If i fell in love with you

Ханбин сидит на песке и смотрит вдаль, вглядываясь в море и переводя взгляд на оранжевое небо. Бобби носится по берегу и орёт, пытаясь удрать от прибоя. У него это плохо получается, он немного шатается и, кажется, поддаётся морю. Чживон пьян слегка и, если честно, пьяны тут они все, даже Ханбин. Но алкоголь на него действует не так. Ханбин вялый и мало настроен на веселье, ему хочется сидеть тут и любоваться закатом, жарким летним солнцем, уходящим за морской горизонт. Остальные оставались у костра, когда они уходили. Бобби у костра сидеть не хочет, ему нужно бегать, скакать и зачем-то кричать, когда вода всё же настигает его голые ноги и ненадолго касается загорелой кожи, словно шепча «поймала». — Ханбин-а, — Чживон возникает перед самым его лицом неожиданно, хотя Ханбин, наверное, снова задумался и уплыл далеко-далеко в свой космос. Что вероятнее. Бобби берёт его за руку и тянет на себя, пальцем показывая в сторону моря. — Пошли купаться, Ханбин-а-а! Он хнычет, дует губы и даже ногами топает, словно ребёнок, а ведь ему уже все «вощемнадцать». Ханбин вздыхает, не без печали прощаясь с желанием посидеть в тишине на берегу и спокойно проводить невозможно красивое горячее солнце. — Ты такой… — Ханбин встаёт на ноги, берясь за руку Чживона, и стряхивает песок с шорт и длинной красной футболки. Бобби довольно улыбается, спрашивает: — Классный? — Дурацкий.

***

— А вон там Кассиопея, — тихонько говорит Бобби, тыча пальцем в россыпь звёзд на небе. Они сидят всё там же, на берегу, только оделись теплее. На часах Чживона уже почти час ночи, но спать не хочет ни он, ни, как ни странно, Ханбин. Он вглядывается сейчас в этот миллион светлых точек вверху, изо всех сил пытаясь отыскать ту самую Кассиопею, так что Бобби едва удерживается от рвущегося смешка. — А ты уверен? — всё же с сомнением тихо интересуется Ханбин, так и не найдя созвездие. — Не-а, — беспечно отвечает Бобби, кладя ладони на плечо Ханбина и устраивая на них подбородок. — Чжиун вот знает, он умный. — Сколько тебя помню, ты постоянно так говоришь, — усмехается Ханбин, чуть поворачивая голову в сторону, чтобы взглянуть на лицо Чживона хоть немного. Бобби хмыкает. — Зато я спортсмен. — Ты куришь. — Ханбин-а, это наш с тобой секрет, — Чживон говорит тихо и в самое ухо, едва задевая его губами. Его голос отдаёт хрипотцой, а дыхание пахнет сигаретами: он курил совсем недавно, и почему-то Ханбин не против этого совсем. — Никому не говори. — Даже им? — Ханбин кивает в сторону, где они расставили палатки. Наверняка уже все улеглись, и только они вдвоём сидят тут и рассматривают небо, изображая из себя знатоков астрономии. — Особенно им, — тихо смеётся Бобби, отстраняясь и ложась на спину, заведя руки за голову и закрыв глаза. Порыв ветра растрепал чёлку, а Бобби только улыбнулся этой его шалости. — Санмин убьёт меня, если узнает. — Холодно же, дурак, — Ханбин пихает Бобби, уже хочет взяться за его руку, чтоб потянуть обратно на себя, как происходит обратное, и он вдруг оказывается рядом на песке с этим невозможным улыбающимся придурком. — Зато как классно, — Чживон с улыбкой вздыхает, продолжает держать Ханбина за предплечье, чтоб не сбежал вдруг, а тот затихает, смотрит сначала на Бобби, а потом — на звёздное небо. Ему сегодня слишком хорошо и слишком красиво, настолько, что хочется себя ущипнуть, как бы отвратительно избито это ни звучало. — Снова будешь называть мне рандомные созвездия? Бобби усмехается, кидает хитрый взгляд и обнимает вдруг точно так же, как тогда на кровати, закинув руку поперёк живота и тесно прижавшись. Они испачкались в песке, он теперь даже в волосах, но почему-то это мало волнует. — Я больше не знаю, — выдыхает Чживон Ханбину в шею и трётся о кожу холодным носом. Замёрз ведь, но упёрто об этом молчит. Поёрзав ещё