я лежала у тебя на груди, и правда хотелось знать, что нас ждёт впереди, а твое сердце билось так сильно, что, казалось, у меня останутся синяки. ©
Моя гордость кончается там, где начинается Тео Рейкен. — Тео, ты ведь… не оставишь меня одну? Он на мгновение сжал мои пальцы и набросил на голые ноги одеяло — вместо уверенного «нет», которое я не смогла бы расслышать. Нет, Тео Рейкен никогда меня не оставлял. Он вернулся мучительно долгие две минуты спустя и, просунув руку мне под лопатки, перевернул меня на бок, вынуждая уткнуться носом к нему в ребро — в убаюкивающее тепло мужской кожи под тонкой футболкой. Я сладко зевнула и… — Это что? Шоколад. Молочный шоколад с изюмом. Тео всунул маленькую дольку прямо в мой зевающий рот. А затем ещё одну. И ещё. — Тео, я так устала, — еле шевеля губами, пробормотала я, не жуя, проглотив шоколад. — Можно, я сначала посплю? Поем потом. Воспитательный щелчок по носу. Значит, нет. — Давай тогда… я сама. Размечталась, Ева Картер. Нет, ему определённо доставляла удовольствие моя откровенная уязвимость — он словно смаковал собственную власть, принуждая меня по-кошачьи кормиться с его рук, задевая губами мягкие кончики пальцев. С рук, которые оттирали от грязи мои ступни в мыльной воде. С рук, от которых дрожал сведённый оргазмом живот. С рук, от которых — всё ещё не поджившая бровь, рассечённая в опасной близости от виска. С рук, от которых во рту — кровавый привкус, и его не перебьёт никакой шоколад. — Деспот. Тебе нравится видеть меня такой? Беззащитной перед всем миром, а потому зависимой от тебя. Разбитую бровь защипало под его твёрдыми губами; он вытянул мою пустяковую боль — ерундовое жжение у виска — через поцелуй. А больше Тео не мог ничего: он не эмпат. Тем лучше для него. Я так и не нашла способа оставить его жевать эту боль в одиночку — боль, от которой ломило в груди и пекло в суставах. Даже рубцующийся огнестрел — я нащупала шрам от пули, разорвавшей печень, под футболкой справа внизу живота, — он не чувствовался. Терялся. Прости меня, Тео. Я знаю, что не должна. Тео шипит, обхватывая сломанное запястье. От боли фонит в ушах, и скуластое лицо Девкалиона с красными расфокусированными глазами расплывается в тусклом подвальном освещении, смешиваясь с роем кровавых мушек. — Вот он, секрет обретения силы. Боль, — воркует слепой альфа над его ухом. Властный голос резонирует в стенах и жмёт Тео Рейкена к земле. Он балансирует на одном колене, пытаясь встать на ноги. — Забираешь боль. Забираешь жизнь. Забираешь силу. Всё или ничего. Ты забираешь всё, пока ничего не останется. Вот, где можно найти искру силы. А потом забрать и её. Боль, жизнь, сила. Только в этом порядке и никак иначе, понимаешь? Боль. Конечно, Тео понимает. — Ещё как. В его жизни нет ничего проще и привычнее боли. Тео стискивает зубы, вправляя перелом и выпуская волчьи когти. Боль, жизнь, сила. Он заберёт у Джоша Диаза всё — парень чертовски удобно маячит за плечом. Удар. Вспышка электричества ослепляет — Тео рад, что не видит его лица, вспарывая когтями грудь, пробираясь между рёбер к загнанному сердцу. Испуганный женский визг взлетает до потолка — Трейси верещит на ухо; хочется прерваться и отвесить ей затрещину. Достала. Сил никаких уже нет. Джош хрипит, захлёбываясь кровью и агонически вздрагивает под когтями. Тео давит из него электричество по капельке — вперемешку с болью. Энергия жужжит в животе и переполняет Тео до краёв. Кажется, он должен чувствовать что-то такое — человеческое; совесть должна зачесаться в голове. Ни-че-го. «Ты даже не человек», — голос Скотта МакКолла так не вовремя лезет из памяти. Не врёт. Швырнув обмякшее тело своего мёртвого беты на ступеньки, Тео разглядывает кровавые пальцы, искрящиеся от тока. — Я чувствую это. Он чувствует силу Джоша Диаза, бегущую по холодным жилам, и тротил в голове: Тео начинён жаждой мести, как пояс шахидки — взрывчаткой. От этого даже дышится в полгруди. Жжётся и зудит. Мир давно не имеет ценности. К чертям собачьим его разнести. — Хорошо, — отзывается Девкалион. — Потому что ты только что потерял одного из членов своей маленькой неопытной стайки. Не удостаивая альфу взглядом, Тео оборачивается к Трейси: перепуганная девчонка поджимает побледневшие губы, отступая на шаг. Оленьи глаза, как спелый миндаль, и каштановые волосы — водопадом через хрупкое плечо. Красивая, и в ней — ничего из того, что Тео хотел бы увидеть. Ни золотого пепла волос. Ни прищуренного взгляда, полного невыносимой голубизны, какого-то пыльного электричества. Ни губ, от ироничного изгиба которых в голове пропишутся такие фантазии, что затошнит от самого себя. Ни-че-го. — А ты как считаешь? — обращается он к ней. Не то чтобы Тео волновало её мнение. Трейси мнётся. Ему хочется, чтобы её дрожащий голосок затвердел нагловатой самонадеянностью: «Ты убил несчастного парня, чтобы забрать его силу. Как в древнеиндейских племенах, где для потенции жрали яйца быков-осеменителей. Это каннибализм, Тедди! Называй вещи своими именами». Ничего подобного. — Думаю, он был… мал и неопытен, — заикается Трейси. Она всегда умела следить за языком. Никакой оголтелой прямолинейности, топорной и неуместной, а оттого раздражающей, и это — немыслимо! — действует ему на нервы. — Что-то не так? — недоумевает Трейси, поджимая в нитку пресные губы, не вызывающие волчьего аппетита. Никакого голода. Всё — не так. «Ты не она и никогда ею не станешь».***
