Love me

      Дверь в итоге закрылась. Я на пару мгновений настолько завис, что даже внутренний голос замолк ненадолго. Снова надо было принимать решение.       С одной стороны, не хотелось отступать от изначальных слов, чтобы он не подумал, будто это была пустая болтовня и я просто-напросто вредничаю, обижаюсь или типа того. В таком случае больше в мой серьёзный тон никто верить не станет.       В то же время, с другой стороны, я бы очень хотел, чтобы Шон меня погладил. Совсем просто так, не в сексе и не вскользь, наскоро хваля, а вот прям просто в знак проявления чувств.       Вообще, первая из вернувшихся мыслей, честно признаться, была представлена яркой фантазией о теплоте больших шершавых ладоней, обещающих согреть меня лучше любого в мире одеяла.       Ещё резонно появилась третья сторона — было безумно приятно слышать от Шона такое неожиданное предложение. Он первый раз сейчас так откровенно пошёл навстречу: неважно, что совсем невовремя, неважно, что из-за отличного настроения, которое обеспечил какой-то другой мальчик, — но пошёл же. Когда ещё подобное будет? Когда совпадёт с таким удачным расположением духа? Неизвестно.       Только больше запутался, на самом деле. А сейчас, вполне возможно, ещё какой-нибудь немаловажный довод появится.       На одной чаше весов были мои принципы, на другой — сильное желание на них плюнуть. Даже если всё-таки приду, Шон всё равно без своего традиционного комментария это стопудово не оставит. Моим щекам в таком случае будет необходимо минимум два огнетушителя. Хотя почему это только щекам? Я от смущения планирую гореть от макушки до пяток.       Кстати, решающим доводом стал именно четвёртый. Стоило только представить, как уже завтра буду жалеть о том, что не пошёл за наградой. Без сомнений, буду себя корить за глупую гордость, которая давно ничего не стоит в сравнении с Его нежностями.       Я отложил ноут на другую половину кровати и поднялся, отталкиваясь руками. Так, всё, пошёл. Вторая дверь слева — после кабинета, сразу за лестницей — оказалась закрыта, поэтому постучался, прибавляя себе ещё больше неуверенности. Никакого ответа не последовало. И что это значит? Полчаса не могли пройти настолько быстро. Или могли? Я вот не засекал, а Шон по-любому взглянул на часы, как только вышел из комнаты.       Постучался повторно, не получая от этого ничего кроме тишины. Ну, если бы Он спал, точно бы крикнул, чтобы я уходил и не мешал ему спать.       Ладно, я пытался, теперь ломимся внаглую. Я зашёл в пустую спальню, понимая, что ступил. Шон в душе. Как очевидно и просто. На самом деле так даже лучше, не придётся ничего говорить.       Я стащил с постели покрывало и сложил его в большой квадрат, которому на ночь место на спинке дивана.       Сам лёг, утыкаясь носом в низ подушки так, что с трудом удавалось дышать. По пояс спрятался под одеяло и терпеливо ждал, когда Шон закончит. По всей спине мурашки: то ли от холода, то ли от волнения.       — М-м, пришёл всё-таки мой мальчик, — по-доброму усмехнулся, тихо захлопывая дверь ванной.       — Пожалуйста, можно без комментариев? — смущённо пробурчал в подушку.       — Ладно, — достаточно сухо отозвался он. — А вообще говорить мне можно?       — Я не в этом смысле, сэр, простите.       — Что? Можешь повернуться ко мне? Не понимаю, что ты там бормочешь.       С усилием заставил себя оторвать голову от подушки и посмотреть Шону в лицо.       — Всё хорошо? Я вообще перестал понимать, что с тобой происходит, — лёг на бок, подпирая голову согнутой в локте рукой.       — Мне просто жутко неловко. Сначала прогонял Вас, потом взял, сам пришёл.       — Теперь отвернись.       Нахмурился, сомневаясь, правильно ли услышал. Только что ведь…       — Отвернись, говорю, — не сдержавшись, треплет меня за ухо, помыкая нетерпеливым взглядом. — А сейчас замолчи и послушай.       Кончиками пальцев спустился к шее, и я снова задрожал, только теперь от приятной щекотки, вызванной взрывом мурашек в районе лопаток.       — Хотя бы поначалу не отвергай мои попытки, даже если я делаю что-то неправильно, иначе у меня вообще отпадёт желание двигаться в этом направлении, и ещё я вряд ли так смогу когда-нибудь научиться. Поправь меня, но после. Не налетай с претензиями сразу. Своей, так скажем, чувствительной стороны я больше всего боюсь и тщательнее всего прячу то, что от неё осталось. Поэтому, если ты хочешь как-то наладить с ней контакт, обращайся насколько сможешь трепетно. Понимаю, тебе меня таким видеть совсем непривычно, но, если чувствуешь, что сейчас именно «то самое» состояние, просто согласись, как сейчас, ладно? Сделай вид, будто это само собой разумеется, а не начинай вредничать, как ты обычно это делаешь.       Я успел высвободить губами только первую букву слова, которое собирался произнести в ответ, но Шон в ту же секунду прикрикнул: «Тихо!» — и зверски ущипнул меня за бок. Я чуть было не взвыл, снова нарушая безмолвие.       — Тебя просили помолчать, — более спокойно сказал он, продолжив. — Не хочу навязывать тебе свою точку зрения, хочу лишь, чтобы ты вспомнил себя, вспомнил меня в начале пути и сделал свои выводы. Думаешь, я с первых разов получал удовольствие от сессий с тобой? Весьма натянутое и смутное, и то если сильно сконцентрироваться на возбуждении. Но если бы ты вечно слышал «не так», «неправильно», «плохо», «другие лучше», какова вероятность, что ты бы продолжил вообще этим заниматься? Если бы я не давал возможности исправиться и переделать, ты когда-нибудь смог бы научиться выполнять всё правильно? Самое малое, что можно сделать — дать шанс.       