Love me

      За время Его отсутствия можно было спокойно перекурить штуки четыре. Надеюсь, Он этого не сделал.       Я остался стоять на коленях в привычном месте, не теряя надежды наладить нормальный диалог. Прекрасно понимал, что кроме моих откровений больше уже ничего не сможет вернуть былое тёплое отношение.       Стоят ли мои страхи долгой счастливой жизни с Ним под одной крышей? — ни разу же нет. Но сильнее необходимости обратно закапываться прошлым пугало то, что я мог опять вернуть себе состояние вечной озлобленности на всё и вся, от которого так долго пытался уйти (да и, честно говоря, до сих пор полностью не избавился). А таким быть рядом с Шоном я не хочу, с тем поведением я Шону ещё меньше нужен… Как бы эти истории — точнее, то, что они внутри меня вызывают — не испортили всё только больше.       Хотя в больнице Он обещал, что меня отпустит после того, как расскажу, даже разрешил срываться на Нём, если это поможет.       Дело ещё в том, что мне до ужаса стыдно себя мелкого вспоминать! Боже, какой херни я только не творил, чего только не говорил — как неадекватный дикарь какой-то. Если бы мог, попросил бы сейчас прощения перед всеми, кого мой подростковый возраст вообще коснулся.       Как только Шон вернулся, первыми словами были:       — Пока не забыл: забери к себе коробку из багажника, чтобы я с ней не катался.       Быстро оделся, снял брелок с ключами от машины и выполнил просьбу.       Ох, ходить будет очень и очень дискомфортно. Даже в свободных штанах.       — Можно открыть, сэр? — появился в проёме с вопросом.       Он успел раздеться, аккуратно повесив все предметы костюма на маленькую напольную вешалку на колёсиках, которая как раз для этого и предназначалась. Решил прилечь. Может, устал, пока сидел за компьютером и бумагами, так как раньше меня проснулся?       — Конечно, она вся твоя, чтобы не бездельничал. Софи позавчера была у родителей, я попросил забрать из своей комнаты пару книг. Там много пометок, правда, но постарайся их игнорировать. Можешь смело делать свои другим цветом. Хочу, чтобы ты освежил основы перед тем, как начнётся основной конкурс.       Перехватил тяжёлую коробку, долго держать её неудобно, но и прерывать Его как-то тоже.       — То, что в папке — свежий набор кейсов. Одолжил у Софи. Она иногда в качестве приглашённого гостя ведёт лекции, над студентами издевается, там интересные случаи собраны, будет над чем поломать голову.       — И сколько мне нужно в день делать, сэр?       — Столько, чтобы я не подумал, будто ты весь день халтурил. С книгами смотри сам, но к январю всё должен прочесть. Будь уверен, я с тебя спрошу. Не каждый год я предлагаю кандидата, на тебе большая ответственность, и я не позволю тебе ударить в грязь лицом.       — Понял, сэр. Спасибо.       Ещё раз подкинув коробку, чтобы та легла удобней, вымученно вздохнул и понёс всё это добро к себе на стол. Предстоящие пару месяцев обещали быть очень плодотворными. Как будто снова в универ вернулся.       Тоже скинул одежду и пришёл просить разрешения лечь вместе с Ним.       — Теперь можно, сэр? — всё же спросил с потухшей надеждой, откинув одеяло с Его ног и желая удобно устроиться на боку.       — Как сам считаешь?       Я задумался. С сожалением отпустил одеяло, которое приземлилось обратно, и обошёл кровать, чтобы скромно лечь с краю.       — Это не значит «нет». Я всего лишь попросил тебя самостоятельно себя оценить.       — Я так и сделал, сэр.       — Тогда не понимаю, зачем вообще надо было спрашивать.       Не поворачиваясь, нащупал сзади край одеяла и осторожно потянул на себя, чтобы укрыть хотя бы ноги.       — Если подвинешься ближе ко мне, тебе хватит одеяла, — проворчал Он, и тут от ответа меня спас звонок телефона. — Это Агнет, — прокомментировал, взяв с тумбочки телефон.       Поставил на громкую связь.       — Привет, Шон, слушай, мне сегодня что-то неохота готовить, мы собираемся с Сэмми поехать пообедать в «Драконе» часам к двум. Кара обещала придержать нам столик. Есть желание присоединиться?       Он тихонько пихнул меня в спину, я пожал плечами и после всё-таки повернулся к Нему.       — Хорошо, к двум подъедем.       — Отлично! Тогда до встречи.       — До скорого.       По вибрации определил, что Он поставил беззвучный режим.       — Сэр, мы успеем кое-куда съездить?       — Пять минут, — устало обозначил время своего покоя.       Я аккуратно продвинулся ближе к середине кровати, и Он рывком накинул на меня одеяло.       В голове метались множественные мысли, от которых черепную коробку буквально распирало, в то время как у Него, уверен, внутри осела тишина — происходила перезагрузка мозга. Хотелось надеяться, что Он сумеет успокоиться и пусть немного, но подавить обиду на меня.       Терпеливо ждал момента, когда Шон что-нибудь скажет.       — Повернись ко мне и расскажи, куда и зачем ты хочешь поехать.       — Не то чтобы даже поехать, я хочу Вас отвезти, сэр. Пустите за руль?       Какое-то время напряжённо пытался разгадать мотивы моих действий. Но в итоге Шон, похоже, решил ничего не предполагать и просто посмотреть, что будет, если позволить ситуации плыть по течению.       — У тебя права не просрочены случайно?       — Нет, сэр.       — Тогда ладно, но твой предел — семьдесят километров в час.       В ответ на это я выразительно вздохнул.       — Можно попросить Вас надеть футболку или свитер? Так мне будет легче разговаривать.       