If i fell in love with you

Когда наконец наступают долгожданные летние каникулы, Ханбин ничем особенным не занимается. Он всё ещё посещает школу, потому что дополнительные занятия никто не отменял, сидит с учебниками (но в последнее время совсем не часто, потому что почему-то не хочется), валяется на кровати в своей комнате, в которой не закрывается окно даже ночью, потому что очень уж жарко, и, конечно, продолжает занятия английским с Бобби. Который, к слову, прямо сейчас развалился на кровати Ханбина и умоляет того пойти на какую-то вечеринку в четверг. — Ну давай, Ханбин-а! — ноет тот, в излюбленной манере дуя губы и сильно ёрзая на покрывале, так что оно собирается складками и толком ничего не закрывает уже. Вот только Ханбин совсем не смотрит. Он решает очередную задачу по математике, и это, кажется, ему интересно куда больше надоедливого Ким Чживона. — Полторы недели прошло, а ты из дома толком не выходишь. Только на математику свою таскаешься, — последнее Бобби обиженно буркнул, отведя взгляд в сторону. — А ты меня к математике, что ли, ревнуешь? — равнодушно спросил Ханбин, не отвлекаясь от записей. У него вроде что-то не сходится в расчётах, но Чживон и не думает замолчать, чтобы дать возможность подумать в тишине: Ханбин со времени его прихода не отрывается от алгебры уже часа полтора. Ханбин раздражённо цокает и что-то стирает в тетради ластиком. Чживон закатывает глаза, переворачивается на спину, беря в руки игрушечного старого пса, которого Ханбину подарили ещё давно, когда он был совсем ребёнком, и прижимает к груди. Он рассматривает неинтересный белый потолок и думает, что классно было бы наклеить на него светящиеся в темноте звёзды и, может, даже планеты. Бобби любит всё, что светится неоном, его это завораживает и может отвлечь на многие часы; у него самого потолок в комнате весь усыпан звёздами, на полках в шкафу стоят неоновые лампы, а стены увешаны гирляндами. — Ещё чего, — отвечает он с недовольством. — Я просто пытаюсь наладить твою социальную жизнь. — Ты один своим трёпом заменяешь мне человек десять, — невозмутимо говорит Ханбин, а потом вдруг улыбается, откладывая карандаш. Видимо, теперь всё сошлось. — А ты был вообще на вечеринках? — Бобби поглаживает игрушку по голове, словно та живая, и, отвлёкшись от потолка, поворачивает голову к Ханбину. Ханбин вздыхает и тянется, устав от не сменяемой долгое время позы. За уроками он частенько забывает о времени и не обращает внимания ни на голод, ни на затёкшие конечности, ни на больную шею или спину. — Не-а, — в голосе совсем не слышится грусть от упущенных возможностей. — Ты меня с кем-то путаешь. Что я мог на них забыть? — Там бывает весело. — Ты можешь пойти один, — Ханбин разворачивается лицом к Бобби на крутящемся кресле. Чживон недовольно морщится. — Сложно тебе, что ли? — Чей это хоть день рождения? — Минсока, — улыбается Бобби, подумав, что раз Ханбин спрашивает, то он на пути к успеху. — Он из команды, помнишь его? — Помню. — Так ты пойдёшь? — Нет. Чживон подскакивает на кровати, отбрасывая в сторону бедного старого пса, и смотрит на Ханбина обиженно и как-то отчаянно, будто от похода на глупую вечеринку что-то зависит. Ханбин вздыхает и отворачивается к столу, складывая учебники и тетради и пытаясь навести хоть подобие порядка. Вообще Ханбин не особо его жалует, он просто не имеет такой привычки — убираться, оно ему не нужно, и жизнь в постоянном бардаке кажется вполне нормальной. Сейчас же Ханбин просто пытается себя чем-то занять. После странного признания Бобби на берегу прошло уже несколько недель, и не сказать, что что-то сильно изменилось. Можно даже сказать, что не изменилось ничего, если не считать вдруг появившуюся неловкость от Ханбина, но и ту Чживон глушит и не даёт разрастись, прилипнув к Ханбину намертво. Он всё так же глупо шутит и сам же над этими шутками смеётся, так же зависает у Ханбина в комнате до самой ночи, а иногда и засыпая тут, так же заводит разговоры на неинтересные Ханбину темы вроде спорта или любимого Эминема. Эминема Ханбин, конечно, любит, но совсем не горит желанием узнавать, каким тот был в школе и во сколько написал свой первый текст. Бобби эта информация кажется жизненно необходимой. — Ну почему ты такой упрямый, Ханбин-а! — восклицает Чживон, вставая с кровати и быстро оказываясь у стола. Ханбин закатывает глаза и только молча убирает учебники в выдвижной ящик, мысленно говоря себе, что нужно позаниматься ещё завтра. — Я не пойду с тобой, Чживон, даже не надейся, — говорит Ханбин, что-то помечая в толстом исписанном блокноте. Бобби украдкой скользит взглядом по столу и замечает на нём пару своих учебников по английскому и даже листы с какими-то карандашными набросками. — Ханбин-а-а-а, — тянет Бобби и топает ногами. Подобные концерты он устраивает, когда почти теряет надежду. Ханбин вздыхает, и вздох этот полон обречённости и усталости. Он на секунду прикрывает глаза, а потом переводит взгляд на Бобби, молча смотрит на него, раздражённо цокает, а Чживон, понимая, что это победа, уже растягивает довольную улыбку.