Всё это время он медленно гладил меня в такт своим равномерно льющимся словам, потом начал рисовать пальцами какие-то произвольные узоры, тогда его пальцы напомнили кисточки Робина. Меня под конец это всё загипнотизировало и полностью расслабило.       Я хотел смотреть на лицо Шона, пока он ласкал меня, но боялся повернуться. Хотел сказать, что услышал его, но боялся получить ещё один щипок, черт, место первого даже сейчас не переставало пульсировать. Неуверенно сглотнув, всё-таки решился для начала повернуться. По мимике проще угадать, что меня ожидает.       Он коротко кивнул, негласно спрашивая, чего я хочу.       — Сэр, можно сказать?       — Если ты собираешься возражать или спорить — нет.       — Я собирался сказать, что услышал Вас, сэр       Он прижал руку к моей щеке, начал гладить пальцами волосы над ухом. Я прикрыл глаза от удовольствия.       — Спасибо. Надеюсь, это не просто слова.       — Меня не покидает ощущение того, что Вы сейчас это делаете только из-за хорошего вечера в клубе, сэр, — признался я, тут же помрачнев.       — В том числе, — честно и в то же время размыто ответил он. — Но, может, ты перестанешь так зацикливаться на этом?       — Я не хочу, чтобы это когда-либо повторилось, — на одном дыхании выпалил, собрав всю свою смелость для этой правды.       — Так. — Он убрал руку, собираясь начать объяснять. — Представляешь себе, как происходит бартерный обмен?       Иногда мне кажется, что ему экономику с детства преподавали. Безумно умиляет смотреть, как Шон на пальцах начинает объяснять базовые термины, связывая их с жизнью. Только бы не улыбнуться, иначе может обидеться на мою несерьёзность.       — Допустим, — кивнул, понимая, как сильно не хватает его тяжёлой руки где-нибудь на пояснице.       — Одна сторона предлагает услугу в обмен на другую услугу. — Да знаю я, знаю. — Так вот, ты постоянно хочешь забрать у меня какие-то возможности, не предлагая ничего взамен. Это так не работает, Итан, никто не захочет с тобой меняться без выгоды.       — Хорошо-хорошо, как мне надо попросить, чтобы Вы согласились?       — Здесь всего два варианта: либо я выступаю с другими, либо я выступаю с тобой. Поэтому если ты хочешь забрать у меня публичные выступления, обещай, что мы с тобой тогда начнём медленно к этому подходить. И не торопись с ответом. Я тоже тебя услышал.       Он встал с постели и отправился в инвентарную.       Сердце как по команде забилось быстрее, дыхание участилось без шансов быть восстановленным моими скудными утешениями. Всё-таки довёл его. Тело хаотично поражали молнии, оно было будто наэлектризовано страхом.       Я спрятался под одеяло чуть ли не с головой, оставив только щёлочку для глаз, чтобы увидеть, с чем Хозяин вернётся.       Я этого железного монстра ещё ни разу не видел: из чёрной рукояти рассыпались не ленты кожи, не тугие косички или узелочки — а крошечные металлические шарики, нанизанные то ли на тонкую верёвку, то ли на трубки, отделанные кожей. По моим не самым экспертным оценкам, спина будет похожа на галактику сине-фиолетового цвета с россыпью тысячи маленьких синяков и царапин, подобных хвостам комет.       Я в страхе приподнялся на руках, чтобы с глубоким сожалением и ужасом посмотреть на Него.       — Это за что, сэр?       Я был настолько в недоумении, что не хватило тона даже для простейшей эмоции.       Он сел рядом и уверенно надавил мне на спину, прижимая к матрасу. После такого я отказался от сопротивления — уже поздно, — в то время как Он покрутил пальцем, приказывая ещё и отвернуться.       Я выполнил, из соображений «не усугубляй».       Я прямо-таки чувствовал спиной, что эти хвосты уже свисают прямо надо мной. Резко вздрогнул, когда Шон положил руку мне на плечо.       — Ты когда-нибудь будешь доверять мне, нет? — грустно выдохнул Он. — Почему ты опять делаешь то же самое? Почему не остановишь меня, если страшно?       — Вы же ещё ничего не сделали, сэр.       — А если сделаю, может быть уже поздно, правда? — Он точно задумал что-то, но я не мог понять, где подвох. — Давай ты сейчас определишься: либо я бесчеловечный изверг, которого ты каждый раз будешь останавливать, либо Дом, которому ты всё-таки доверяешь и будешь лежать спокойно, уверенный в том, что он не хочет тебе навредить.       — Наверное, в глубине души мне всегда кажется, что я это заслужил…       — Без сомнений, твоя склонность к самобичеванию идёт из семьи, но с этим я помочь тебе не могу, так как ты молчишь, поэтому работаем с тем, что есть.       Лишний раз подтвердил, насколько его обижает моя неготовность открыться. Прости меня.       — Я, если честно, хотел бы уже ложиться. Выбирай быстрее, пожалуйста.       — Второе, сэр. Однозначно второе.       — Если ты опять вздрогнешь — сильно обидишь. Не удивляйся потом, с чего это я вдруг расстроен.       Больше всего успокаивал Его ровный голос, чуть отдающий огорчением — ни намёка даже на лёгкую степень раздражения.       — Ладно, сэр, — подложил руки под подушку и выдохнул, вместе с тем расслабляя напряжённые мышцы. Он точно не бить собирается. Хлёсткий тон перед первым ударом я ни с чем не спутаю.       Страх сменился любопытством.       С тихим шелестом кончики опустились на лопатки, скользнули ниже и рассыпались по бокам приятными искорками. Меня до загривка пробрало шипящей волной… М-м, это просто волшебно! Кожа становилась гиперчувствительной, приумножая каждое новое прикосновение.       Эта многохвостая змея соблазняющим наслаждением подчиняла тело, которое подстраивалось под каждое её движение, извивалось в попытках получить больше.       Когда шарики поднялись к шее, слух укутало море из ракушки. Оно накатило нежной пеной, растеклось пузырьками, оставляя за собой холод, от которого по всей спине прошёл трепет. Чуть повернул голову — выставил шею, прося ещё.       Невольно дёрнул плечами после нового разряда, который ушёл аж в кончики пальцев мелким покалыванием. Вроде щекотно, но в то же время завораживающе приятно — необычные ощущения вытесняли всё лишнее из головы.       Я буквально мурлыкал каждый раз, когда Ему удавалось задеть какие-то особо уязвимые точки, и тихо довольно постанывал, когда Он ударял, еле замахнувшись, давая почувствовать внушительный вес шариков, устрашающе действующих только вместе.       Отложив девайс в сторону, Он сел мне на ноги и принялся растирать спину руками, возвращая коже чувствительность, потерянную в этом трансе насилия всех нервных окончаний.       Я долго сомневался, стоит ли похвалить Его за такую неожиданную и безупречно исполненную интеграцию. Для меня Шон всегда был тем человеком, которому не нужно ничьё одобрение, а уж тем более похвала. Правда, тут вроде сам посоветовал быть аккуратным с «другой» стороной, лелеять её, постепенно прикармливать ободрениями, а также осторожно направлять и поправлять.       С другой стороны, меня уже ждал сосредоточенный взгляд Шона, который нетерпеливо ждал оценки проделанной работы.       — Блин, я бы столько потерял, оставшись в своей комнате! Это было очень в Вашем стиле и в то же время… Мне понравилось, как всё смешалось. А Вам?.. Хоть чуть-чуть понравилось?       — Было красиво, — спустя задумчивую паузу ответил Он. — Люблю смотреть, как ты извиваешься, пусть даже сейчас не от боли.       Звучало, будто Шон сам удивлялся тому, что ему пусть немного, но зашло.       — Одно замечание только: можно было сначала так меня не пугать?!       — Пугаешь ты себя сам, — отрезал Шон. — Я всегда спокоен и полностью себя контролирую, а если нет, то тебя в такие моменты ни за что не будет со мной рядом. Это давно должно было стать для тебя аксиомой.       Я успел разыграть лицо, предшествующее словам извинений или каких-нибудь соболезнований, которые Шон прервал, не давая им начаться:       — Глупо просить за такое прощения, — протянул мне многохвостку. — Отнеси на место.       Кивнул, вставая с постели. По достаточно большому пустому месту на полке определил, куда положить этого зверя, так и оставшегося без добычи.       — Дверь на ключ, свет выключи, — повернулся на бок, натягивая на себя одеяло.       — Да, сэр, — почтительно кивнул, жалея о потерянном настроении.       Я, получается, ни здесь, ни там не дорабатывал. Как саб страшно вспомнить сколько времени не удовлетворял Его — только нарывался. Как близкий человек не смог в ответ поделиться прошлым, несмотря на то, что сильно хотел и хочу… Обжигал своим недоверием, просил отказаться от всех удовольствий, которые связаны не со мной, при этом «не давая ничего взамен». Шон подарил ту ночь любви, сделал уверенный шаг вперёд сейчас… А что отдавал я?       Нырнул под одеяло и щёлкнул ночником, впуская в комнату ночь.       — Сэр, я обе сумки собрал.       И запасную тоже.       На самом деле элементарно не знал, как продолжить диалог, но заканчивать разговор перед сном в таких красках как-то не хотелось.       — Видел, молодец, — без энтузиазма кинул Он, перевернувшись на другой бок.       — Вы завтра никуда не уезжаете, сэр, ничего не поменялось?       — Нет, весь день с тобой, уйду только вечером к Агнет. Ещё в больнице обещал прийти на чай.       — Можно мне тоже пойти, сэр?       — Нет.       — Сэр, Вы даже не даёте шанса.       — Детский сад — меня моими же словами… — фыркнул Он в темноте.       — Почему Вы никогда не говорили о том, что бываете у Агнет, что я тоже могу пойти?       — А ты готов молча посидеть пару-тройку часов, пока твоё присутствие будет полностью нами игнорироваться? Сам же это не любишь, зачем мне тебя мучить? Может, в наказание и можно было, но просто так — не вижу смысла.       — Пожалуйста, сэр, позвольте хотя бы один раз попробовать. Если Вы останетесь недовольны, больше на эту тему даже не заикнусь, обещаю. Пожалуйста. Я многому научился, пока Вас не было…       — Если завтра весь день по струнке ходишь, считай, у тебя есть шанс.       — Договорились, сэр. Доброй ночи. И спасибо ещё раз за все Ваши шаги. Уверен, такими темпами я очень скоро привыкну воспринимать Вас по-другому.       Просить объятий было неудобно, хотя желание присутствовало очень сильное. По-честному, Он сегодня свой план в полном объёме выполнил.       Зато я мог перебраться спать в ноги, тогда можно будет чувствовать спиной Его тепло. Это почти то же самое, даже чуть интимнее, в моём восприятии.       — Ты куда? — резко поднялся в недоумении.       — Хочу уснуть, как привык.       Ещё одно твёрдое «нет» больно ударило в грудь. Подступили слёзы.       Такое чувство, будто я шёл с карманами, набитыми монетами, а сейчас вдруг сунул руку и неожиданно дырявые карманы оказались уже пустыми… Ведь их же подберёт кто-то другой, эти монетки, или давно подобрал, пока я стою тут ни с чем.       — Вы забрали у меня ошейник, забрали имя, теперь и моё место у ног… Хоть что-то кроме обращений во мне от саба осталось?.. Я чувствую, как теряю через это самую прочную связь, которая между нами была с самого начала.       Верните время, я бы не дал себя гладить, это нас ещё больше отдалило! Прямо только что! Мне от этих воспоминаний теперь противно!       — Неплохая мотивация наконец собраться и правильно себя настроить для того, чтобы начать всё это себе возвращать, да?       Ну, такие мотивы меня, можно сказать, утешали. Для успокоения только и нужно понимать, что завтра есть возможность возродить утерянное и что Он готов принять блудного саба обратно к своим ногам.       — Да, сэр, — отполз обратно на подушку и стал пытаться достучаться до снов.

* * *

      Постель наутро была пустая.       В глаза сразу бросилась свешенная с потолка верёвка, заканчивающаяся увесистым крюком-карабином.       Я ощутил холод в руках и страх в сердце. Боли будет настолько много, что её разлетающиеся частицы буквально можно будет почувствовать в воздухе. Продолжал смотреть на потолок до тех пор, пока не начало казаться, будто крюк вдруг стал покачиваться, насмешливо поддразнивая меня. Я помотал головой в попытках выбросить галлюцинацию, такой настрой с утра никуда не годится, а соскочить второй раз будет провалом, особенно после нашего разговора перед сном.       Стараясь оградить себя от ненужных мыслей, поплёлся в душ, надеясь хоть немного взбодриться.       Застелил кровать, надел шорты и присоединился к Шону на кухне. Готовить ничего не надо было, Агнет передала отпадный завтрак, который к моему приходу ещё не успел совсем остыть.       По тарелке в раковине я понял, что Шон уже поел и не выпил свой привычный американо. Настороженно отмечая отсутствие у Него настроения, не оглядываясь, домываю посуду. Мы перебросились только «добрым утром», после чего Он ушёл в столовую за закрытой дверью разговаривать по телефону.       Я не знал, как нужно себя вести и что у Него за планы на меня, а когда сомневался, существовало только одно место, в котором можно было найти ответы — рядом с правым подлокотником большого кресла. Ровно так же Шон знал, где найти своего саба, если не давать никаких указаний. И, действительно, Он вскоре пришёл.       — Мне нужно попросить Вас, сэр? — с опаской спросил, подумав, вдруг лучше было молчать?       — Обойдёмся без этого сегодня. Я не хочу наказывать за что-то конкретное, иначе от тебя живого места не останется. Мне нужно, чтобы ты в целом переосмыслил своё поведение, своё отношение, свои ошибки. Особенно в последнее время слишком много возмущений с твоей стороны, постоянные попытки установить свои правила и демонстративно показать своё недовольство — перебор, как мне кажется.       — Сэр, мне стыдно за свои поступки. Я очень хочу извиниться перед Вами.       — На диван на колени. Начнём с ротанга. А потом я непременно дам тебе шанс молча стерпеть и мои розги.       Ничего себе начало. У меня связки задрожали — еле выудил из себя в ответ «да, сэр».       Пока Хозяин ходил за полотенцем, я снял с себя шорты, упёрся локтями в спинку, переставил колени почти на самый край и через страх прогнулся с первого раза настолько смело, что Он даже не поправил меня.       Щелчком поднял меня, положил расправленное полотенце на спинку дивана (чтобы мой пот не портил кожу), затем твёрдой рукой приложил меня обратно и ушёл к стендам выбирать трость.       Я крепко сжал махровую ткань руками, чтобы вцепиться зубами в образовавшуюся складку, затыкая себя. Уже начал дрожать, боясь, что если не перестану, Он снова отошлёт меня со словами: «Ты не настроен сегодня, о наказании не может идти и речи». Пытался успокоиться хотя бы до первого удара, глубоко дыша.       Я уже чувствовал ветерок от замаха. Представил лютую боль, которую вот-вот доставят по назначению. Нервно сглотнул, во рту было жутко сухо.       — Обещаешь мне быть хорошим мальчиком?       Резкий скользящий звук, рассёкший воздух свистом — одним резким движением Он вытащил необходимое орудие.       Я повернулся посмотреть, ещё крепче стиснув зубами полотенце, чтобы в следующую же секунду убрать его ото рта для ответа:       — Обещаю, сэр. Простите меня, пожалуйста… За все выходки, — с трудом выговорил, успев ещё раз испугаться достаточно массивного устрашающего грушевидного наконечника на конце трости.       — Бить буду сильно. Мне хватит двадцати ударов для того, чтобы донести свою мысль. После каждого я должен услышать от тебя номер и благодарность, но более ничего, ни единого лишнего звука. Всё понял?       — Да, сэр.       — Ты знаешь, что будет в противном случае.       — Мы начнём сначала, сэр, — подтвердил я, теперь уж точно в последний раз закусив полотенце.       Весь сжался, когда Он приложил трость, легонько похлопывая, намечая, где будет проступать полоса. Замах. Удар!       