Такая просьба Ему не понравилась, но, выполнить её пришлось, потому что все предпосылки были поняты. Придираться к брюкам я не стал, главное — верх, ведь только его я буду видеть, когда мы окажемся за столом.       Я оделся в чёрную толстовку, под которой была белая футболка, а низ оставался без вариантов — треники.       Перед выходом Он проверил мои права и после с непонятной эмоцией отдал ключ от машины.       Не могу объяснить, почему вдруг захотелось за руль. Я достаточно давно не ездил и, наверное, безумно соскучился по самому ощущению дороги. Или нравилась мысль о том, что Он впервые окажется на пассажирском сидении со мной в роли водителя? Может, не хватало скорости, чтобы почувствовать необъяснимую свободу, которую получаешь в момент разгона — словно летишь над дорогой, фон быстро сменяется, и кажется, будто весь груз, какой бы ни был, остаётся позади, пропадает под задними колёсами…       Завёл. Не снимая с паркинга, надавил на газ, чтобы услышать рёв двигателя. Вау! Всегда хотел почувствовать мощь такого автомобиля. Самым элитным из того, на чём мне доводилось кататься, был тётин, тогда ещё относительно новый Hyundai. А в основном это были либо Daewoo, которые сейчас уже, по-моему, даже не выпускают, либо побитые жизнью Audi 2000-х годов — в общем-то, всё, что можно найти на рынке подержанных автомобилей. Своей машины у меня никогда не было.       — Итан, не больше семидесяти. Лучше следи за спидометром.       Несмотря на то, что Он вроде как пытался звучать грозно, мне в голосе слышалось умилительное беспокойство.       Да ладно тебе! Как будто я специально собираюсь подвергать наши жизни риску.       Вообще, сам Шон, вопреки всему, достаточно интересный агрессивно-осторожный водитель. Я решил, что это связано с Его нежеланием попусту тратить время, а медленные машинки с бабулями-дедулями или неопытными боящимися молодыми девушками сильно мешают свободному движению и вдобавок раздражают всех, кто к ним же не относится.       Если участок не сильно загруженный, Шон может: спокойно втопить за сто, подрезать особо дерзких молодых людей, обогнать плетущуюся машину, при этом раздражённо ей посигналив. Но уделывать зелёных мальчиков, пожалуй, относится даже к некому отдельному виду удовольствия. На дороге Он тоже Хозяин.       Была и парочка забавных моментов. Я никогда не слышал, чтобы Шон матерился, уж не знаю, с чем это связано, но за речью своей Он всегда следит. И вот первый случай, когда я это услышал, как раз произошёл на светофоре. Мужчина встал под стрелку и не повернул, потому что на самом деле ему нужно было прямо.       «Да твою ж, блядь, мать!» — разразился Шон, впечатав кнопку сигнала.       Я отвернулся к окну, чтобы скрыть смех. Похожая реакция возникала в детстве, когда взрослые произносили «запретные слова». Их редко можно было услышать, и в случае, если кто-то из старших не сдерживался, было почему-то всегда забавно.       Когда я первый раз увидел Его машину, то недоумённо удивился. Внешний вид, конечно, да, в GL-ке Он опредёленно смотрелся, но вот характер Шона как-то не вязался у меня с гоночными возможностями этого автомобиля — движок-то в пятьсот лошадей.       А вот я в Его машине выгляжу маленьким пацанёнком, который выбрал автомобиль под стать раздутому самомнению. Главное, к габаритам привыкнуть, потому что таких размеров в моей жизни ещё не было… Во всех смыслах.       — Это преступление, конечно, на AMG ехать до сотни, — полушёпотом озвучил мысли себе под нос.       — Так ты меня отвезти куда-то хотел или погонять?       — Если честно, и то и другое. Но я понял свой максимум и ничего возражать не собирался.       Саднящая задница не позволяла как-то нарываться снова.       Шон так внимательно наблюдал за тем, как я настраиваю под себя кресло и зеркала, что создавалось впечатление, будто сейчас собирается экзамен у меня принимать.       Пока я этим всем занимался, Он открыл с пульта ворота.       Стартовал медленно, осторожно входя в первые два поворота, пытаясь почувствовать машину и привыкнуть к другому переключению скоростей. Когда мы выехали на шоссе, появилось больше уверенности, меньше сосредоточенности, ещё немного той самой свободы. Шла машина очень мягко. Я следил за скоростью, постоянно притормаживая и уже предчувствуя, сколько автомобилистов посигналит мне, притом что даже разрешённая скорость на автостраде составляет сто километров в час.       — Ну ладно, ребёнок, развлекайся, — не выдержал Он моих ежесекундных нервных поглядываний на стрелку спидометра и нажал на кнопку спорт-режима.       Дорога почти пустая, такое время застать — редкость. Слишком рано для большого потока машин: все ещё либо отходят от субботнего клуба, либо просто отсыпаются в заслуженные выходные.       — Спасибо! — нетерпеливо выпалил я от облегчения и повернулся к Нему, улыбаясь так, будто мне дали всё, что только можно было получить от жизни.       Шон с усталой ухмылкой покачал головой над моим ребячеством.       Под наши разные улыбки я уверенно втопил газ в пол. Она будто пошла ещё мягче, вот ещё чуть-чуть, и колёса оторвутся от дороги… Не могу объяснить, что это было, просто хорошо. Всё оставалось позади.       Когда-то я так же менял поезда, хотелось ехать и ехать, смотреть и смотреть, как стираются места, лица, время… Верить в «я больше туда не вернусь, теперь всё будет хорошо»… Мне нужен был этот толчок вперёд, да, такой вот буквальный, как оказалось.       