— Мы должны её увидеть! — чей-то требовательный возглас ворвался в голову, и я по привычке приоткрыла глаза. Конечно, ничего не увидела, но мой слух… Он вернулся так же необъяснимо, как и пропал. Чудовищное облегчение. «Мы»? Кто такие эти «мы»? — Ева ещё не проснулась, — спокойно возразил Тео. Выбравшись из постели, я на цыпочках прокралась к двери и высунула голову в щёлку, силясь разобрать, кому же потребовалась увидеть меня в такую рань… Рань ли? Сколько, интересно, времени? — Она спит почти двое суток, — заметил один из собеседников Тео. — Это… — В порядке вещей, — мягко перебил тот. — Она натерпелась со всеми вами. Три дня не спала. Поэтому будить её я не стану — пусть отдыхает столько, сколько ей потребуется. А когда проснётся… Впрочем… Зачем она понадобилась тебе, Скотт? Скотт МакКолл. Местный альфа. Как я сразу не догадалась. — Мы только хотим убедиться… — В чём? Повисшая пауза мне совсем не понравилась. — В том, что она жива, — звонкий голос Стайлза с характерными насмешливыми нотками, о чём бы он ни говорил, я узнала сразу. — Ева жива. С чего бы ей не быть? — Даже не знаю, Тео, — хмыкнул Стайлз. — Может быть, тебе приглянулись её ядовитые клыки. Раздался тихий вздох, и в нём прозвучало столько угрозы, что вниз по спине побежали ледяные мурашки. — Ты на что намекаешь? — Я не намекаю — я говорю прямо, — Стайлз сделал паузу. — Откуда нам знать, что она всё ещё жива? Что ты не убил Еву, как Джоша, чтобы забрать её силу? Я зажала рот ладонью, чтобы вслух не застонать. Нет. Нет-нет-нет! Тео никогда… У него ужасный характер, от которого хочется расцарапать ему то ли лицо, то ли голую спину, но мой Тео никогда бы не причинил мне вреда. Он всю жизнь меня защищал. Не отдавая себе отчёта, я коснулась пальцами уже зажившей брови. Это была случайность. Ничего серьёзного. Тео всего лишь испугался, что я могу себе навредить, — он не хотел сделать мне больно. Тео любит меня. Тару Рейкен он любил тоже. Я привалилась лбом к стене, вцепившись рукой в дверной косяк. Не думать, не думать, не думать. Я не могла думать о его мёртвой сестре и при этом не желать раздавить себе череп. — Ева цела и невредима, — Тео даже не оправдывался. — Почти. Пострадала она из-за вас, а не из-за меня. Ещё и чуть голодом не заморили. — Никто не морил её голодом — она сама никого к себе не подпускала, — возразил Скотт. — Ева — маленькая хрупкая девушка, а не пиранья! — С какой стороны посмотреть, — парировал МакКолл. — Она оплевала меня ядом! — Неженка какой! Скотт раздражённо фыркнул, но отвечать колкостью на колкость не стал. — Слух уже вернулся? — поинтересовался он. — Не знаю, — ответил Тео. — Станет ясно, когда проснётся. Зачем она тебе понадобилась, Скотт? — Мне надо с ней поговорить. — О чём? Об Эллисон. Готова спорить, Скотт пришёл поговорить со мной об охотнице, погибшей на его руках. Кажется, я кричала слишком громко. Глупо было рассчитывать, что он не захочет выяснить, почему. — Тебя это не касается, — буркнул Скотт. — Касается. Меня касается всё, что имеет отношение к Еве Картер, — Тео так открыто предъявил на меня права, что ни Скотт, ни Стайлз не нашлись, что ему на это возразить. — Если ты собрался поговорить с ней об экспериментах Ужасных докторов, химерах и Жеводанском звере, просто разворачивайся и уходи. Что бы между нами с тобой ни происходило, вмешивать в это Еву я не позволю. Порву на куски любого, кто рискнёт втянуть её в эту войну. Она слепа и теперь толком не может себя защитить… — Теперь? — вклинился Стайлз. — Ева не всегда такой была? Клянусь, я слышала, как скрипнули его зубы: — Не всегда, — процедил Тео. И больше ничего не добавил. У его собеседников хватило такта не спрашивать, почему. Меня передёрнуло — его агрессивное молчание пробралось мне под кожу лихорадочной дрожью. — Хорошо, — наконец сдался Скотт. — Я не собирался говорить с ней ни о Врачевателях страха, ни о Жеводанском звере… Ни о чём таком. — Хорошо, — в тон ему ответил Тео. — Я рад, что ты меня правильно понял. — Но поговорить с ней нам всё-таки нужно. Это важно. Тео вздохнул и протянул с явной неохотой: — Не раньше, чем она придёт в себя. Я дам тебе знать.