везде Ирку из бухгалтерии за ними таскать. Типа, разбавить мужскую компанию, ага. А та и рада. На Борьку обожающими глазками хлоп-хлоп, постриглась, приоделась, – и Моргунов покачал головой снисходительно: мол, бабы. И тут же просветлел, дойдя до самого сладкого. – Спустя пару недель смотрю, Данчик захирел как-то, скис. Сидит перед компом, как привязанный, ни тебе покурить, ни тебе в столовку. И только техзадания ебашит, как робот. И морда стала такая, терминаторская.       Моргунов заржал не то от приятных воспоминаний чужого расстройства, не то от «оригинального» сравнения. Рытов вперил взгляд в столешницу, от греха. Унижение Дана накрыло, словно своё собственное.       – В общем, с московской квартирки пришлось съезжать, – продолжал радоваться за ближнего Моргунов. – Сплетни на нет сошли, Ирэн с Борькой везде ходили как пара. Я ещё тогда подумал: уволится наш мальчик, как пить дать.       Он так подчеркнул свою прозорливость, будто то была его личная победа. И Рытову стало так омерзительно тоскливо. Давненько его не обуревало такое тяжёлое желание вписать кому-то в морду. Хоть вставай и на улицу беги.       – Потом уже, когда Дан ушёл, мы узнали, что Ирка в положении. Расписались…       Моргунов махнул рукой, показывая, что дальше уже абсолютно неинтересно. Он с напускной скукой стал оглядывать помещение бара, очевидно ожидая охов и ахов от собеседника. Рытов поднял на него глаза, и его взгляд, казалось, протянулся тонким лазерным лучом прицела ровно в центр лоснящегося лба. Сейчас он даже не думал о том, что совпадение с возможной ориентацией Дана было практически невероятным. Ощущение раздавленности перекрыло всю, предполагаемую в его случае, радость за такой поворот. Он не хотел больше сидеть здесь с рыхлым, скользким Моргуновым ни одной минуты. Ноги напряглись, словно пружины, готовые вытолкнуть его из душного бара. Надо было срочно заканчивать разговор, наврав про неожиданные дела. Почти не слыша себя, он спросил что-то про планы Моргунова, пожаловался на кризис, со второго раза набрал свой е-мейл в сообщении «для резюме». Какая-то суши-доставка звякнула рекламной смской, и он соскочил с барного стула. Натягивая ветровку, он что-то мычал про «надо бежать в одно место», прятал глаза и долго не мог сосчитать деньги. Моргунов, обнадёженный разговором про резюме, благостно лыбился, обещал передать рытовский привет «нашим».       На улице моросил дождь, прохожие цепляли Рытова за ветровку кончиками спиц на зонтах. Правый кед тут же пропустил воду. Рытов никогда особо не привязывался, не привязывал, не предавал и его не предавали. Но, бредя по мокрому чёрному асфальту под мрачным небом, вспоминая серые глаза и строгие, сжатые губы, ему показалось, что всё это он только что пережил.

***

      Рытов сидел на балконе с чашкой чая и пялился на луну цвета беж. В полной луне ему всегда виделось женское лицо. В том, что эта бледнолицая дама когда-то откололась от Земли и с тех пор крутится вокруг и пялится, было что-то безысходно трагическое. Рытов с детства был уверен, что лицо видят все. А потом оказалось, что не все, и это стало одним из самых искренних и обескураживающих удивлений в его жизни. Мысль о том, что глядя на звёзды, люди видят прошлое на миллиард лет назад, он принимал. Но не понимал. Чай почти остыл, бьющийся в окно комнаты мотылёк нервировал.       Прошлой ночью, после вчерашних «посиделок» с откровениями, Рытов спал как в горячке. В голове крутился разрозненный бред, он то и дело просыпался, теряясь во времени. Слушал дождь и крутил в голове рассказ Моргунова.       Мысль о привязанности Дана к кому-то царапала глубже всего. Сейчас Дана сложно было жалеть – в нём не было ни потерянности, ни уязвимости. А вот когда Рытов представлял, как тот подпускает к себе другого, смотрит на него с теплотой, выбирает отель для совместного отдыха, шушукается в курилке… Лучше бы он навеки остался для Рытова отмороженным асексуалом. Знание о его прошлом романе вызывало смесь неприязни с диким желанием.       «Сам виноват», – мстительно думал Рытов, упрекая Дана в мягкотелости и легковерии.       «Ты спал с ним? Конечно, спал! Все ночи напролёт, поди!» – изводил он себя, крутясь в взбулгаченных простынях.       «У тебя всё серьёзно было?» – хотелось и одновременно не хотелось знать больше всего.       Теперь казалось, что Дан успел за свой тридцать один побольше, чем Рытов за свои тридцать четыре. Да ещё и героическое Приднестровье с каким-то конфликтом и непризнанием. По сравнению с московским Олегом Рытовым, спокойно шагающим по жизни, Дан казался недосягаемым парнем «с трагическим прошлым».       «Для тебя недосягаемым. А какой-то мудак с ним жарко трахался к обоюдному удовольствию!» – Рытов накрыл лицо подушкой и зарычал. В эти минуты казалось, что, может, лучше бы и не встречать ему никогда это сероглазое светило. А теперь вот крутится вокруг и пялится с глупой мордой.       Наутро всё стало ещё хуже. По всей логике Дана нужно было выбросить из головы, он всего лишь коллега. Ну симпатичный, ну, как выяснилось, гей. На этом – всё, проходим дальше, не задерживаем движение. Но пока что контролировать мысли о Дане не получалось. Посмотрев пару омерзительно тупых серий, призывавших бояться ходячих мертвецов, Рытов полез в стол за ополовиненной бутылкой коньяка. Рассыпав вскрытые макароны и укатив к холодильнику консервированную сайру, он добрался до искомой бутылки, когда вдруг всполошился телефон. На экране маячила Пашкина, ещё безбородая, морда.       – Алое, я звоню с Бологое, – протянул Пашка и тут же перешёл к главному: – Рытов, ты нам друг или сосиска?       – Дай, я с ним поговорю! – на заднем плане к аппарату рвался Нодари.       – Денег нет, органы не дам, – сразу очертил границу своего дружелюбия Рытов.       – Ты нам нужен как водитель. Да не маши ты граблями своими… Я сам с ним договорюсь. Алё! Мы к Никитосу хотим, у Никитоса завоз крымских вин. Да вон твоя бейсболка, сам её туда положил! Зачем она тебе? Дождь на улице. Алё! Алеко-о-о...       Рытов слушал перепалку друзей и улыбался в трубку. Впервые за день ему полегчало. Ехать не хотелось, но оставаться с бездарным сериалом и коньяком не хотелось ещё больше.       – А кроме вин что там будет?       – Ирисы. И пионы. В фейсбуке видел – охренеть, какая красота.       Рытов не отличал ирисы от пионов, но одобрительно замычал в трубку.

***

      Когда Нодари вставал на землю без асфальта, в нём сразу просыпался земледелец с землевладельцем в одном лице.        – Вот сколько здесь сотка стоит? – он по-хозяйски оглядывал соседние участки. – И до Москвы рукой подать.       Пашка давил на звонок у калитки, прислушиваясь.       – А он вообще работает? Я не слышу ничего.       Рытов, как самый высокий, увидел, как в доме за забором открылась входная дверь.       – Никитос, а это мы дверь ломаем, – предупредил он хозяина.       Никитос был классный. Рытов в своё время подкатывал к нему, даже целовались где-то у забора тем летом, но тот отмахнулся, вроде как, глупости, а Рытов не стал настаивать. Это не помешало им беззлобно подкалывать друг друга на общих сабантуях, тем более что Никитос был смешливой язвой.       – У тебя какие-то животные по огороду бегают, – близоруко сощурился Пашка. – Кошки, что ли?       Тот отбросил светлую чёлку, закатил ясные глаза к небу.       – Мои – только два, остальные приживалки-нахлебники. Жрут столько! Из них всех я один работаю. Вон мой, в луке. Четыре килограмма грязи и злости, а вычёсываться не даёт. Рычит, плюётся, вроде как: уберите руки, вы меня все возбуждаете.       – А мы мясо привезли, – с каким-то неожиданным сожалением сказал Пашка, и все заржали.       Нодари вальяжно шлялся от дерева к дереву, выкрикивая: «слива-то принялась» или «яблоню бы опрыскать». Пашка рассеянно глядел на разрекламированную хозяином отмостку и крыльцо. Рытов подумал, что скорей всего тот слабо понимал, сколько труда вложено во все эти строительные операции.       