Потихоньку отпуская педаль, свободно выдохнул, поджидая безмятежность. Неожиданно начал говорить ещё до того, как мы успели добраться до нужного места.       — Отец припёр машину в качестве подарка, когда мне исполнилось двадцать один.       — Судя по твоему тону, машину постигла какая-то страшная участь.       — Нет, я просто отказался принимать эту подачку. Он как на нём приехал, так и уехал, собственно. Ещё пару лет подряд пытался впарить, мол, ты всего один раз прокатись, я от тебя отстану. Но я-то знаю, чего ему хотелось на самом деле — утешить себя тем, что он хоть что-то для меня сделал. Правда, отец немного просчитался. Это его новые «дети» за бабло и дорогие подарки готовы целовать его и называть «папочка», но уж точно не я.       Радовало наличие объективной причины не смотреть в лицо собеседнику. Так было проще сделать первые шаги навстречу.       — Насколько я понял, он у тебя выпивал и не работал, откуда вдруг такие подарки?       — Так к моей двадцатке всё сто раз переигралось, отец тогда уже с другой женщиной жил и её двумя детьми от прошлого брака.       «Не факт, кстати, что оба от одного отца, она та ещё шлюха», — сделал ремарку у себя в голове, но решил не говорить, Шон не любит, когда я выражаюсь.       — Пить перестал, говорил, всё благодаря Джессике: и работу она ему дала, и вообще всё… Он называл её «Мой Ангел», всегда говорил: «Она Ангел, посланный мне с небес». А то, что моя мать этого козла терпела и на своих плечах тащила все годы, это у нас не считается, это, блядь, нихуя для него не значит и даже одного ласкового слова не заслуживает!       Перехватил руль, крепко сжал, до скрипа кожи под ладонями.       Меня, сука, перекашивает каждый раз, когда я вспоминаю, сколько раз он показушно восхвалял свою новую жену, тем самым делая маме ещё больнее и намекая, что вот она была совсем никчёмной по сравнению с его этой Джессикой.       — Съезжай на заправку, — неожиданно прервал меня Шон.       Я замешкался, ринувшись глазами проверять уровень бензина.       — Поворачивай, говорю!       У нас почти полный бак, но ладно. Мало ли, что ему там приспичило.       Собирался подъехать к колонке, однако Шон попросил прижаться к бордюру рядом с заправочным магазином.       — Ты бы себя сейчас видел, — облегчённо выдохнул он, расслабившись в кресле. — В таком состоянии я тебе вести не дам — это небезопасно. Меняемся, — твёрдо объявил и вышел из машины.       Я же был настолько парализован злостью, что даже не смог убрать крепко сжатые на руле руки. Он открыл дверь с моей стороны. Я упорно смотрел вперёд, словно продолжая куда-то ехать.       Кто б только знал, как меня выворачивает от этих воспоминаний!       Шон положил обе ладони поверх моих — хотя из его положения сделать это было не особо удобно — и аккуратно, можно сказать, отлепил их.       — Вот так, — лелеющим полушёпотом произнёс он, подбадривающе сжимая обе моих руки. — Я знаю, что ты хотел сам меня отвезти, но сейчас это не лучшая идея. Если будешь в состоянии, можешь на обратном пути сесть за руль или завтра, например, отвезти меня на работу.       Он развернул меня к себе за подбородок, пытаясь быть настойчивым и в то же время не показаться грубым.       — Не последний раз, Итан, ты ничего не теряешь.       Не помню взгляда, в котором было бы столько беспокойства за меня.       Я медленно выполз из машины и уткнулся ему в грудь. Он обнял, одной рукой крепко прижимая к себе мою голову, а другой укутывая спину.       — Я ненавижу себя таким, — обессиленно признался, чувствуя на лице тепло от своего же дыхания, пронизывающего свитер Шона. — Вы сами правильный… И любите правильных, а я ни разу не такой. Мои рассказы будут похожи на какое-то антизнакомство. И мне кажется, что Вы после этого будете смотреть на меня по-другому, а я этого боюсь, не хочу, чтобы Ваше мнение обо мне поменялось…       — Не заставляй меня говорить банальные вещи, Итан. Я не собираюсь осуждать тебя за то, кем ты был, но я действительно хочу помочь парню, который сейчас стоит передо мной. Не пора ли начать нормальную жизнь, избавившись от всего, что мешает? Посмотри на себя: ты замкнутый, никуда не ходишь, ни с кем особо не общаешься, любишь сидеть дома, и с каждым месяцем становится всё хуже. Понимаю, конечно, очень удобно всё это для самого себя объяснять тем, что ты мой саб, не так ли? Но правда в том, что в досуге и общении тебя никто не ограничивает.       — Нет, это уже перебор, — обиженно буркнул я, отпрянув от Него.       — Хорошо, можешь этого не признавать, — пожал плечами.       — Куда мне было ходить с гастритом? В клуб попить водички за баром?!       — Закончили с этим. Можешь отрицать абсолютно все слова, но спорить со мной не надо. Нам пора ехать, если хотим везде успеть и при этом не торопиться. Давай, садись назад, — отступил, чтобы открыть для меня дверь.       По кнопке вернулись все настройки — положение кресла, руля и боковых зеркал, оставалось только поправить то, в котором я видел себя и Его глаза. Потом Шон без колебаний газанул и вернулся обратно на трассу. Сначала я отвернулся к окну, грузно задумавшись, а после первого съезда вдруг спохватился, куда мы вообще так уверенно едем?!       — Вы догадались? — расстроенно спросил я.       — Нет, просто следил за указателями — мы трижды свернули по одному.       — На нём было ещё минимум два названия.       — Ну, вот здесь уже угадал, — поймал Его улыбку через зеркало заднего вида и улыбнулся сам. — Мог бы просто сказать, что хочешь лапши. И не делать из этого тайну.       