***

Ханбин вертит в руках пустой стакан, откинувшись на спинку большого чёрного кожаного дивана. Музыка тут не играет оглушительно, не давит на уши, и он может даже расслабиться. Из колонок льётся какая-то китайская попса, она немного медлительная, без резких переходов, под такое вроде медленные танцы парочки танцуют, и Ханбину это даже нравится, пусть песни и похожи все между собой. О Чживоне беспокоиться не стоит, он то и дело мелькает перед глазами, словно боится, что Ханбин вдруг его потеряет. Ханбин отыскивает его взглядом в толпе у настольного футбола, он улыбается широко, как всегда, со смехом выигрывая у других раз за разом. Играют они вроде на спор, потому что после каждого проигрыша кто-то обязательно опрокидывает стакан. Ханбин сидит так ещё долго, гадая, почему он согласился сюда прийти, и сам себе с грустью отвечает — чёртову Ким Чживону почти невозможно отказать. Ханбин выходит на задний двор через какое-то время, потому что внутри слишком душно, накурено и людно. Он не привык к такому, без Чживона просто не было нужды на что-то подобное ходить, никто не звал, да и желания никогда не возникало. И в этот раз его не было тоже. На улице прохладно, по лицу нежно и почти неуловимо скользят струйки ночной прохлады. Ханбин вдыхает полной грудью и задирает голову, засовывая руки в карманы. Он очень хочет увидеть на чёрном небе звёзды, но, конечно, ничего на нём не находит. Вокруг тишина, если не считать приглушённые весёлые голоса и музыку, доносящиеся из дома. — Я уже подумал, ты домой укатил, — Чживон за спиной оказывается совсем неожиданно, и Ханбин подскакивает, оборачивается резко и смотрит немного напугано, чем очень смешит Бобби. — Ничего смешного, — обиженно буркает Ханбин, пиная носком кроссовка мелкий камень, попавшийся на глаза. Чживон испускает ещё один смешок и лезет в карман за сигаретами и зажигалкой. Ханбин не особо отдаёт себе отчёт в действиях, когда смотрит на то, как он подкуривает сигарету и затем глубоко затягивается, выдыхая после дым струйкой. — Почему ты здесь? Внутри только-только веселье началось, — Чживон вдыхает свою отраву и съезжает по шершавой стене вниз, приседая на корточки. Он тоже поднимает голову и тоже пытается что-то углядеть в небе, чуть щурит глаза от света уличного фонаря и переводит взгляд на Ханбина в ожидании ответа. — Я же говорил, мне не будет интересно. Чживон хмыкает и опускает взгляд вниз, под ноги. Они замолкают, и всё это время Ханбин стоит, вглядываясь в бескрайнее ночное покрывало без единой звёздочки, и слушает, как Чживон раз за разом делает затяжки. Ханбин помнит, что Бобби хотел бросить, но ловит себя на мысли, что не хочет этого сам. Есть люди, которым сигареты идут, если забыть на минуту-другую об их вреде. Ханбин тоже подходит к стене и садится рядом с Чживоном, когда он давит окурок носком кеда. Чживон чуть улыбается и спрашивает, не холодно ли Ханбину в одной тонкой футболке, потому что на Бобби любимый бомбер. Ханбин вяло мотает головой и тихо говорит «нет», но Бобби уже стягивает с себя вещь и протягивает Ханбину, а встретив отказ, просто накидывает её ему на плечи и для надёжности обнимает. — Ты странный немного в последнее время, — говорит Бобби. — Я немного скучаю по прежнему Ханбину. — Мне не каждый день друзья в симпатии признаются, — Ханбин смотрит куда-то в сторону и сам словно пытается быть как можно дальше от Бобби, хотя на плече лежит его рука. Чживон вздыхает, молчит, а потом просто кладёт голову Ханбину на плечо. Ханбин поворачивает голову в его сторону, смотрит и закусывает губу, чтоб не улыбнуться. На Чживона никак нельзя обижаться или держать с ним дистанцию, если он сам этого не хочет. Липнет, жмётся к Ханбину как котёнок, и никуда от него не денешься. Ханбин бы хотел его избегать, да только Чживон постоянно то строчил миллион глупых сообщений, то звонил, то заявлялся на пороге и уходить отказывался. Ханбин поднимает одну руку, замирает на секунду и всё-таки кладёт её на голову Бобби, едва сжимая пряди волос. Они снова молчат, только слушают музыку, которая играет в доме. — Тогда поехали ко мне, — доносится хриплый Чживонов голос. Ханбин медленно убирает ладонь и смотрит на него немного удивлённо. То ли не ожидал, что тишина оборвётся, то ли предложение какое-то внезапное. — Ты ведь не был у меня ещё. У меня в комнате классные звёзды, — Чживон неловко улыбается, чувствуя себя очень глупо, потому что Ханбин всё так же непонимающе смотрит и молчит, и продолжает: — Флуоресцентные. На потолке.