В Никитосе необычным образом сочеталась дерзость и застенчивость. Он мог очень точно высмеять кого-то, и тут же смутиться, будто случайно вырвалось. У него были немного рваные жесты, быстрая речь, светлая кожа с редкими бледными веснушками. Он водил их мимо ярких огромных цветов – наверное, тех самых ирисов с пионами. Нодари возбуждённо высчитывал рубли за квадратный метр, глубину скважины и длину забора. Возле смородины он взялся убеждать Пашку, что жизнь в городе – это не жизнь. Рытов приволок из машины две кастрюли с маринованным мясом и уселся с шампурами за кособокий столик перед верандой. Нодари засуетился вокруг мангала, традиционно отгоняя Пашку, как какого-то безрукого пиромана. Никитос смешно рассказывал про работу и соседей. Было так хорошо, что даже захотелось закурить, хоть Рытов бросил уже пару лет как.       Маринад стекал на угли, и казалось, на этот божественный запах прибегут все соседи. Оставив шашлычников хранить огонь, Рытов с Никитосом пошли в дом, накрывать.       – Ну как твои бездушные программы, Олег?       Никитос стрелял в Рытова насмешливыми взглядами, пока сливал воду из огромной кастрюли с картошкой. От её вида и запаха в животе заурчало.       – Работают и не жалуются, – в тон ему ответил Рытов и назидательно покивал: – Потому, что логичны.       – Возьми хлеб в пакете. Вон нож.       Через открытую форточку было слышно Нодари с Пашкой, толкущихся возле мангала. Те продолжали обсуждать покупку дома на земле с разной степенью энергичности. Никитос постучал по окну, помахал гостям «заходите». Рытов цапнул из пиалы оливку.       – Тебя в качестве извозчика взяли?       – Не, я здесь ради ирисов.       – Бокалы достань наверху, ботаник.       Бутылок оказалось три. После долгого обсуждения было решено открыть две, а третью оставить про запас. Дегустаторы гоняли вино по бокалам, нюхали и разглядывали. После глотка долго кивали друг другу, глядя в глаза. В общем, выглядели как идиоты. Рытов проводил глазами хмурого серого котищу, проследовавшего в комнату.       – Либо я такой голодный, либо это самые вкусные шашлыки с картошкой в мире, – простонал Рытов на второй порции.       Нодари тут же двинул идею, что всё дело в свежем воздухе и натуральной пище, а Пашка потребовал ещё вина. Солнца уже не было видно, за окном бледнело голубое небо. Бессонная ночь вкупе с сытной едой сбивала с ног. Рытов широко зевал, потягивая квас. Мысли опять закрутились вокруг Дана, отвлекая от застольного разговора. Приблудились какие-то абсолютно нереальные планы зажать его где-нибудь. В лифте или в туалете. Нереальные – потому, что Рытов никогда такой хернёй не занимался. Максимум – может намекнуть. Но Дану все его намёки побоку.       Нодари схватил Пашку за руку и потащил на улицу. Видимо, Рытов пропустил очередной виток жаркого спора о прелестях жизни в пригороде. Никитос держал нейтралитет, но просил на газон не заходить. В окне было видно, как Нодари машет руками, очевидно, указывая сожителю на красоту природы вокруг. Хозяин, улыбаясь, собирал со стола посуду. Рытов поймал его затуманенный взгляд в окно и вдруг понял: Никитос им завидует. По-доброму, но завидует.       – Никита, – голос у Рытова был хриплый, будто он проспал всю трапезу. – А ты же мне отказал тогда, да?       Тот перевёл глаза на Рытова, будто отвлекаясь от прекрасного сна за окном. Лицо сразу стало хитро-застенчивым.       – Отказал. Но это ещё до тебя было.       Рытов приподнял одну бровь.       – Ты не пей больше.       Никитос улыбнулся смущённо, неловко пожал плечами.       – В смысле, я давно решил, что больше ни-ни.       Рытов подумал, что никогда не слышал, чтобы у Никиты кто-то был. Он, если подумать, вообще мало что знал о его жизни.       – Что так кардинально? – он взял из тарелки последний помидор черри, положил в рот.       Никита отвернулся к раковине, но ответил.       – Опыт разочарований длиною в пятнадцать лет. Довольно мучительный. Люди подлы, тупы, ничтожны, завистливы – я не открываю сейчас тебе Америку.       