Его отражение разоблачающе выгнуло бровь.       — Да ну Вас, — наигранно засмущался я, снова повернувшись к окну. — Просто это место по атмосфере должно быть похоже на то, в котором я провёл бóльшую часть сознательного возраста.       — Давай мы сначала доедем, а потом ты начнёшь рассказывать.       Тогда я попросил Шона включить музыку, чтобы не сидеть в тишине.       Из колонок мягко разливались джазовые мотивы, глубокими нотами создавая умиротворение. Мне нравилось наблюдать за тем, как Он постукивал в ритм по рулю большим пальцем, и слушать басовый голос, чуть слышно подпевающий любимым мелодиям.       Когда мы прошли через большие ворота, на которых был красиво вырезан массивный дракон, я попросил Шона подождать на площади, пока сам быстро пробегусь и найду местечко, в котором мы оба сможем поесть и где будут высокие столы, чтобы не пришлось сидеть.       Да, это, конечно, всё так — развлекушка для туристов. Всё чистое, красивое, повара наверняка с медкнижками и в перчатках ещё работают. К настоящему Чайна-тауну с нелегалами, распиханными по маленьким конурам двухэтажных построек, указатели не приведут. И архитектура вся такая вычурная, господи, прям готовые декорации к фильму!       Вернулся к Шону немного расстроенный. Объяснил своё негодование, чуть-чуть рассказав, как это выглядит на самом деле: со всеми избитыми столиками на и без того узких улочках, с натянутыми между невысокими домиками верёвками, провисающими под весом белья, развешанного для сушки; рассказал и про гул, не стихающий до самой ночи, пока уличные «повара», которые готовят прямо посреди дороги, не укатят все тележки, про грязь, которая раскатана по выжженному асфальту, и пыль, которую не всегда заметно из-за дыма, поднимающегося от тех самых мобильных кухонь, а ещё гарь, оседающую на белой дешёвой штукатурке чёрной копотью… Пока вспоминал, казалось, даже почувствовал запах китайского квартала, своего укрытия и временного дома — комнатушки над вок-кафе с одним кривым окном и полом, застеленным матрасами, на которых спали работники и ещё парочка знакомых Лу, искавших укрытие или временный приют.       — От меня всегда пахло кухней, этот запах пропитывал всю мою одежду, рюкзак и даже, кажется, въелся в кожу. Не могу сказать, что это был самый приятный аромат, но… грех жаловаться, я к нему привык, а одноклассники могли всегда открыть окно. Вот, сюда, должно быть неплохо, к тому же народа почти нет.       Поставив Шона за высокий стол в укромном уголке, я пошёл брать нам еду.       Супы, как правило, очень сытные и хорошо разваренные, больше даже в европейском понимании, наверное, похожи на рагу, так что Шону будет в самый раз — мягкая, полезная, сытная пища.       Проснувшаяся ностальгия не давала мне отойти от кассы. Я наблюдал за каждым движением повара через окошко и придурковато улыбался воспоминаниям, даже не самым приятным. По прошествию времени над прошлым можно посмеяться. И даже нужно, я бы сказал.       Как же скучаю по всем… Столько всякого было.       До этого момента у меня была уверенность в том, что снова погружаться в прошлое будет больно, но тёплые чувства внутри меня практически расцветали, опровергая все убеждения. Это было славное время, со всем хорошим и плохим, успевшим произойти в одной лапшичной за целых три года.       Стоя у прилавка, я ощущал привкус былых дней, смешанных с победами, разочарованиями, обидами… Дней, украшенных верной дружбой, скоропостижными влюблённостями и вечной непонятной борьбой со всем миром…       Выстреливавшие картинками флешбэки были переполнены исключительно любимыми моментами: где-то наивными, где-то смешными, а где-то до безумия трепетными — окрыляющими меня. Большая ошибка была в том, что я позволил самым больным воспоминаниям победить светлые, переливающиеся нежной грустью.       Это место и было нужно. К Шону я вернулся совсем с другими эмоциями.       — Что случилось? — отражая мою улыбку, спросил Он, подвинув к себе тарелку.       Его очень порадовало моё настроение.       — Я забыл, как мне было здесь хорошо.       Не совсем «здесь», конечно, но мыслями я туда уже перенёсся.       Шон не задавал вопросов, хотя поводов было множество, за это от меня отдельная благодарность и вместе с тем уточнение:       — Вы будете что-то спрашивать? — думал, Он ожидает такого же диалога, как в больнице.       — Нет, для тебя так будет сложно. Просто рассказывай всё, что посчитаешь нужным и чем хочешь поделиться. Здесь никаких условий и рамок. Разве только уточняющие вопросы, на которые можешь не отвечать, если будет «слишком».       — Так, хорошо… — задумчиво протянул.       Вечные проблемы «с чего начать», но молчать как-то не хотелось, поэтому я принялся озвучивать путаные мысли.       — Собирался рассказать о жизни в лапшичной, но тогда резонный вопрос, как я туда попал и почему не возвращался домой. А с этим сложнее, там уже переломный момент случился… Так, ладно, — нервно повторил, пытаясь собраться с мыслями.       Было сложно выстроить хронологию событий. Как только цепляешься за одно воспоминание, понимаешь, что ему предшествуют ещё несколько и для понимания нужно сначала озвучить их — это как снежный ком.       — Попробую начать с начала. Это, знаете, как топики в первом классе, типа «моя семья».       — Не знаю, — как-то странно ухмыльнулся Шон. — Мне не давали таких заданий по рекомендации психолога. Честно признаться, этот вопрос до сих пор ставит меня в ступор. Нет, ты не подумай, я очень ценю Корнелию и Гордона, но я никогда не чувствовал себя именно в семье.       — Простите… — сочувственно произнёс, на секунду отводя взгляд.       — Итан, всё в порядке. Продолжай.       — Так вот, мама у меня медсестра, отец работал в строительной компании, пока она не обанкротилась.       — Как выглядит твоя мама? — последовал неожиданный вопрос, не думал, что это может быть Ему интересным.       — Могу показать фотографию, но только старую. Она подростком мечтала стать моделью, сейчас найду свою любимую.       Далеко лезть не пришлось, только пролистать папку с «избранными» фотографиями, она у меня там сохранена. А вот семейных снимков у меня вообще ни одного нет, разве что, может, у мамы в архивах каких-нибудь, где я в том возрасте, в котором себя не помню. С сестрой, кстати, селфачей с десяток где-то наскребётся. Каждый раз, когда я приезжал домой из универа, обязательно таскал её куда-нибудь прошвырнуться, и она инициировала «фото на память, чтобы не забывать, как мой брат вообще выглядит». Я тогда без особого энтузиазма соглашался (хотя сейчас жалею об этом), и мне казалось, что Грейс весь день проводит в осторожных поисках момента, когда может попросить об этом, не получив отказа.       Сложно однозначно сказать, насколько хорошо мы ладили, по-всякому было. Когда отец на время нас бросил — Грейс было годика четыре, — её вешали на меня, потому что мама корячилась в две смены, и тогда денег у нас совсем не было, хватало ровно на оплату коммуналки и еду. Мы, конечно, стояли в очереди на бесплатный садик, но сразу было понятно: это безнадёга, к моей старости, может, наша очередь и подошла бы. А так я был ей нянькой и маме домработницей: «Итан, постирай», «Итан, помой», «Итан, покорми»…       Меня колбасило от злости до смирения. Иногда, когда кормил Грейс, она противилась и ни в какую не кушала, а ещё я знал, что мои друзья сейчас где-нибудь классно зависают. Как я злился! Мог что-нибудь швырнуть или опрокинуть, тогда Грейс начинала громче плакать, а я — больше беситься из-за того, что не знаю, как её заткнуть.       С мамой огрызался, хотя у неё не было сил со мной как-то спорить, часто говорил: «Я её не просил!» и «Нянькой я не нанимался».       Правда, когда Грейс была поспокойнее и у меня быстро получалось её уложить или накормить без переворачивания тарелок и когда друзья никуда не звали, наступало смирение. Я сидел на кухне скрюченный, вымотанный донельзя, с уже остывшей детской бутылочкой в одной руке, с игрушкой в другой и повторял себе: «Я сын, должен помогать маме и заботиться о сестре». Всерьёз, естественно, я так не считал, но старательно пытался внушить себе, чтобы не выплёскивать гнев на маму или сестру. Они этого не заслуживали.       К сожалению, я только сейчас могу так трезво рассуждать и понимать, тогда было не до этого — взрывался постоянно. Мне казалось, что внутри всё безостановочно кипит, я ходил переполненный злостью, постоянно был на взводе, и каждый раз хватало незначительного повода для того, чтобы выбить меня из равновесия.       Было некому пожаловаться, не с кем поговорить, хотя было так нужно! Четыре стены квартиры, ставшие мне тюрьмой, сводили с ума, провоцировали слёзы от бессилия что-либо изменить.       Каждое утро я ждал возвращения мамы с вечерней смены, чтобы уйти в школу. Она часто опаздывала, так что на первый урок я никогда почти не успевал, с последних, бывало, сбегал, потому что, опять же, надо было успеть до того, как мама уйдёт на следующую смену, иначе малышка Грейс останется дома одна.       Святого из себя не делаю: да, я кричал на мать, бывало, грубил, да, срывался на маленькой сестре, которая ничего тогда не понимала… Но что бы и как я ни говорил, всё равно же делал и не убегал от обязанностей, как отец. Хотя запросто мог. Пусть я не самый хороший сын, но уж точно не самый плохой.       Даже я, блин, больше ответственности за них обеих чувствовал, чем он.       Моя успеваемость в школе оставляла желать лучшего. Домой постоянно приходили отчёты о плохой успеваемости и множественных прогулах, которые мама из раза в раз запихивала в большой выдвижной ящик шкафа в прихожей. Когда школьным работникам осточертело отправлять листочки, они вызывали нас с матерью в школу, и мы долго беседовали, как мне казалось, ни о чём. Мама кивала, я повторял за ней, и все понимали, что ничего не изменится.       После того, как я со скрипом перевёлся в среднюю школу, кое-как сдав итоговые тесты, вопрос о моей успеваемости встал совсем остро. К нам грозились послать соцработника с целью узнать, по каким причинам мои родители не могут проследить за моими посещениями школы. Тогда бабушке пришлось уйти на пенсию и взять на себя заботу о Грейс.       — Я всё-таки немного запутался. Ты начал рассказывать не сначала, а когда Грейс уже было четыре, я правильно понял? — сосредоточенно задумался Шон, переваривая цепочки событий.       — Да, — сумел выдавить я. — Просто было два переломных момента: один как раз начался с рождением Грейс, а второй — когда отец, вернувшись со своих гулянок, терроризировал меня два с лишним года. Не выдержав, я сбежал в лапшичную и жил там до поступления в университет.       — О каком моменте тебе будет легче рассказать?       Чтобы понять, заглянул в эти воспоминания, и они двойным ударом обрушились на меня… Самое сложное я хотел оттянуть подальше.       