У меня глаза чуть не выпрыгнули от шока, который я испытал от невероятной, глухой, тяжёлой боли, покалечившей кожу чуть ниже ягодиц. Повисла пауза немой сцены, во время которой я выпускал горячий воздух застоявшегося крика в белую складку.       — Один, сэр, спасибо, сэр, — тараторил, на мгновение отпуская полотенце.       Голос отрешённый, даже немного спокойный, как будто ничего не произошло или человек настолько в шоке, что не успел ещё осознать случившееся.       — Скажешь мне, когда будешь готов для следующего.       Я чётко чувствовал пульсирующую точку синяка, появление которого не оставляло сомнений. Дышал глубоко, гоняя большое количество воздуха через лёгкие, представляя, как можно было бы крикнуть, если пропустить его через голосовые связки. Даже не так, мне представлялось, будто я и вправду кричу, раз за разом шумно выпуская носом воздух, только кто-то выключил при этом звук.       — Я готов для второго удара, сэр.       До самого конца я закусывал полотенце перед каждым замахом и отпускал только с целью что-то сказать. Господин бил только по ногам, значит, моей заднице уготовано нечто другое. Теперь было страшно представить что.       — Чувствую, стоит напомнить про стоп-слова. Не надо геройствовать, если мы не доберёмся до назначенных двадцати, абсолютно ничего не случится. Не пытайся быть лучше кого-то — превосходи только себя. Цель в этом, я хочу видеть, как растёшь ты. Сколько раз слышал, как я хвалил других сабов или сравнивал тебя с ними?       — Никогда не слышал, сэр.       Но что, если Он делает это в своей голове? Хотя нет, я, кажется, опять себя накручиваю, надо перестать так делать. Я бы здесь не стоял, будь, по мнению Господина, мальчик получше. Они все там, а я-то — здесь…       — И не услышишь, — уверенно заявил Он, приложив трость поперёк бёдер и подёргав её туда-сюда, ставя для себя невидимую метку следующего приземления.       Я приготовился, заранее крепко вцепившись в спинку дивана.       Казалось, прошла уже вечность и скоро всё должно закончиться, потому что жар успел расползтись и заполнить собой добрую половину «рабочей поверхности». Горел слишком большой участок, учитывая полученное количество ударов аж в целую одну штуку.       Второй удар был ещё ниже. Мне показалось, что вот-вот не сдержусь, и тогда я с силой уткнулся в полотенце, под которым пряталась плотная диванная кожа.       Он, как всегда, держался спокойно, разговаривал планомерно… А каждый следующий удар был яростным, беспощадным… И отчего-то такой контраст пугал ещё больше. Словно наблюдаешь затишье перед рьяной бурей. При этом казалось: чем спокойнее Он себя ведёт, тем непременно сильнее соберётся бить.       — Два, сэр, спасибо, сэр, — оторвав нос от дивана, отчеканил я, зачем-то облегчённо выдыхая. Мы только-только начали, как бы ни было сложно это осознавать.       — Неплохо, — оценил Хозяин, успокоив — фуф, значит, засчитал (здесь каждый удар был существенно принципиальным, как вы понимаете).       Завибрировал телефон на журнальном столике.       — Прости, это важно, мне нужно ответить.       Понимающе кивнул, думая, что Он сейчас уйдёт, но нет. Остался стоять за моей спиной.       До разговора мне не было никакого дела. Надо было восстанавливаться и успокаиваться. Его голос звучал с помехами через стену моих мыслей. Времени хватило как раз: только положил мобильник обратно, я внутренне почувствовал: сейчас. Причём от удара, по сути, я отходил только первые пару минут, тогда как бóльшую часть времени провёл, усердно пытаясь выловить неожиданно наступающий момент смелости. Только в эти короткие секунды можно выдать из себя:       — Я готов для третьего удара, сэр.       Он встал с другой стороны после пятого, чтобы не обделить синяками от наконечника левую ногу. Действительно, а то она вообще обидчивая у меня.       Боль поднималась снизу, и путей выхода было всего два — руки да голова. Пока центральный участок перекрыт, оставалось только сжимать кулаки да глухо бить ни в чём не повинный диван. Это единственное, что хоть как-то помогало сбросить немного напряжения, распирающего всё нутро.       А вот что случилось после седьмого, я даже сейчас не могу себе внятно объяснить. Стерпел молча, сказал, что требовалось, а буквально через секунды меня вдруг прорвало, будто плотину — слёзы покатились ручьём…       Может, от осознания того, что наконец-то настал момент обнуления всего накопившегося как у Него, так и у меня, с которого всё может начаться сначала или… Не знаю.       Я плакал и не мог остановиться, в голове мелькали кадры, как со старой плёнки, показывая меня мелкого, такого же ревущего навзрыд, закрывающегося в кладовке с кипой старого вонючего хлама.       Мальчик устал, мальчик не знает, что делать, но он точно больше не может этого выносить. Запах резины от проколотых велосипедных шин въелся в ноздри. И запах того уродского ковра, прожратого молью, на который чего только не проливалось.       Хозяин подошёл запустить руку в мои волосы и погладить по щеке большим пальцем.       — Т-ш-ш, — успокаивающе протягивал Шон, убирая с моего мокрого лба прилипшие волосы. — Всё хорошо, ты всё делаешь правильно, — настойчиво внушал Он, принявшись скупо гладить плечи.       Предложил воды, я согласился. Во рту было так сухо, что язык прилипал к нёбу.       