Рытов даже перестал жевать. Видимо, Никита был пьянее, чем казался. Запахло цитрусовым средством для мытья посуды. С улицы не умолкали голоса Пашки с Нодари.       – Ну не все же…       Рытов окончательно вынырнул из сытой неги. Никита продолжал разговор, не поворачиваясь.       – Ни одного из теперешних секс-партнеров я не хочу видеть, проснувшись утром. А кого хотел бы, те просыпаются сами по себе, с мамами, с женами или с другими мужиками.       Рытов задумался, есть ли в этом разделении какой-то намёк на него? Но Никита, казалось, вообще забыл о нём, продолжая размышлять вслух.       – Возможно, и я вел себя неправильно – как сильный и независимый партнер, претендующий на равенство в отношениях. Возможно, нужно было унижаться и просить кого-то не бросать меня, а кого-то не бросать самому, мирясь с его кретинизмом. Но не сложилось. И к счастью. По крайней мере, я не потерял себя.       Он вдруг повернулся с совершенно спокойным лицом, и Рытов с облегчением понял, что этот разговор не приносит ему страданий, скорее Никита озвучивает свои давнишние хорошо обдуманные решения. Конечно, не Рытову давать какие-то советы, но логика беседы предполагала какой-то утешительный завершающий штрих.       – Людей вокруг много. Каждый день можно встретить кого-нибудь.       От спокойного взгляда ему стало не по себе. Он взял пустой бокал, опрокинул в рот последнюю каплю кваса.       – Нет, – Никита улыбнулся ему как мудрец, видящий обманщика Рытова насквозь.       Рытов смотрел на него и чувствовал, как эта убеждённость начинает передаваться и ему. Он подумал о преданном Дане, о разводах, изменах и ссорах окружающих его людей. Никита умён, наблюдателен и умеет делать выводы из прошлых ошибок. Он знает то, о чём Рытов даже не задумывался. В отличие от него, тот хотел и искал. Рытов повернул голову к окну, и Никита, уловив его мысль, согласился:       – У них получилось.       – У любого может получиться, – Рытову стало даже неудобно за себя, вещающего банальности.       Он взялся составлять грязные тарелки одна на другую, поднялся на ноги, зазвенел приборами. Никита забрал тарелки из его рук, закидывая в рот половинку малосольного огурца. Вопреки сумрачности беседы, вид у него был безмятежный.       – Мой поезд тю-тю. Дай ещё вот то блюдце. Без любви долговременные отношения невозможны, сам видишь, – и он кивнул в сторону крыльца.       В Рытове проснулся технарь.       – А что тебе нужно, чтобы влюбиться?       Никита брякнул тарелками в раковине и неожиданно бодро отчитался:       – Случайная встреча. Не механический системный поиск. Яркая искра. Абсолютно новый человек в нашем кругу. Раскованные, свободные взгляды. Широкий кругозор. Лёгкий, незашоренный интеллект. Свободное лавирование в постмодернистских отсылках. Ничего подобного я не встречаю. Меня окружают скучные, неумные, неинтересные, ничем не увлекающиеся люди, придавленные жизнью, – он повернулся, стряхнул воду с рук на пол и нарочито строго сдвинул брови. – Ну и программисты всякие.       Синие глаза засветились озорным хмелем. Рытов прыснул, глядя на смешную морду, которую Никита ему состроил. Оставалось только догадываться, насколько серьёзно он говорил. В дом ввалились мужики, требуя винища. С улицы тянуло прохладой и сыростью.       – Цветы мне там не помяли?       Пашка пожелал запечатлеться, достал телефон, протянул Рытову. Они долго толкались рядом со столом, пытаясь попасть в кадр со всеми бутылками. Рытов издевался как мог, командуя пьяненькими друзьями, – одного Нодари только раза два передвинул, чтобы тот не засвечивал кадр своей лысиной. Когда все застыли, Никита проговорил, не двигая губами:       – Атос, Портос и Никитос.       …Дисплей отражал трёх закатывающихся алкашей с полупустыми бутылками. Рытов выключил телефон и встал с табуретки. Луна провожала его пустым взглядом до балконной двери. Мотылёк продолжал свой неравный бой с оконным стеклом.