Но Ему же не нужны подробности, никому не нужны детали всех этих сцен, а в общем говорить должно быть проще. Пары особо решающих будет достаточно. Надеюсь…       — Выйду покурю?       — Иди.       — А я ведь могу теперь Вас не спрашивать? Мне же можно уже, — неуверенно, тихо поинтересовался.       — Если ты сейчас планируешь спустить тормоза по обоим пунктам, то вынужден тебя расстроить. Можно-то оно можно, но спросить моего разрешения ты так и так обязан. Я должен быть в курсе того, сколько ты выкуриваешь за день и в какой стадии алкогольного опьянения планируешь пребывать в какой бы то ни было вечер. С этим ясно?       — Да, сэр, — понятливо кивнул я и поспешно вышел, по пути достав из кармана пачку.       Чёрт! Последняя сигарета осталась и зажигалка закончилась. Кинул её в ближайшую мусорку и вернулся к Шону с вопросом:       — У Вас зажигалки случайно не будет?       — Держи, — звучно прокатил её через стол, прижимая ладонью.       Каждый раз, стоит только начать вспоминать, гнев окутывает меня, заряжает тело бешеной дрожью… Кулаки против воли сжимаются, зубы плотно стиснуты, верхняя губа поднимается в отвращении, нос морщится… Отдельные мышцы рук подрагивают — тело словно проверяет все системы перед боем.       Сколько передряг, сколько дней прожито в свирепой ненависти. Я не понимал, что становлюсь таким же, не понимал, что сам проецирую такую же озлобленность на окружающий мир, бесконтрольно выплескиваю её, не видя другого выхода.       Блять! Не заметил, как сильно сжал пальцы и сломал ебучую последнюю сигарету!       Снова вернулся к Шону.       — Что случилось?       Он почувствовал моментальную смену настроения и тоже напрягся.       — У Вас будет сигарета?       — Вот, возьми, — протянул целую пачку, окинув меня настороженным взглядом. — Итан, всё хорошо? — опасливо осмотрел меня.       — Нет, — отрывисто брякнул я. — Пять минут, — так же обозначил Ему, покидая кафешку теперь уже, надеюсь, окончательно.       Я смогу взять себя в руки. Все эти истории мучают меня. Он обещал, что станет легче.       С другой стороны, не так уж противоестественно отсутствие желания говорить о том, каким ты был униженным и жалким. Мне кажется, я всю жизнь именно таким и проходил, поэтому всегда стремился даже сам себе доказать, что на самом деле не слабый, что могу дать отпор, что никому не позволю так себя не уважать. Но каждый момент доказывает обратное, ломает мои иллюзии, которые больно ломать. Если всю эту копилку выпотрошить, признать свою беспомощность, она станет реальной, больше не получится себя разуверить. Никто не должен… Чёрт, никто не…       Хорошая была затяжка. Вот эта прям хороша-а.       В непонятном состоянии машинально докурил и выдохнул последнюю порцию дыма, уже переступая порог. Шон решил встать рядом, в то время как до этого мы ели друг напротив друга. Я подошёл и медленно облокотился на стол.       Он потянулся погладить меня у виска.       — Я за тебя очень переживаю…       Его проницательные глаза нежно заблестели.       Я опустил веки в попытке сконцентрироваться только на тепле, которое дарила Его ладонь, на глубоком голосе, закрадывавшемся под загривок…       Я всегда заслуживал, чтобы меня так любили и лелеяли. Тыкался везде, прося того, что никто не мог дать, сколько было нужно. Как ластящаяся кошка, которую никто не нагнётся приласкать. Мне всегда доставались объедки чьей-то любви, те небольшие крупицы, что никому не пригодились или были отвергнуты. Но я знал: это случайно мне досталось, не от тех людей, от которых должно.       До сих пор ясно помню три ночи своей болезни, когда мама взяла отгулы и укладывала меня спать после страшных концертов. Это обычно происходило на кухне. Отец часто размахивал руками, когда дебоширил, так что брызги разлетались повсюду. Мама забивалась в угол из столешниц, он трепал её волосы, а из другой руки разбрызгивался алкоголь.       Мамины липкие волосы пахли дешёвым пивом, застиранная одежда — хозяйственным мылом, а руки — резиной от перчаток… Я очень хорошо помню все эти запахи. И холодные руки с лёгкой дрожью, сбивчиво гладившие мой горячий лоб. Ужасно признаваться, но именно в этот момент мне казалось, что мы были с ней близки.       Отсюда же идёт моя тяга к более крепким напиткам. Пиво не люблю, будь оно хоть легендарнейшего сорта из самой Баварии.       Когда я открыл глаза, уже был в Его объятиях, вдыхая обжигающий ноздри запах одеколона, который с такого расстояния сильно отдавал только спиртом. Потом понял, что буквально горю, пока Он гладит мне волосы. То ли здесь так жарко вдруг стало, то ли это я сам…       Меня не покидало чувство, будто мне чего-то недодали.       И даже в сексе не хватало, я заполнялся лишь наполовину, а другой… Её просто не было. Вечно мало — даже если прикосновения разогревали тело, внутри оставался холод.       А у Него было то, что зажигало внутри меня огни, и это самое «то» всегда держало на очень коротком поводке. Я всё время о ком-то заботился, переживал за других… Но кто хоть когда-нибудь волновался обо мне? Кто заботился? Кому не было плевать, где я пропадаю ночами и что творю с собой? Только мне самому. И пока не испытаешь — не поймёшь, что такое жить без панциря, когда любой может тебя клюнуть, а защитить не может никто.       Шон ещё в первую встречу показал неравнодушие, в секунду подкупившее парня, который никогда не встречал его в свою сторону. Многого было не надо. Только одно желание укрыть меня от опасности, на которую я вполне уверенно нарывался в клубе, уже сколько в моей голове перевернуло.       