Битый ген

— Тео, ты поступил правильно. Джош был слаб и предал бы тебя. Так или иначе, — дрожащий женский голосок доносился из гостиной. В сладких интонациях сквозило что-то отвратительно приторное, что зубы сводило, как от сахара. — Это даже нельзя назвать убийством — он был жив благодаря тебе. «Убийство» — страшное слово всю ночь жгло мне голову изнутри; сначала Тара Рейкен, теперь этот непонятный Джош. Я бы хотела себе соврать: «Тео не такой, он хороший парень, он не способен на убийство, наверное, это какая-то ошибка, его заставили, он защищался, что угодно». Нет. Обманывать себя я не умела. Господи, я столько раз пыталась себе солгать! Сначала: «Я ничего не вижу, но это временный побочный эффект от эксперимента. Врачи что-нибудь с этим сделают». Через год: «Я ослепла, но это не на всю жизнь. Я ещё увижу первый снег под Рождество. Увижу, как солнце садится в Аппалачи — когда-то давно Тео обещал отвезти меня в горы. Я ещё увижу любимое лицо. Существует способ вернуть мои глаза». Сегодня ночью: «Мой Тео — не убийца. У него не было другого выбора». Ложь. Правда в том, что выбор есть всегда. Я ослепла, и угол обзора омерзительно расширился; я стала видеть то, чего видеть не хочу. — Тео, у тебя не было другого выбора, — эта Трейси в искусстве самообмана явно достигла большего. — Это было в интересах нашей стаи… Тео усмехнулся; я представила, как он закатил глаза: — Стая… Осталась только ты, Трейси. — И я, — подала я голос, ступив босиком на лестничную ступеньку. — Ева… — а больше Тео не сказал ничего. Я нащупала перила и, одёрнув его футболку, едва прикрывающую наготу, сползла по лестнице. Разочарованный женский вздох просвистел над ухом, но эта Трейси ничем не прокомментировала моё появление; наверное, полуголые девушки, выходящие из спальни Тео, были для неё в порядке вещей. От этого мутило. — Ева, ты, наверное, голодна? — тёплая рука Тео сомкнулась вокруг моего локтя. Это было совершенно лишнее — дорогу к столу я была в состоянии найти и сама. — Присядь, — он пододвинул ко мне стул и несильно надавил на плечо. — Сейчас принесу тебе что-нибудь. Трейси, это Ева, — обратился он к девчонке. — Моя старая подруга. «Подруга». Я сжала руки в кулаки, чтобы не дать прорезаться своим хищным когтям. Подавленный рык чесался в груди, и ныли дёсны — чуть меньше самообладания, и у меня бы уже вылезли змеиные клыки. — Трейси тоже твоя подруга? — я наугад взмахнула рукой. — И со многими ты так… дружишь? — Можно сказать и так. Козёл охреневший. — Ты… — Трейси пискнула прямо над ухом. — Ева, верно? Ты что, незр… — Слепая, — поправила я её. — Называй вещи своими именами. Да. Тео — убийца. Я — слепая. И, если уж на то пошло, мы никогда с ним не были друзьями. Тео Рейкен объяснил мне это весьма доходчиво: сегодня ночью он вбивал меня в кафель голой грудью, лишая девственности, и это было… немного не по-дружески. — Трейси, нам с Евой нужно поговорить с глазу на глаз… Наедине, — поспешно исправился Тео. — Ты… — Конечно, Тео, — её голос упал. — Я подожду снаружи. Вот терпила! Шаги стихли вслед за хлопком двери; я издала ёрнический смешок: — Отмуштровал знатно. Она ботинки тебе не чистит, нет? — Будет нужно — почистит, — проворковал Тео; его мягкий тон не предвещал ничего хорошего. — И ты тоже. — Нет. — Да, — он перешёл на шёпот, нависнув надо мной. — Если я захочу, чтобы ты почистила мои ботинки, ты сделаешь это. Если будет нужно, будешь стирать мою одежду. Своими маленькими руками, — Тео подобрал мою ладонь, безвольно соскользнувшую на колено, и заклеймил пальцы сухим прикосновением губ. — Если попрошу тебя встать передо мной на колени, ты встанешь. Ты моя… бета, — он выбрал совершенно неподходящее слово. Откровенно слабое. Дипломатичное. Говори, как есть, Тео: «Ты моя шавка, Ева Картер, и всегда ею была». — Нет! — я могла соврать ему, но не себе. — Я никогда… Я попыталась встать, но Тео мягко удержал меня за плечо. — Ева, любимая, меня мало кто может вывести из себя, — эти правдивые слова, этот тяжёлый, давящий голос — от него и тепло, и страшно; готова поклясться — на правильном лице моего Тео проступила одна из тех жестоких улыбок, от которых