Когда необъяснимая волна отступила, пришло ощущение, которого мне так долго безумно не хватало — лёгкость. После этого вообще другим человеком себя почувствовал! Эта трёпка была мне нужна даже больше, чем я подозревал. На уверенном чувстве внутренней свободы открылось второе дыхание для продолжения экзекуции.       Я сказал Ему, что готов, и решил избрать немного другую тактику, попробовать, по крайней мере. Не затягивать с каждым ударом, а задать темп быстрее, чтобы не смаковать боль, горящую под кожей, а перебивать её короткой новой.       Хватило меня до семнадцати, с трудом, но хватило. Себя я точно превзошёл. Потом прозвучало стоп-слово, означающее «жёлтый». Ещё три можно добить, но только сейчас времени надо сильно больше, пусть Он знает, что надо аккуратнее.       — О-очень хорошо! — сразу после этого набросился Хозяин с похвалой, я даже оторопел от такой резкой перемены в Его остром голосе. — Отлично, — уже спокойнее проворковал, шагнув ближе.       Схватил за волосы и грубо врезался в мои губы глубоким горячим поцелуем. Хотя, по правде говоря, это больше напоминало укус, мне скорее было больно, чем приятно. Он своими зубами изрядно потрепал нежные губы так, что, мне показалось, они даже чуть припухли.       И вроде бы настало самое время праздновать победу и радоваться тому, что наконец-то я удовлетворил Его, но внимание вместе с мыслями занимало дьявольски разрастающееся пятно, образованное семнадцатью рубцами. Это сущий пиздец.       Господин вернул трость на место, первая часть пройдена.       — Спасибо, сэр.       Я посмотрел в светящиеся глаза своего Хозяина и непроизвольно еле заметно улыбнулся, когда произносил благодарность.       — Достойное начало, — прошёл мимо, сел на кровать. — Иди сюда, — указал на коврик рядом с тумбочкой.       Я с удовольствием оставил свою позу, перебираясь на колени, к Нему поближе.       — Хороший мальчик, — костяшками пальцев погладил щёку.       Я ластился к руке, потому что она дарила спокойствие и ласку, перед которой боль волшебным образом отступала. Вот стоит этой ладони оторваться от щеки, тогда гудящие следы проступят по новой, но пока Его рука рядом, остального не существует…       — Хочу дать тебе отдохнуть немного перед тем, как мы двинемся дальше. Если есть о чём поговорить, можно сейчас, если нет, постоишь пока в углу.       — Сэр, я хочу выступать с Вами и согласен начать двигаться в этом направлении.       — Когда я говорил «не торопись с ответом», подразумевал, что ты хотя бы дня три походишь хорошо подумаешь. Можешь дать свой ответ через неделю, не раньше.       — А ещё я бы не хотел, чтобы Вы бросали меня одного, сэр. Как вчера.       — Аарон, ты знаешь, почему я так делаю, и по-другому не будет. Если я чувствую, что нахожусь в состоянии, в котором могу сделать то, о чём потом пожалею, самых близких людей в первую очередь отсылаю как можно дальше от себя. Просто прими это. Я делаю это не со зла и не для того, чтобы сделать больно, а как раз таки совсем наоборот, в качестве вынужденной экстренной меры. Но начни с себя тоже, хорошо? До такого состояния меня, конечно, надо тоже умудриться довести. Если ты будешь вести себя подобающим образом, такого никогда и не повторится.       — Меня всю жизнь отовсюду шпыняли, я шатался в поисках дома и нигде не мог задержаться надолго, это всегда было на время… И всё, чего я хочу — быть уверенным в том, что сейчас и здесь я нашёл свой дом. Но меня до сих пор до конца не покидает чувство, что Вы, ну… Можете попросить меня собрать вещи. Только одно обещание — это всё, чего прошу. Вы не представляете, сколько это мне даст!       — Что именно ты хочешь, чтобы я тебе пообещал?       — Что я здесь навсегда, что Вы меня не прогоните, сэр…       — Хорошо, но это обещание не будет относиться к случаям, когда я себя не контролирую и прошу уйти, чтобы ты не попал под горячую руку.       — Нет, я имею в виду, насовсем, без возврата, Вы можете мне пообещать, сэр?       — Это обещание будет значить: «Твори, что хочешь, последствий не будет».       — Так Вы боитесь, что без этого страха я буду Вами манипулировать, сэр?       — Конечно! По-другому никак. Каждый раз, стоит мне хотя бы чуть-чуть расслабиться, ты тут же начинаешь демонстрировать себя во всей красе, проверяя мои границы. А если при этом тебе ещё нечего будет терять, боюсь представить, на какую катастрофу я себя обрекаю. Прости, но твои поступки не дают мне возможности дать такую серьёзную клятву.       — Сэр, Вы когда-нибудь думали о том, чтобы всю свою жизнь связать с одним человеком?       — Учитывая мой опыт, мне сложно это представить.       — Но хотелось бы, сэр? Найти такого человека?       — Ты переходишь черту личных вопросов. Сейчас не время.       — Я знаю, что Вам страшно… И сложно доверять, но, как бы Вы ни старались, не получится от всего застраховаться. Люди совершают ошибки, даже если до безумия любят, но если каждый раз, как только Вам делают больно, выставлять человека за дверь, легче не станет, это самообман. Да, Вы ещё ни разу не ошиблись, ни разу никого не бросали, но рано или поздно это произойдёт, и тогда…       — Надоело уже это слушать! — прорычал Он, строго посмотрев на меня.       До мурашек пробрало, я сразу взгляд в пол впечатал и сотню раз пожалел о том, что вообще рот открыл.       