Волшебства не существует

      На следующее утро после встречи с сестрой Леду разбудили ни свет ни заря. Ее тормошила за плечо служанка и шептала, что приехал какой-то господин и требует встречи.       — Посади его в гостиную, растопи камин, если нужно, и подай ему чай или выпить что-нибудь, — пробурчала Леда, не открывая глаз.       Полежав минут пять после ухода прислуги, она нехотя встала, подоткнула одеяло под сопящего Ганса и направилась к шкафу, внутри которого уже ждали свежие платья. Недолго покопавшись, она оделась и накинула сверху платок, чтобы не мерзнуть в коридорах и на улице в столь ранний час.       — Кажется, я догадываюсь, кто это, — сказала она вслух, прежде чем открыть дверь в гостиную навстречу нежданному гостю.       На кресле, положив ногу на ногу, боком сидел мужчина в черном дорожном костюме. Перед ним на столике стояла открытая бутылка виски. Гость лихорадочно вертел в руках пустой стакан, изнывая от нетерпения, и стучал ботинком по ковру. Стоило Леде появиться в проеме, как Йохан тут же вскочил, едва не выронив стакан.       — Ида!       — Нет, не она, — Леда устало закатила глаза. — Вы, должно быть, супруг моей сестры, господин Моррант?       — Простите, что ворвался в ваш дом. Крайне невежливо так поступать, но я обеспокоен своей благоверной.       — Что случилось? Она от вас сбежала? — Леда обошла диван и села в кресло напротив гостя.       Йохан продолжал стоять, но увидев, что собеседница уютно устроилась на мягкой мебели, немного успокоился и тоже опустился на прежнее место. Он слегка поболтал бутылку виски и налил себе еще полстакана.       — Ида здесь?       — Где-то здесь, да. Вряд ли она могла уйти за город.       — В смысле? — Йохан осушил стакан и уставился на родственницу. — Ее не было дома? Где же она ночевала?       — Мне почем знать? Наверное, пошла к своему возлюбленному.       — Что? — господин Моррант крепко сжал в руке стакан и тот с хрустом пошел трещиной.       Его резко помрачневшее лицо и холодные глаза совсем не испугали Леду, она продолжала спокойно наблюдать за реакцией мужа своей сестры. Ей еще никогда не доводилось видеть, как мужчина преклонного возраста внезапно теряется и не знает, как себя вести: то ли провалиться сквозь землю, то ли рассвирепеть, чтобы защитить гордость и честь. Родной отец всегда предпочитал исключительно второй вариант, но Йохан находился не у себя дома.       — У нее кто-то есть? — уточнил Йохан тихим сердитым голосом.       — Точно был до вашей свадьбы. Если он еще жив, — Леда задумчиво посмотрела в полоток, — то она вполне могла направиться сразу к нему. Как же так вышло, что ваша птичка упорхнула? Надо было лучше клетку закрывать.       — Кто он такой? — Йохан пропустил мимо ушей колкости Леды и перешел к насущным вопросам.       — Как вам сказать… Я и сама толком не знаю. Живет в лесу, в озере или где-то там. Скорее всего, промышляет воровством и убийствами — настоящий преступник.       — Вы заявляете, что жена изменяет мне с каким-то дикарем?       — Не то слово, настоящий зверь.       Вдруг дверь в гостиную слегка отворилась, и внутрь, покачиваясь, втиснулась маленькая фигурка.       — Мама! — мальчик растирал покрасневшие глаза и, наступая на длинную ночную рубашку, поплелся к Леде.       — Чего ты проснулся, лапочка?       Леда посадила Ганса на колени и замотала его в свой платок, что накинула на платье. Мальчик положил голову на грудь матери и снова начал засыпать.       — Знакомьтесь, это мой сын — Ганс.       — Какой чудесный ребенок, — Йохан ненароком стал рассматривать румяные щеки и крепкие сбитые руки трехлетнего ребенка, который явно тянул на все пять или шесть.       — А где же его отец?       — На небесах. Я уже несколько лет как вдова, — спокойно ответила Леда, поглаживая сына по золотым кудрям.       — Мои соболезнования.       Йохан устало вздохнул и закрыл лицо ладонями. Появление ребенка на секунду отвлекло от невыносимо оскорбительных новостей. Из-за образовавшейся тишины часы в гостиной стали будто слишком громко тикать и действовали на нервы. Йохан взял второй стакан, налил почти до краев и залпом осушил его.       — Чего ей не хватало? — начал он немного прерывистым голосом, с трудом произнося эти заветные истины. — Вы, женщины, поголовно одинаковые. У нее было все, а она уходит к какому-то отщепенцу.       Леда раздраженно вздохнула, но молча переварила оскорбление.       — Это останется между нами. Я не собираюсь кому-то рассказывать и как-то порочить ваше имя. Хоть и вижу вас впервые, но точно знаю, что вы этого не заслужили, — ответила она.       Йохан залил в себя еще один стакан виски и злобно опрокинул уже опустевшую бутылку на ковер. Леда сама не понимала, зачем она ведет с ним такой «дружелюбный» диалог. На минуту ей вдруг стало искренне жаль человека, который, пытаясь подавить неприятные эмоции, глушит стакан за стаканом в компании женщины — точной копии его жены.       — Знаете, господин Моррант, я не уверена, что она ушла развратничать. Неизвестно, жив ли или еще ее дикарь. Сестра погуляет в лесу, как раньше, да вернется. Вы можете и сами найти ее, она не могла далеко уйти. Просто прочешите лес, поспрашивайте местных. Сами подумайте, разве может эта привыкшая к тепленькому и готовенькому птичка долго прятаться в месте, где кроме ягод и есть-то больше нечего?       Йохан все еще колебался. Он был готов сгореть от возмущения и стыда, но терять лицо перед женщиной, которой не шибко симпатизировал, не в его стиле. От родителей Иды он знал, что сестры не ладят, поэтому Леда вполне может говорить что-то, порочащее его жену. Чем больше Йохан рассматривал свою родственницу, тем больше замечал, как они с сестрой не похожи. Внешностью — да, словно две капли воды. Но эмоции, движения, манеры — все выдавало в Леде абсолютно другого, чужого человека, которого никогда с Идой не спутаешь.       Маленький Ганс крепко заснул на груди у матери, не переставая активно дергать ногой.       — Если вы ее любите, то идите искать. Если же больше нет, то возвращайтесь обратно, — подытожила Леда, крепче прижимая к себе ребенка.       Йохан встал с кресла и подошел к окну, за которым открывался вид на немного разросшийся городок и качающиеся за ним густые кроны деревьев.       — У вас есть собаки и какие-нибудь вещи Иды? — спросил он, безотрывно высматривая что-то или кого-то снаружи.       — Вещей — целая комната. Собак я вам выделю.       Через полчаса Йохан с Ледой уже шли по коридору к главному входу. Снаружи гость оставил своих людей — трех крепких парней, которые от скуки разбрелись по чужому двору и не знали, чем себя занять.       Чем больше времени проходило с неожиданного откровения о тайных страстях жены, тем меньше Йохан в этот рассказ верил. Все годы их совместной жизни он строго контролировал перемещения и общество Иды. В доме от нее ничего не зависело, и даже просьбами или угрозами никто из слуг не стал бы передавать ее письма кому-то постороннему — эти записки бы тут же оказались в руках у законного мужа.       Свободное время Ида проводила за своими увлечениями: такими милыми и свойственными молодым женщинам, как музыка, чтение и рисование. Круг ее общения составляли сплошь крестьянки, их дети и иногда жены друзей Йохана, находиться с которыми ей было нескрываемо неловко.       Ида не делала ничего, что могло бы охарактеризовать ее как неверную супругу. Единственный минус ее свободолюбивой натуры являл собой желание постоянно куда-то выбираться за пределы дома, что малость Йохана раздражало, потому что жена приличного человека не должна развлекаться где-то без ведома оного.       Пускай уже жена, но все еще ребенок — захотелось пошалить, вспомнить озорное детство, как выразилась ее родная сестра. Йохан и сам был таким примерно в ее годы: сбегал из дома, прятался у друзей, издевался над гувернёрами; к первой жене ничего не испытывал, поэтому развлекался на стороне — как можно дольше, пока положение его в приличном обществе не выросло настолько, что пришлось умерить пыл.       Йохан прыснул, когда вспомнил, как скромна и тиха Ида была в постели, боялась даже пошевелиться. Максимум, что она могла делать до их свадьбы — целоваться с кошками и собаками.       Господин Моррант даже почувствовал какой-то азарт от предстоящих поисков супруги, хотя ему все еще было неловко от того, что пришлось буквально ворваться с утра пораньше в дом к родственникам и навести ужас на всех местных. Выйдя на улицу, он подошел к повозке и вытащил из-под сиденья длинное охотничье ружье.       — Вы не против, если мои люди и лошади отдохнут немного у вас? Мы ехали всю ночь, — спросил Йохан у Леды, которая куталась в платок из-за пробиравшего до костей утреннего холода.       — Конечно, располагайтесь. Я распоряжусь, чтобы ваших спутников накормили. Леда кивнула трясущейся от страха служанке, чтобы та наконец принесла воды на кухню. Все это она время терлась у входных дверей и с подозрением посматривала на незнакомцев из окна, боясь выйти наружу. Девчонка слышала хозяйский разговор, и озвучивать ей дальнейшие указания уже не нужно было.       — Доченька, что случилось?       Леда обернулась и увидела мать в домашнем платье. Заспанная и с заплетенными в косу длинными седыми волосами, она разглядывала незнакомых людей на улице.       — Ничего, матушка, просто приехали гости.       — Кто такие? Ах! — тут она увидела Йохана и расплылась в улыбке. Тот не заставил себя ждать, ответно улыбнулся теще и вместо приветствия элегантно поцеловал ее ручку в тканевой белой перчатке. — Приятная неожиданность! Как ваши дела? Как Ида? С ней все хорошо?       — Да, все нормально, — не переставая улыбаться сказал Йохан, мельком взглянув на Леду.       — А где же она? Разве не с вами? — матушка качалась из стороны в сторону, пытаясь что-то рассмотреть за спиной зятя.       — Не переживайте, скоро увидите вашу прелестную дочь. Мы разминулись по пути.       — Какая досада! — она развела руками. — Но вы проходите-проходите. У нас столько всего произошло! И хорошего, и плохого… Вы же знаете, что наш отец скончался?       Леда смотрела вслед удаляющимся вглубь дома Йохану и матушке, которая, как кавалера, взяла его под руку и, несмотря на ранний час, говорила без умолку.

***

      Ида собиралась покинуть монастырь с первыми лучами солнца. Из-за разговора с бабушкой Агатой и собственных тревожных мыслей она спала едва ли пару часов. Ида с трудом встала и потянулась, чтобы размять затекшую спину — кровати в монастыре были жесткими, и привыкшая к пуховым перинам девушка чувствовала неприятную ломоту в костях. Оклемавшись немного, она осмотрела свое помятое платье.       «В таком виде Йохан меня очень быстро найдет. Нужно потарапливаться», — подумала Ида и только-только собралась выйти из комнаты, как ее окликнула Агата.       — Куда ты?       — Мне нужно уходить, простите.       — Я могу тебе еще чем-то помочь? — старуха приподнялась и с хрипом громко откашлялась.       Ида замялась, не решаясь попросить какой-нибудь одежды у монахини, которая и так жила достаточно скромно.       — Можно мне одолжить у вас монашескую рясу или накидку с капюшоном?       Агата, сдвинув брови, задумалась. Видимо, комплект одежды был у нее всего один.       — Забирай, все равно мне уже надоело в ней ходить. А ты оставь тоже что-нибудь на память, — она указала на стоявший рядом с кроватью стул, на котором висела аккуратно сложенная одежда.       Ида второпях надела поверх платья черную рясу с широким капюшоном. Из-за такого одеяния она казалась шире, чем есть на самом деле, но ей это было на руку. Длинная юбка полностью закрывала низ платья, и даже если идти быстро, никто не заподозрит, что монахиня на самом деле молодая женщина в дорогом платье. Вот только отдать бабушке Агате взамен было нечего.       Ида растерянно рассматривала себя, как вдруг увидела под стулом соломенные башмаки. Она быстро вытащила их и переобулась. Ее недешевые белые чулки крайне необычно смотрелись в бедняцкой обуви, но было уже не до этого.       — Я оставлю вам свои туфли?       Агата взяла одну туфлю из рук Иды и с широкой улыбкой, от которой ее дряблое лицо обрастало еще более глубокими морщинами, покрутила ее. Словно ребенок, она трогала кружева и камушки, что украшали носок, и потом с нескрываемым удовольствием попробовала туфлю надеть на ступлю.       — Какая красота… — промычала бабушка Агата, рассматривая свою короткую с распухшими венами ногу, одетую в туфли аристократки. — Никогда у меня не было таких вещей, хоть на старости лет полюбоваться.       — Если нравятся, то я вам их дарю.       — Спасибо, дочка. Попрошу настоятельницу, чтобы она меня в них похоронила, — Агата оторвалась от блестящих на солнце туфлей и посмотрела на Иду. — Ты такая смешная! Тебе совсем не идет. Будто толстая или беременная.       Ида улыбнулась, хотя ей сейчас было совсем не до смеха.       — Бабушка Агата, я пойду. Передайте всем благодарность от меня за приют, но я больше не могу тут оставаться.       — Бог с тобой, девочка.       