Second Time Around

      Как только Эмма открывает глаза, её взгляд упирается в незнакомый потолок. Моргнув несколько раз для пробуждения, она предпринимает попытку перевернуться на бок, но у неё не получается. Находясь среди какой-то баррикады из подушек, она медленно начинает вспоминать, что произошло, и эмоции вновь заполоняют её разум. Она ребенок и находится у Реджины. И, судя по всему, это Миллс заключила её в тюрьму из подушек.       Она пытается закричать, но во рту всё ещё проклятая соска. Недолго думая, она вытаскивает её и одним ловким движением швыряет за пределы стены из подушек. Что ж, это было решение, о котором она тут же пожалела, поскольку ей вновь захотелось прильнуть к пустышке.       Эмма! Ты на самом деле не ребенок! Тебе не нужна соска.       Слишком поздно. Она снова начинает реветь.       Спустя несколько секунд Реджина возвращается в комнату.       — Привет, крошка, — воркует она над Эммой, поднимая её на руки, — ты, должно быть, проголодалась?       Эмма кивает, даже не замечая за собой этого движения. Она и правда голодна, о чём незамедлительно оповещает её маленький урчащий животик. И вдруг она задумывается, а что вообще дают есть детям в таком возрасте? Она чувствует у себя зубы, так что не всё так плачевно. Эмма надеется, что ей не придётся пить из бутылочки. До какого возраста дети вообще пьют из бутылочки?       Реджина похлопывает ладонью по её подгузнику. Чёрт, она мокрая, она чувствует это.       О Господи, нет! Реджина будет менять мне подгузник! Это так унизительно!       К счастью, Реджина взмахивает рукой и делает это с помощью магии.       — Жалко, что я не могла так, когда Генри был маленьким, — она усмехается, неся Эмму в столовую, чтобы усадить на специальный высокий стульчик. Он выглядит довольно потрёпанным, и Эмма задается вопросом, сидел ли в нём когда-то Генри, размазывая пюре руками по столику.       Реджина усаживает её, пристёгивая ремешками, — Эмма думает, это немного лишнее — и направляется на кухню, чтобы принести еды.       Через несколько минут она возвращается с тарелкой нарезанного сыра, винограда и крекеров и ставит блюдо на столик перед девочкой.       Эмма усмехается, радуясь, что это не какая-то детская лабуда, и начинает запихивать еду в рот. Она и правда голодна.       — Тебе нравится? — спрашивает Реджина, наблюдая за ней. — Отлично. Звонила заместитель шерифа и сказала, что твоих родителей пока не нашли, так что ты останешься со мной ещё на какое-то время.       Эмма улыбается и запихивает в рот несколько виноградин разом.       — Стоп-стоп, помедленнее, малышка, иначе ты подавишься, — предупреждает Реджина, но уже поздно. Эмма успела подавиться и начала задыхаться. Она понятия не имела о том, как, должно быть, мал её пищевод.       Реджина одним махом отодвигает столик и отстёгивает ремешок, вытаскивая Эмму. Это движение вынуждает виноград продвигаться по пищеводу, однако не вниз, а вверх. Вообще-то, не только виноград, а всё, что она только что съела.       Прямо на себя.       И что хуже — на Реджину.       Меня только что стошнило на Реджину.       Эмма начинает вопить от смущения и страха, боясь реакции Миллс. Она даже представить себе не может, что с ней сделают, но вырвало её нехило.       К её удивлению, Реджина просто гладит её по спине.       — Всё хорошо, ты в порядке, — произносит женщина, пока они поднимаются по лестнице, направляясь в ванную комнату.       Эмма всё ещё всхлипывает, когда Реджина усаживает её на пол и принимается набирать ванную.       О мой Бог, она собирается купать меня.       Эмма в замешательстве смотрит на Миллс, которая начинает расстёгивать испорченную блузку, отбрасывая её в корзину для грязного белья.       О мой Бог, она собирается принимать ванну со мной!       