***

У Чживона на потолке и правда наклеены разноцветные звёзды и планеты, которые светятся в темноте. Комната его будто немного космическая: всё светится неоном, и Ханбину от такой атмосферы даже немного не по себе. Пара гирлянд в его собственной комнате смотрятся теперь как-то совсем жалко. Он замечает на стенах постеры с рэперами и игроками в баскетбол, на полке гордо сверкают выигранные кубки. На стене у кровати тоже висит гирлянда, которая светит сейчас зелёным, а под ней — россыпь полароидных снимков. Родители Бобби и Чжиун уже давно уснули, поэтому ведут они себя предельно тихо, боясь кого-то разбудить. Они ложатся на широкую кровать Чживона, включив на ноутбуке какую-то музыку, тихо-тихо, даже слов толком не услышишь, если не станешь прислушиваться. Чживон опять показывает Ханбину свою бесконечную коллекцию фотографий, а тот в какой-то момент перестаёт смотреть на экран, засматривается на Бобби, который рассказывает ему историю каждого снимка в подробностях. Ханбин за столько времени успел изучить лицо Чживона настолько, что вспомнит каждую деталь даже с закрытыми глазами. Взгляд не торопясь скользит по узким глазам, цепляется за шрам на брови и ненадолго на нём останавливается, переползает на нос, съезжает на щёки и идеальную линию челюсти и замирает на губах. —…моя первая игра. Я так волновался тогда и… Чживон резко обрывается, когда чувствует прикосновение пальцев к своим губам. Ханбин лежит, молча протянув руку, и слегка гладит их большим пальцем, а потом вдруг подаётся вперёд и легко целует. Нежно, осторожно, так, как до этого всегда делал Бобби. Чживон не двигается ещё секунду, откладывает телефон не глядя в сторону и притягивает Ханбина за запястье ближе, целуя в ответ. Неон гирлянд с неохотой меняет свой цвет на красный.