кишки скручивались в тугой узел. Лучше бы он вышел из себя. — Я прошу тебя этого не делать. Не зли меня, Ева, — ласковое прикосновение пальцев обожгло лоб. Тео убрал выбившуюся прядку мне за ухо, задевая скулу. Я удержала вздох, не найдя в себе сил отстраниться, и зажмурилась. Его ладонь будто примёрзла к моей щеке, как к мокрому железу на морозе. — Ты нежная девочка, и я не люблю быть с тобой грубым. — Ты пытаешься меня запугать? — Да брось, Ева, зачем мне это нужно? — Чтобы не ушла, — я понизила тон. Я и так не уйду. И для меня это плохо кончится. Наверняка тем же, чем кончилось для этого Джоша, кем бы он там ни был. — Ты и так не уйдёшь, — Тео озвучил мои мысли. — Я нужен тебе. Ты слепа и теперь не можешь себя защитить, поэтому будешь делать всё, что я тебе скажу. По живому. — Я не беспомощная, Тедди, — огрызнулась я, соскочив со стула и врезавшись в Тео. — Слепая — да. Но я в состоянии себя защитить. — Ты не была в состоянии себя защитить, даже когда была зрячей. Ева, я сказал тебе… Сядь! — его руки больно сомкнулись на моих предплечьях. Клыки прорезались сами; я зашипела в его лицо, пытаясь вырваться. — Пусти, пока не брызнула в тебя ядом! Сдохнуть не сдохнешь, но тебе не понравится. Я предупредила. Тео рассмеялся, но хватку не ослабил: — Узнаю свою девочку. Я предупреждала. Издав боевой клич, я облила змеиным ядом его ладони; Тео грязно выматерился, разомкнув тиски своих ошпаренных рук и отшатнувшись. Я метнулась к двери, сшибая по пути мебель и путаясь в собственных ногах. — Ах ты маленькая дрянь! А ну стой! Врезавшись лбом в косяк, я сбросила его футболку, превращаясь в манула — на четырёх лапах я чувствовала себя увереннее, как ни крути, — и, свалившись кубарем по крыльцу, рванула прочь по газону. Ай! Что это, нахрен, такое? О, дерево! Отлично. Ухватившись когтями за ствол, я вскарабкалась наверх и обняла лапами сухую ветку, чтобы не упасть. — Гадюка полосатая! Слезай оттуда. Живо! — раздалось снизу. — Ева, если ты вынудишь меня идти за стремянкой, клянусь… поимею тебя прямо на улице. Пусть все знают, чья ты самка. — Грязный извращенец, — низкий женский голос с приятной хрипотцой. — Оставь бедное животное в покое! Вконец уже оскотинился, Рейкен. Каждый раз думаю, что падать тебе уже некуда, но ты всё время умудряешься меня удивить. — Малия… это вообще не то, — Тео, кажется, растерялся. — Я объясню. — Мне даже стало интересно, как ты можешь объяснить то, что гонялся по лужайке за кошкой и грозился её изнасиловать, — такой надменный тон. А мне нравится эта Малия. — Иди сюда, милая, — она потянулась вверх, и я вслепую соскользнула с ветки в её распахнутые руки. От Малии уютно пахло шерстью, лесом и старым деревом. Я замурлыкала, удобно располагаясь у неё на груди. — Бедненькая… Этот урод тебя не обидит. — Да она сама кого хочешь обидит, — прорычал Тео. — Это не кошка, а химера с генами манула. Дай сюда! Малия отшатнулась, прижимая меня к своей груди. — Что ещё мне сделать, Рейкен? Уж взялся врать, хотя бы делай это правдоподобно. Химера с генами манула? Что за идиотизм? Я задаюсь этим вопросом уже полтора года. — Манул, к слову, хищник. А ну превращайся обратно! — кажется, это он мне. — Не пори горячку. Какой ещё, к чёрту, хищник? Вот этот пушистый шарик на лапках? Морда свирепая, да… Глаза только какие-то странные. Тео тяжело выдохнул — мне захотелось зарыться в Малию носом, чтобы не чувствовать всё, что стояло за тяжестью этого вздоха. — Глаза как глаза. Только слепые, — он сделал паузу. — Малия. Отдай мне. Мою. Кошку. Пожалуйста. Вежливый какой! Не отдавай меня ему, Малия. Ну пожа-а-а-алуйста. Он же из меня себе зимние трусы сошьёт. Утеплённые. С меховым начёсом. — Кошка. Ещё и слепая. Больной ублюдок, — она укутала мою пушистую тушку в куртку и, прижав меня к себе, двинулась прочь, успокаивающе почёсывая за ушком. — Всё-таки Скотт прав: человеческого в тебе мало. Кто же всё-таки этот Скотт? Это ведь с ним Тео ругался по телефону, да? Из-за чего, интересно? Думаю, я выясню это очень скоро. — Ну, Ева! — злобный стон Тео выстрелил в воздух за спиной Малии. — Устрою я тебе. Стерва лохматая. Даже не сомневаюсь, Тео Рейкен.