Да, Он долгое время был холоден, говорил резко и бескомпромиссно, держал от себя на расстоянии вытянутой палки, но какое это имело значение в сравнении с тем, что Он делал со мной и для меня?       Если чуть отскрести лёд от Его слов, можно увидеть спрятанное между строк. Вот в эту маленькую щёлочку был шанс подсмотреть, что прячется в неприступном сердце Хозяина. Там похоронено много любви, которую я так страстно желал получить и неизменно верил, что получу.       На примере объяснить будет проще. М, возьмём, например, мои бессонницы, начавшиеся после очередного переезда (на этот раз съезжал от тёти, это тоже отдельная история). Я снимал одну комнату из трёх. Это было не совсем легально, конечно, но зато дёшево. Хотелось слинять как можно скорее, а денег даже на однушку тогда, увы, не было.       Я работал ночами, тогда как раз загорелся проектами, потому что это были более быстрые деньги, нежели ежемесячная зарплата. Надо было поскорее расплатиться с кредитом на учёбу, чтобы уже нормально без долгов встать на ноги.       После универа тётя дала мне работу через знакомых, добираться до которой из маминого дома было чистым безумием. Пришлось попросить остаться у неё в квартире на правах холопа. Я был вынужден выполнять кучу всякого говна, якобы в качестве благодарности за спальное место на маленьком диване их гостиной. Мотивация сделать оттуда ноги была несказанно огромной… Так, опять снежный ком получается, постараюсь больше не терять основную мысль.       В общем, у тёти я особо не высыпался из-за того, что вставал по несколько раз за ночь весь затёкший, а когда наконец обрёл свою спасительную комнату, отсутствие сна уже перешло в систему. Мои синяки под глазами тогда не уступали по размерам синякам Эдварда Нортона из Бойцовского клуба. Никому до них не было дела, и я, не встречая какой-либо реакции окружающих, сам уже поддался и перестал видеть в этом причину для беспокойства. Всем было плевать, но только не Ему.       Мы тогда систематически ещё не виделись. После двух встреч «компенсации» Он сказал, что напишет, если вдруг захочет увидеть меня снова. И я молился, чтобы мне позволили ещё раз вернуться в этот дом. Прошла вся муть с переездом, после которой как раз поступило сухое сообщение: «Пятница, 20:00». Кто бы видел, как я ликовал! Спустя почти две недели! Усталость как рукой сняло, еле дотерпел до последнего рабочего дня!       — Это что? — недоумённо спросил Он тогда, окинув меня строгим взглядом.       Такие слова «приветствия» заставили волноваться и гадать, что же я сделал неправильно.       «Войти не успел, уже какой-то косяк. Такими темпами мне тут не задержаться», — подумал тогда.       — Так, ладно, заходи, разберёмся.       Скинув обувь, я прошёл и занял указанное в первый раз место на диване.       — Продолжаешь не высыпаться? Заметил ещё в прошлый раз, но думал, это просто была тяжёлая неделя.       Я даже завис сначала. Этот мужчина сейчас интересуется моим сном? Серьёзно? Едва знакомый человек спросил то, чего не спрашивала даже родная мать, хотя знала, что я каждый день закидываюсь энергетиками (которые, скорее всего, в конце концов и посадили мне желудок).       — Да, — неуверенно ответил.       — Таблетки не помогают?       — Я не пью. От них у меня голова болит наутро.       — Это ты сколько их перепробовал, что так уверенно заявляешь?       — В смысле сколько? Какая разница?       Я приехал не за этим и ждал совсем другого развития событий.       — Разница в том, что ты наверняка попробовал одну марку и решил, что от всех у тебя будет голова болеть, а надо потрудиться и подобрать ту, которая тебе подойдёт. Чем ты, собственно, и займёшься, как только выйдешь отсюда, — решительно заявил Он, наклонившись ближе ко мне. — А сейчас иди в душ. Ванная справа от тебя.       Я сильно замешкался. Идти мыться в чужом доме… Не знаю, мне стало как-то неловко. Принюхался, вроде от меня пахло только дезодорантом. Или?..       — Не люблю ждать, — грубо поторопил Он. — Либо делаешь то, что говорю, либо за дверь. Правила для всех у меня очень простые.       Не могу объяснить, что именно так в этом смущало. Отсутствие понимания? Сам факт? Или Он?       Терпение Шона тем временем закончилось.       — Тебя вывести или сам? — абсолютно нейтрально спросил Он, подняв меня за плечо. — Больше не собираюсь тратить на тебя время, — устало выдохнул, дёргая губами вверх в отвращении.       — Нет-нет, подождите! — испуганно выпалил я, положив свою руку на Его, как бы останавливая. — Хорошо, я пойду в душ. Я пойду!       Он остановился.       — Убери, — сухо бросил Он, указав взглядом на мою ладонь поверх Его. Я тут же послушно отдёрнул руку и с замиранием сердца ждал, что же будет дальше. — «Хорошо, пойду» звучит, как «ладно, уговорили». Такому формату здесь не место.       После этих объяснений Он продолжил тянуть меня к выходу. На этот раз уже без сопротивления — ногами я передвигал сам, чтобы не злить ещё больше.       — Простите, я не имел это в виду! Я сделаю, как Вы хотите. Что нужно сказать? Пожалуйста, не надо за дверь…       — Хм, — на секунду остановился Он. — «Сделаю, как Вы хотите» нравится мне уже значительно больше.       Казалось, у меня почти получилось; нужна была ещё одна фраза, но я её не знал.       Он уже вывел меня в прихожую.       — Я не знаю, что ещё нужно сказать, — честно признался я, чуть не плача и понимая, что если за мной сейчас закроется дверь, это будет последний раз, когда я Его вижу.       — Если ты так сомневаешься в простых вещах, то что будет, если я вдруг скажу, чтобы ты сделал мне минет прямо здесь и сейчас?       Я в отчаянии опустился на колени и торопливо потянулся к ремню Его брюк, в ответ на что Он самодовольно улыбнулся и аккуратно пихнул мою голову в сторону рукой, усмехаясь.       — Извинись за непослушание, поблагодари за второй шанс, а потом иди с таким же рвением сделай то, что я тебе сказал. Одежду аккуратно сложишь и оставишь на диване, ко мне из ванной выйдешь в нижнем белье.       Всё было выполнено в указанной последовательности. Он слушал извинения со скучающей улыбкой, но даже это тогда не обидело.       Закрыв дверь ванной, я начал смутно догадываться, к чему это, хотя втайне, конечно, не терял надежды на секс. Внутренний голос на задворках сознания продавливал наболевшую тему: «Сколько людей видели, в каком ты состоянии? Хоть кто-то хотя бы поинтересовался, в порядке ли ты?».       И как бы холоден этот мужчина ни был, у меня внутри теплело от осознания того, что Он банально спросил. Я пытался убедить себя, мол, обычная вежливость или просто этот человек — опытный манипулятор, знающий, на какие точки надо давить, но вот интуитивно в подобном жесте я не чувствовал фальши. Хотя, несомненно, уязвимое место Он тогда безошибочно нащупал.       Голову мыть не стал, чтобы не возникало вопросов с сушкой. Когда вышел из душа, меня снова пригласили сесть.       — Ты завтра работаешь?       — Нет, у меня пятидневка.       — Есть какие-нибудь планы помимо работы?       — Э-э, нет.       — Хорошо. Пойдём со мной.       Он увёл меня в глубь дома, открыл дверь в самую последнюю комнату и пропустил войти первым. Без одежды в незнакомой обстановке я чувствовал себя некомфортно.       Выглянув в окно, Он одним движением опустил чёрную роликовую штору, то же самое проделал со вторым окном, пока я настороженно наблюдал за каждым Его движением. Без контекста ощущения жутковатые, честно признаться.       — Ложись на кровать.       Подошёл, откинул одеяло и лёг брёвнышком, в то время как Он куда-то ушёл.       «Ну, это самая странная прелюдия», — сказал я про себя.       Вернувшись, Шон разложил на тумбочке три упаковки разного снотворного и поставил стакан воды.       — Облегчу тебе задачу. Какие пробовал?       — Из этих — никакие.       — Сегодня исключим ещё одно. Выбирай. Смелей, травить тебя не собираюсь, можешь проверить целостность упаковки.       А что, если Он вдруг во сне что-то сделает со мной? Это наша третья встреча, за которую я так и не сумел даже приблизительно понять, что происходит у Него в голове. Спросить побоялся, чтобы не обидеть.       Взял самую яркую пачку и запил таблетку.       — Ключ в замке, можешь закрыться, — нахмурившись, произнёс Он, видимо, почувствовав недоверие к себе.       Мне даже стало не по себе от внезапно возникшего чувства вины.       — Радует, конечно, что хотя бы учишься на ошибках, — немного высокопарно подытожил Он. — Правда, будь ты изначально так же осторожен, не оказался бы в руках Оливера. Надеюсь, у тебя получится выспаться. Доброй ночи.       Он ушёл, щёлкнув выключателем и оставив меня со сном до самого утра.       Удивительно, насколько было темно. Я никогда не обращал внимания, но узнал, что до этого момента всегда засыпал в достаточно светлой комнате. Занавески во всех квартирах, где бы ни жил, были весьма жиденькие, а это, оказывается, тоже влияло на сон. Сама кровать была большая — добротная полторашка, можно было крутиться во всех позах, при этом не упираясь в стену и не сваливаясь на пол. Спина вообще орала огромное спасибо за очешуенный матрас, от которого ничего не болело. Проснувшись, я чувствовал себя нереально свежим! Чуть-чуть, конечно, голова была тяжеловата, но в целом всё сработало на отлично.       Как только поднялся с кровати и вышел в коридор, услышал шум в одной из комнат. Так, Он уже проснулся. Я прошмыгнул одеться в Его спальню, где на диване так и лежали стопкой мои вещи, а рядом с ними в придачу появилась щётка в упаковке. Почистив зубы, зашёл в полуоткрытую дверь напротив.       — Доброе утро, — робко поприветствовал Шона, на секунду оторвавшего взгляд от телефона.       — Доброе. Выглядишь лучше. Садись покушай и можешь ехать домой.       Пахло, к слову, очень соблазнительно, аж слюнки во рту набрались. Еду, понятное дело, Он заказал в излюбленной кафешке, где делали отменные завтраки.       — Спасибо Вам большое! — чуть повысив голос, поблагодарил я, надеясь вызвать своей искренностью хоть какие-то эмоции в Нём, но в ответ получил лишь ещё один короткий взгляд.       — Пожалуйста, — учтиво кивнул Он, продолжая листать новости.       Тем не менее за стол я не рвался.       — Это последняя встреча, да? — в лоб спросил то, что волновало больше всего.       — Посмотрим, — хитро протянул, пожимая плечами. — Но, в любом случае, если ты вдруг и получишь ещё одну встречу, на которую явишься таким потрёпанным, то максимум, что тебе светит со мной в постели, так это полноценный, долгий и качественный… сон, — простебал Он напоследок.       А я после этого визита правда начал следить за собой и пытался как можно быстрее избавиться от измученного вида, переживая, вдруг Он напишет мне завтра, а я буду ещё не готов.       И вместе с этим перед сном каждую ночь становилось грустно, когда приходило трезвое понимание того, что Он может вообще никогда больше не написать…