Велел встать под крюком с выставленными перед собой руками для того, чтобы их связать. Закончив, опустил крюк, зацепил верёвку и потихоньку поднял меня на цыпочки — неудобно очень. И зажиматься нормально не получится.       А потом Хозяин пришёл с орудием собственного приготовления. Не могу назвать это розгой, потому что те, которые Он готовит и замачивает в ванной, намного длиннее и толще. Так что меня собрались драть всё-таки прутиком.       Хозяин часто занимался заготовкой. Сам процесс для Него являлся отдельной формой нирваны: возиться с ветками, очищать их от сучков, бережно обрабатывать, отмачивать и завязывать в пучки. У нас они никогда не задерживались, Шон всегда отдавал в клуб и общество, оставляя «на всякий» всего лишь парочку связок лично для себя.       — Этот сухой, — повертел передо мной свежесрезанным тоненьким прутом.       Да от того, что он сухой, легче не становится! Не в моём вкусе интенсивные короткие сессии. Наоборот люблю.       Церемониться Он не стал, один раз розга пробно рассекла со свистом воздух, а в следующие три — мою задницу: верхняя часть ягодиц, середина и низ.       — Хочу, чтобы эта розга напомнила тебе о том, что приказы должны выполняться с первого раза. — Ещё три таких же подряд под мои жалобные стенания. — Что на приказы не отвечают вопросом. — На последние три слова пришлось по борозде на коже. — И что они не подлежат обсуждению.       — Да, сэр! Конечно! — умоляюще взвизгивал, извиваясь, насколько было возможно. — Боже, простите меня! А-а!       Я изрядно поплясал под гнётом этого тонкого жалящего монстра.       Он продолжал толкать к границам, пока я балансировал, уязвимо растянутый между потолком и полом. Подвёл к самому краю, вот буквально на цыпочках я стоял от пропасти, как вдруг наступила спасительная пауза.       Парадоксально не чувствовать себя наказанным. Хозяин вроде бьёт, очень сильно бьёт, но… Бессмысленно, что ли, не знаю даже, как объяснить. Обычно Он продумывает всё до мельчайших деталей, уделяя особое внимание подготовке и назидательным разговорам. Основная цель была донести до меня какую-то мысль или объяснить неправоту — вокруг этого всё крутилось, боль была уже второстепенным следствием. Сейчас же никакой прелюдии, натянутые общие фразы, кажущиеся нелепыми при таких ощущениях. Он даже не заставил просить о наказании, зная, как мне от этого стыдно каждый раз.       И когда удавалось поймать взглядом лицо Господина, было очевидно, что Он без особого удовольствия наблюдает за мной. А так нельзя — это всё-привсё ломает! Мне важно видеть желанное одобрение в глазах Хозяина, которое бы говорило о том, что с каждым ударом я становлюсь ближе к искуплению своей вины. Но сейчас всё превращается в тривиальные действия и пустые чувства: в моей боли сейчас не больше смысла, чем в ударе мизинца об косяк, — никакой пользы, кроме очевидной агонии в несколько секунд. Это всё равно что кровью и потом бороться ни за что, за просто так.       Или в сравнении с тем, как Он радовался вчера, мне теперь кажется, что недостаточно удовлетворения? Или просто сейчас ушёл в себя?       Я, кажется, сам не понял, что спровоцировал в Нём своими словами.       — Сэр! Можно спросить?       Он встал передо мной, играя с прутом, у которого успел потрепаться кончик.       — Можно.       — Я что-то делаю неправильно, сэр?       — Нет, Аарон, с чего ты взял?       — Вы мной недовольны, сэр. Скажите в чём, я исправлюсь! Из-за разговора? Мне извиниться?       — Глупости. Прекрати накручивать себя. Ты замечательно держишься, и сегодня я тобой более чем доволен.       Как продолжать проходить весь этот ад, когда нет никакой награды за это? Когда Его отношение ко мне останется одинаковым что «до», что «после»? Зачем мне вообще теперь терпеть? Вот оно — настоящее наказание, остальное мишура, не больше.       — Какие красивые вздувшиеся полосы, — довольно протянул Он, проводя по одной ногтями. — Вот только им не хватает фона.       Господин опустил меня на полную стопу.       — А-ах, сэр, спасибо! — я поочерёдно посжимал уставшие ноющие пальцы.       — Можешь представить, как поверх розги лягут удары широкого ремня?       Он заключил мои ноги в принесённую распорку и, небрежно схватив за бок, развернул к себе лицом.       — Но сначала лишим тебя роскоши спать на животе.       Помимо всего, обижало, что Он не старался. Всё предельно очевидно и просто, из разряда «вот розга, вот тело», никаких деталей, никаких изощрённых придумок, которые делают каждую сессию особенной и запоминающейся, за которые Его многие хвалят, а кто-то даже Им восхищается.       Такое чувство, будто обо мне вдруг перестали заботиться. Без души, в общем, это всё было…       — Ну, друг мой, что заслужил, — пожал плечом Он, снова расколов меня по лицу.       Хозяин сам не любит просто драть, я уверен, ещё в начале пути становления Дома Ему это успело наскучить. А сейчас специально сделал сцену такой, на которую самому смотреть нет никакого интереса.       Вот теперь я чувствовал, что наказан. Даже слишком жестоко.       В общем-то, ничего сверхъестественного: отходил грудь флоггером до хорошего красного цвета. Вёл я себя вроде вполне себе спокойно: ничего лишнего не болтал, да и почти не кричал, глаза наводнились, но слёз как таковых не было.       