немного, он вдруг затихает, не шевелится, только выдыхает тепло и иногда сжимает сильнее рукав тёплой чёрной Ханбиновой толстовки с надписью NY city. Это его подарок Ханбину, привёз из Америки. Ханбин улыбается и вздыхает, прикрывая глаза. Ему тоже уже холодно, но уходить не хочется. Ему кажется, что так он разрушит что-то хрупкое, то, что сейчас творится вокруг них. Двинешься резко — и всё рассыплется, утечёт сквозь пальцы, как ни старайся удержать. — Мог бы вспомнить про медведицу, балда. — Это не романтично, — протягивает Бобби, задирая голову и ловя взгляд Ханбина. Тот удивлённо поднимает бровь и не совсем понимает. — А зачем нам романтично? — Ты не хочешь? — Чего?.. — Ханбин не сдерживает дурацкого нервного смешка. Бобби не отвечает, только загадочно молчит, пока рядом робко шуршит о чём-то своём море. Ханбин вслушивается в молчание и понимает, что оно ему совсем не нравится. Не происходит ничего хорошего в последнее время, если они вдруг замолкают. Чживон смотрит внимательно, чуть приподнимается, приближаясь к чужому лицу, и Ханбин осознаёт, что не может ничего с этим сделать, он замер и не может пошевелиться, хоть и понимает, что надо, что что-то не так, что неправильно. Неправильно всё идёт с самого начала, чуть ли не со встречи в аэропорту после кучи лет разлуки, а может, и ещё раньше. Глаза в панике носятся по лицу Чживона, останавливаясь на этой глупой растрёпанной ветром и беспокойными руками Бобби чёлке, на узких карих глазах, и Ханбин изо всех сил избегает встречи с чутким взглядом, который будто насквозь просвечивает каждого перед собой. Он засматривается на красивые губы, прикосновение которых он отлично помнит и частенько думает об этом по ночам и не только. Он помнит, какие они мягкие, он отлично помнит, как осторожно Чживон касался ими его губ и как бешено билось у него тогда сердце. Ханбин бы и рад всё забыть, не брать это в голову, но как, если Бобби то и дело заводит странные разговоры или молчит вот так неловко, а потом смотрит, смотрит, будто читает что-то на лице. А может, и правда читает, Ханбина вроде как легко прочитать. Ему так мама говорила. Где-то Ханбин облажался. — Ханбин-а, — Чживон приблизился ещё чуть-чуть, и теперь расстояние между ними сократилось до жалкого сантиметра. — Что? — выходит только задавленный шёпот, и тот дался с трудом. Ханбин чует, что что-то сейчас случится, что это, наверное, нужно пресечь, но он ничего не делает. Бобби подаётся вперёд и просто касается губ Ханбина. Легко, осторожно, будто боится испугать, упустить, поэтому, наверное, держит за руку и очень удивляется, когда Ханбин вдруг переплетает их пальцы. Ханбин больше ничего не делает, не проявляет больше никакой инициативы, он даже не понял, как сплёл пальцы, словно они сами по себе, отдельно от хозяина. Он не двигается, крепко зажмурив глаза, и тогда Чживон отстраняется, утыкается носом ему в шею и с шумом выдыхает. Выходит как-то устало. — Ты мне нравишься, Ханбин-а-а, — приглушённо говорит он, сжимая чуть сильнее его руку. Ханбин не пытается её высвободить. Ханбин закусывает губу и поднимает глаза к небу. Он не знает, что ответить, что на такое вообще отвечают. Ему очень-очень странно, не так он представлял себе свою первую любовь. Он видел её по-всякому, но не так. Он думал, что начнёт встречаться с какой-нибудь милой девушкой с длинными прямыми волосами и большими глазами, которая любит короткие юбки в складку и милые украшения. Она была бы ниже и не ходила бы на каблуках, потому что Ханбину нравится ощутимая разница в росте. А это ведь Бобби. Просто Бобби. Смешной, дурацкий, нелепый Чживон с не менее дурацким прозвищем Бобби, которое Ханбин никогда не любил. У него забавные передние зубы, у него глаза настолько узкие, что их не видно, когда он улыбается, он громко и глупо смеётся, он любит опускать штаны