Эмма слишком разволновалась, чтобы как-то реагировать, но её взгляд оказывается прикован к груди Реджины, заключённой в чёрный кружевной лифчик. Она не способна прекратить пялиться, даже когда Реджина начинает расстёгивать её комбинезон.       Прежде чем она успевает отвести взгляд, Реджина замечает, куда она смотрит, и усмехается, что заставляет Эмму почувствовать себя уязвлённой и смущённой.       — Там нет ничего для тебя, крошка.       О, она думает, что я хочу молоко.       Сначала Эмме неловко от ситуации, но потом она понимает, что в этом нет ничего такого. Дети глазеют на грудь. Нил постоянно так делает. И Реджина тоже считает это нормальным. Эмма задаётся вопросом, может ли она их потрогать, но потом решает, что это не совсем корректно, ведь она на самом деле не ребенок.       Черт бы побрал её совесть.       Когда вода в ванной почти достигает половины, Реджина выключает кран и возвращается к Эмме, снимая с неё подгузник.       — На пол не писать, — предупреждает Миллс, проверяя температуру воды в ванной, а затем поднимает малышку на руки.       К облегчению Эммы, она не собирается принимать с ней ванну. Она не уверена, что смогла бы справиться с такой неловкостью. Тут до неё доходит, что Реджина сняла блузку просто потому, что та была испачкана рвотой, и находиться в лифчике перед ней нормально — потому что она ребёнок.       — Мой сын постоянно писал на пол, стоило мне снять с него подгузник, — говорит Реджина со смехом, принимаясь тереть Эмму мягкой мочалкой.       Эмма не может сдержать улыбки, когда слышит истории о Генри, особенно о его детстве и особенно если они смущающие.       — Но это больше похоже на мальчишеское поведение, — продолжала Реджина. Интересно, все взрослые говорят с младенцами вот так? У неё не было большого опыта общения с детьми, не считая Нила. Мэри Маргарет постоянно разговаривает с ним, но Эмма предполагала, что это просто привычка Белоснежки. Судя по всему, нет.       — А сейчас мой сын в Нью-Йорке, — Реджина вздыхает, зачерпывая теплой воды, и льёт на волосы Эммы. — С его другой мамой и его семьёй. Они и не подумали позвать меня с ними. К счастью для тебя, думаю. Иначе кто знает, что с тобой могло случиться.       Эмма просто смотрит на Реджину, широко распахнув глаза. Она понятия не имела, что Реджина хотела поехать с ними. Она правда так ревнует? А может, просто не хочет оставаться одна. Она вдруг почувствовала себя задницей. Неудивительно, что Реджина всячески пыталась отложить её отъезд. Дело вовсе не в неопытности Руби, она просто не хотела оставаться на все две недели в полном одиночестве.       Эмма хочет сказать, что раскаивается и что она не знала этого, но всё, что у нее получается, — это несуразный лепет. И Реджина улыбается.       — Ты довольно разговорчивая маленькая девочка, — комментирует она. — Извини, крошка, я слишком плоха в детской тарабарщине. Может, ты попробуешь произнести моё имя? Можешь сказать «Реджина»?       Вот дерьмо. Реджина, я даже не знаю, что я вообще могу говорить.       Но она старается.       — Нннн… Нн.       Какого чёрта? Почему я начинаю с «н»? Давай, Эмма, у тебя получится.       — Ред-жи-на, — Миллс разбивает своё имя на слоги, чтобы ей было легче.       Да, я в курсе. Дай мне секунду.       Давай попробуем «Р».       — Вввв…       Так, ладно, видимо, с буквой «р» совсем всё плохо.       — Реджина, — снова произносит Миллс, — давай, крошка, ты можешь сделать это. Реджина.       Может, попробовать «Джина». Да, тут больше шансов.       — Нннн.       Снова «н»? Серьёзно? Неважно, пускай будет «н».       — Ннн… Нина?       Тьфу ты.       — Умница, — Реджина усмехается.       Эмма внимательно смотрит на неё. И она ничего не имеет против Нины? Правда? Эмме кажется, что она не должна в этом сомневаться, поскольку Реджина широко улыбается, так что и она в свою очередь тоже улыбается.       — Нина! — восклицает Эмма, смеясь.       Реджина тоже смеётся, вытаскивая пробку из ванной, чтобы спустить воду. К своему удивлению, Эмма находит этот процесс крайне интересным и увлекательным, и она не в силах перестать смеяться, наблюдая за тем, как вода утекает, создавая воронку.       Миллс вытаскивает её из ванной, ставя на ноги и заматывая в большое белое полотенце. Она ощущает кожей его мягкость и чувствует себя уютно, с её губ вновь слетает неразборчивый лепет. Реджине, видимо, нравится это, поскольку она смеётся так убедительно, словно Эмма пошутила или сказала что-то забавное.       После этого Реджина направляется в спальню, оставляя Эмму, которая, к своему приятному удивлению, чувствует себя довольно комфортно, делая небольшие шажки на таких маленьких ножках.       Реджина вытаскивает из шкафа чистую блузку, в то время как Эмма смотрит на неё, пребывая в лёгком разочаровании. Ей, вроде как, понравилось смотреть на Реджину в одном лифчике. Но её мысли оборвались, не успев закончиться, когда она почувствовала, как что-то стекает прямо по её ноге.       Вот дерьмо!       Она только что пописала на пол спальни Реджины.       О, да она же убьёт меня!       Эмма начинает плакать, и Реджина оборачивается к ней.       — Серьёзно, ребенок? — спрашивает она, но, к удивлению Эммы, вовсе не выглядит обезумевшей от злобы. — Я только что искупала тебя.       Реджина взмахивает рукой, и лужа под Эммой вмиг исчезает, ноги Эммы становятся сухими, и на ней опять появляется памперс. Она никогда бы не подумала, что испытает облегчение от наличия на ней подгузника, но это так.       — Это носил мой сын, когда был маленьким, — Реджина протягивает ладонь, держа в ней бело-синюю ткань. — Надеюсь, ты не против «подержанной» пижамы? — она натягивает её на голову Эммы и застёгивает между ног. Эмма не против. Какая мать может похвастаться тем, что носила пижаму своего сына, когда он был маленьким?       Реджина берёт с комода расчёску и резинку и приземляется около малышки, начиная расчёсывать её белокурые локоны, после чего завязывает объёмный хвостик на макушке.       — Милашка, — говорит женщина, щелкая малышку по носу, отчего та вновь начинает хихикать.       Эмма думает, что ей нравится такая Реджина. Эту сторону женщины она никогда не видела прежде, и сейчас она понимает, как же Генри повезло. Эмма отдала его, чтобы у него был лучший шанс, и, независимо от того, что Реджина была Злой Королевой, с ней он действительно получил шанс. Лучший шанс.       Она не может дождаться возвращения в нормальное тело, чтобы сказать это Реджине.       Животик Эммы снова урчит, и она инстинктивно кладёт на него руки, глядя при этом на Миллс своими огромными зелёными глазами.       — Гунн, Нина, — произносит она.       — Держу пари, ты проголодалась, — щурится та, улыбаясь, и берёт её на руки, чтобы отнести в столовую. — Может, в этот раз мы не будем так быстро кушать?       Эмма кивает и кладёт голову на плечо Реджины, пока они спускаются по лестнице.       Миллс усаживает её в стульчик и ставит перед ней тарелку с тем же набором еды, что и раньше. И Эмма концентрируется, прикладывая все усилия, чтобы на этот раз есть по чуть-чуть.       — Хорошая девочка, — говорит Реджина, когда видит уже пустую тарелку, и Эмма снова не может сдержать улыбки. Ей нравится эта похвала от Реджины. Но она снова начинает зевать, как только Миллс вытаскивает её из стульчика.       Святой ад, быть ребенком так утомительно!       Реджина идёт в гостиную, садится на диван и укладывает Эмму поудобнее в своих руках. Она даёт ей соску, только что появившуюся из ниоткуда, и Эмма без раздумий суёт её в рот.       И вот Миллс снова поглаживает её по спинке круговыми движениями. Это её слабость, и она гадает, знает ли об этом Реджина. И снова засыпает.