Закончив с этим, Он развернул меня обратно и поднял на цыпочки, затем вкрутил кольцо в одно из многих отверстий, хаотично разбросанных по комнате, и соединил его с распоркой при помощи небольшого куска верёвки. Больше «танцевать» не получится, в лучшем случае немного наклоняться из стороны в сторону.       Снял широченный ремень, крепящийся к Т-образной рукояти.       — Давай хотя бы дюжину. Соберись.       Нога ритмично подрагивала от непроизвольного сокращения мышц, руки ныли, пальцы заболели по новой… Вдох. Выдох. Повторить.       — Готов?       Я обречённо кивнул, чувствуя бешеный стук сердца, который только нагнетал, пугая меня ещё больше.       Когда Он завёл руку для удара, время будто остановилось, мгновение растянулось, давая небольшую отсрочку-обманку. Я боялся даже вообразить эту боль.       Прижался щекой к плечу, прячась, словно удар прилетит по голове, зажмурился, и… Он настиг меня.       Не знал, что мои глаза умеют так широко распахиваться. Крикнул я с задержкой, почувствовав, как зажглись по всей заднице старые борозды, они как будто вскрылись, изливаясь кислотой…       Второй удар я слабо распробовал, боли было настолько много, что восприимчивость притуплялась. Нюансы уже не ощущались, был только огромный воспламенившийся кусок плоти, на который подкидывались угли.       Третий — снова близко к пределу. Снова предупреждающее стоп-слово.       — Ещё три, — уверенно произнёс Он и ударил снова.       Я пытался крутиться, чтобы словить кожей хоть немного «ветерка». Но это ничего не давало. Слишком сильные ощущения для того, чтобы перебить их каким-то лёгким дуновением.       Перед каждым оставшимся ударом я болезненно поскуливал и дёргал руками, словно был шанс освободиться, а когда Он закончил, я не мог поверить, что сумел столько выдержать.       Как только Господин освободил от пут, я обессиленно рухнул на четвереньки, потом вовсе отвалился на бок, свернувшись клубком, не прекращая слезливо постанывать.       Но как бы я ни ныл и ни считал наказание чересчур жёстким, нужный эффект наступил ровно после шестого удара ремня. Вот только тогда я начал раскаиваться.       — Ляг на кровать, — протянул руку, помогая подняться.       Плюхнулся на живот, потому как в сравнении с тем, что творилось сзади, тут даже близко не было больно. Глаза оставались закрытыми, мне казалось, если открыть, побегут слёзы.       Божественно-холодное нечто приземлилось мне на ноги. Хотел повернуться посмотреть, но Он не дал, надавив на плечо.       Скорее всего, какая-то ткань. Не полотенце, потому что оно должно быть ворсистым, а эта идеально гладкая — не скребёт кожу.       Ещё один такой же успокаивающий компресс лёг поперёк ягодиц. Оба были пропитаны каким-то раствором, обычная вода плёнку холодка после себя не оставила бы.       Пока всё это дело впитывалось, Он сжал моё плечо и поглаживал шею большим пальцем, как дворником.       Потом я почувствовал острый отвратительный запах мази. Вот которая самая сильнодействующая, воняет просто гадко! Уткнулся в подушку, убивая двух зайцев разом — спасти обонятельные рецепторы и повысить шансы на тишину. Хозяин очень злится, если я издаю хоть какие-то звуки, пока он втирает заживляющий крем. Логика примерно такая: «Наказание молча стерпел, а безобидный уход после — так тем более будь любезен».       Вот теперь, когда всё точно позади, можно попробовать разобраться, что не так было с разговором и злится ли Он до сих пор.       — Сэр, Вас так задела правда? — повернулся на бок, к Нему лицом.       — Нет, задевает то, что ты в упор видишь проблему только во мне…       — Объясните?       — Ты говоришь, что тебя всегда отовсюду шпыняли, а вот со мной всегда жили люди, которых я на самом деле не знал. Давай расскажу тебе о последнем мальчике, который был со мной до тебя, это должно хоть немного объяснить. — Он тяжело вздохнул, будто не желая вообще говорить об этом, не то что вспоминать.       — Разве не Майкл был последним?       — Из клуба — да, но последний мой саб был из общества.       М, Агнет, похоже, чего-то мне недоговорила. Любопытно, однако.       — Я взял его с одним условием — не задавать никаких вопросов о нём самом, и меня это устраивало, до тех пор пока я не влюбился.       — И как это относится ко мне?       — С тобой у нас изначально не было такого условия, — с упрёком предъявил Он. — А по сути, я от чего хотел уйти, к тому и вернулся. Мне первое время казалось, что ты самый искренний мальчонка, который мне попадался, но чем ближе тебя подпускал, тем меньше отдачи получал. Первый человек, кому я открылся, не отвечает о себе ни на один вопрос… Как по-твоему, что я сейчас чувствую? Только как проминаюсь под тебя, не готовый снова потерять человека, которого люблю.       С презрением посмотрев на меня, Он резко поднялся и ушёл из дома. Я вылетел следом, накинув на плечи первое попавшееся пальто, которое оказалось не моим.       Опять босиком, как бы не простудиться.       Фуф, всего-то собрался покурить на террасе. Я-то боялся, что уедет.       — Сэр, не думаю, что Вам ещё можно, — осторожно побеспокоился.       — Я с этим как-нибудь сам разберусь.       — Шон, я не…       — Пошёл вон, — выбросил Он, не поворачиваясь ко мне. — Дай хоть покурить в тишине.       Молча ушёл, понимая, что это уже меня не обижает, как раньше. Теперь-то знаю: грубость у Него — всего лишь защитная реакция.