так, что ещё чуть-чуть, и они будут волочиться по земле, он отвратительно учится, он может провести вечность за разговорами о баскетболе, который Ханбин не выносит, он часто ругается английским матом и вообще только так сыплет английскими фразочками, которые Ханбина бесят. Он совсем другой. Ханбин не о таком мечтал вовсе. И всё это он в Чживоне всё равно любит. С ним не скучно, с ним хочется проводить дни и ночи, пусть Бобби и болтливый до невозможности, пусть не даёт спать, когда так хочется, пусть он жутко утомляет, но Ханбину хочется с ним быть. — Ханбин? — Чживон так и не отлип от него, всё ещё говорит с его шеей и держит за руку. Ханбин закрывает глаза, и небо пропадает, перед глазами остаётся только темнота. Снова подул ветер, он ерошит своими невидимыми руками их волосы и стремительно улетает прочь, снова оставляя наедине. Ханбин вздыхает. — Что? — Не молчи. Я могу не то подумать. Ханбин до сих пор не знает, что ответить. Он задумывается, как давно он нравится Бобби. Задумывается над тем, что сам чувствует к Чживону и понимает, что совершенно не знает. Бобби проще, у него были девушки и вроде бы он с кем-то там не так давно расстался, а вот Ханбин без малейшего понятия, как эта любовь должна выглядеть. И может ли она вообще быть между ними? Это ведь Бобби. Ким Чживон, тот самый, с которым они носились в далёком детстве по двору, с которым забирались на крышу той самой многоэтажки, с которым Ханбин играл дни напролёт в приставку, с которым бродил по городу ночами и потом получал за это от недовольных родителей. Это Чживон, разве может с ним быть какая-то любовь? В моменты, когда нужно принимать какие-то важные решения, когда нужно что-то сказать, что-то хорошо обдуманное, что-то, что ничего не испортит, не перечеркнёт, Ханбин не может ничего сделать. В голове у него океан мыслей, и за каждую он хватается, обдумывает, но вслух сказать не может ничего, потому что попросту не знает. Ханбин не знает. — Ханбин? Бобби всё-таки отстраняется и растерянно смотрит в глаза, когда Ханбин их наконец-то открывает. Ханбин тут же переводит взгляд вниз, на их сплетённые пальцы. У Чживона руки холодные, как и нос, и это совсем неудивительно. Ханбин сам чуть ёжится от ночной прохлады и уже мечтает залезть под тёплое одеяло. Он вдруг вспоминает, что у них одна палатка на двоих. — Я… — Ханбин сглатывает, не поднимая взгляд на Бобби. Он знает, что тот на него сейчас смотрит, чувствует это. Он сжимает руку Бобби в своей, а пальцами второй руки гладит её. Он не хочет эту руку отпускать. — Давай… давай не будем торопиться. Ханбин мысленно даёт себе несколько подзатыльников, ругая за такую пафосную нелепую фразу в духе любовных дорам, которые так любят смотреть Ханбёль и его мама. Как же глупо. Он всё-таки осмеливается поднять глаза на Бобби, а взгляд у того не меняется. Но он всё-таки переводит его спустя пару секунд, вздыхает, неловко улыбается и от той же неловкости заводит вторую руку за голову, почёсывая затылок. — Что ж, — говорит он, поднимается на ноги и тянет за ту же руку Ханбина, не расцепляя пальцы. — Пошли в палатку. Ханбин смотрит на него пару секунд и поднимается тоже, вздрогнув от неожиданности, когда Чживон закидывает руку ему на плечо. В этом весь Бобби, но Ханбин не всегда может это принять. — Я подожду, — вдруг говорит Бобби как-то беспечно, смотря прямо перед собой и не глядя на Ханбина. Тот смотрит на его профиль и улыбается. Как-то глупо и совсем не к месту. Засыпают они снова в обнимку. Точнее, обниматься лезет только Бобби, прижимается тесно к чужому телу и совсем, кажется, не волнуется об этом. Так ему комфортно, несмотря на недовольные ворчания Ханбина и несмотря на то, что только что произошло на берегу. Словно ничего и не было. Ханбин вздыхает, когда Чживон затихает и, кажется, наконец засыпает. Что же делать?