С колотящимся от страха сердцем Ида сняла засов с двери монастыря и выскочила наружу. Ее мучил стыд за позорное молчаливое прощание, и понадобилась еще пара минут, чтобы перестать об этом думать. Оказавшись вне мрачных стен, она поежилась от налетевшего на нее ветра. Несмотря на лето, ночи были прохладными, а солнце, лениво выползающее из-за горизонта, видимо, не собиралось греть землю еще как минимум несколько часов. Ида накинула капюшон и направилась в обход деревни, окраина которой располагаясь совсем близко к монастырю. Если ее кто-то и увидит, то ни в коем случае не заподозрят.       В башмаках было передвигаться гораздо удобнее, чем в туфлях, и Ида даже не обращала внимание, если из-за спешки случайно наступала в спрятанные в траве лужи. Она старалась держаться как можно дальше от жилых домов и замечала, что люди уже начинают просыпаться и приступать к своим каждодневным обязанностям. Не успела она дойти до леса, как дорогу ей преградило стадо гусей. Птицы уселись в огромную лужу, оставшуюся после прошедшего ливня, и, хлопая крыльями, недовольно гоготали, требуя пищи.       Ида попробовала обойти их, но один гусь вдруг зашипел на нее и угрожающе распустил крылья в обе стороны. Птица не давала пройти и при малейшем приближении девушки все шире раскрывала клюв, демонстрируя ряд маленьких острых зубов.       — Бабуль, не бойся! — закричал выбежавший из-за дома мальчик. Несмотря на холод, он шел босиком и в руках держал длинный прут. — Он сам тебя боится, потому что не поймет, кто ты такая!       Ида лишь крепче вцепилась в капюшон, готовая до последнего сопротивляться разоблачению. В ответ она лишь отрицательно помотала головой.       — Ах ты, зараза! — мальчик подскочил к луже и шлепнул агрессивного гуся прутом по хвосту. Тот громко загоготал и отбежал на другой конец стаи. — Будешь знать, как людей пугать!       Ида благодарно поклонилась и побежала дальше, чтобы ребенок не успел разглядеть ее лицо и молодые руки.       Как только Ида снова оказалась в лесу, она замедлила шаг и перевела дух. Чем глубже и дальше она шла, тем быстрее мысли приходили в порядок, а сердце, до этого бешено стучавшее, наконец, успокоилось.       «Вот я и дома», — подумала она, когда дошла до русла быстротекущего ручья.       Девушку сильно утомили беготня и тревоги, и она опустилась на землю, укрыв ноги юбкой, чтобы не замерзнуть. Стоило ей расслабить спину, оперевшись на ствол толстого старого дерева, как тут же недовольно заурчал живот.       Понимая, что у ручья ждать Ларса нет смысла, она оглянулась в поиске съестного, но ее окружали сплошь густые кусты и покрытая росой трава. Передохнув пару минут, Ида подошла к ручью и зачерпнула ладонью воды. Зубы тут же заболели от ледяной жидкости, зато немного притупился голод.       Ида вспомнила, что этот ручей уходит очень далеко, за монастырь, а вот вливается он как раз в русалочье озеро, пересекая при этом родительский дом. Конечно, местные давно стали использовать пресную воду для своих нужд, но если идти вдоль него, то можно будет выйти к особняку, где ее, наверное, уже будет ждать Йохан.       «Была-не была!» — подумала Ида, снимая с себя монашеское одеяние, а затем и платье.       Оставшись в одном корсете и панталонах, она снова накинула черную бесформенную рясу. Девушка вытянула руки и посмотрела на свое красивое домашнее платье, обшитое мелким жемчугом и украшенное на талии атласной лентой. Глубоко вздохнув, она что есть силы принялась рвать рукава и юбку. Затем намочила платье в ручье, измазала его тиной и грязью, которую смогла выкопать там, где ручей доходил до берегов и размывал себе путь.       Но мало было просто уничтожить презентабельный вид платья. Ида разыскала острый камень, который, на ее счастье, не попал в ручей. Несколько минут она собиралась с силами, чтобы порезать себя. Три года жизни в золотой клетке сделали из нее невозможную неженку, и один только вид крови казался ей теперь чем-то запредельно ужасным.       Долго прицеливаясь, она все-таки ударила себя острым концом по мягкой ладошке, но всего лишь немного расцарапала кожу. Не получив нужного результата, Ида принялась и дальше наносить себе удары по руке. С каждым разом она поминала и черта, и Бога одновременно, проклиная за эту боль. Наконец, царапина превратилась в рваный порез, и из него стремительно потекла кровь.       Ида принялась водить раненой рукой по платью, оставляя побольше пятен на рукавах, шее и груди. Через некоторое время, высушив платье, чтобы кровь получше впиталась в ткань, она пустила его по быстрому течению, и уже за ближайшим поворотом русла платья больше не было видно. Если оно нигде не застрянет по пути, то его найдут примерно через сутки.