Битый ген

— Ты такая бледная, Ева. Может, стоит поспать ещё? Поджав под себя ноги на высоком стуле, я молча помотала головой, уткнувшись носом во вторую чашку с остывшим кофе. «Может быть, тебе приглянулись её ядовитые клыки, — послевкусие слов Стайлза смывалось мелкими глотками кофейной горечи. — Откуда нам знать, что она всё ещё жива? Что ты не убил Еву, как Джоша, чтобы забрать её силу?» — я не верила ни единому слову. Стайлз мог быть бесконечно умён и проницателен, но он не видел того, что видела я. Вынимая пустую чашку из моих разомкнувшихся пальцев, Тео на миг накрыл мою руку своей — сам того не подозревая, настежь распахнул душу перед моим лицом. Снова. Нет, Стайлз, моего Тео ты совсем не знаешь: ему проще отгрызть себе руку, чем причинить мне боль. Он ударил меня — этим спас. И теперь мой висок в разводах крови царапал ему гортань. Хотелось вынуть эту занозу. — Ты ведь не хотел, — получилось шёпотом. — Что? — Ты ударил меня, и… В его хищном вдохе прозвучало столько злости, что я не смогла договорить. — Да, Ева. Да, я тебя ударил. И сделал бы это снова. Извинений за это ты от меня не дождёшься, — вспыхнул Тео. — Ты чуть не убила себя прямо у меня на глазах! А что, если бы я опоздал? Меня бы тут уже не было. За то, что Тео поднял на меня руку, мне хотелось извиняться самой. Рабские слова чесались в голове, не находя выхода. Натянув его футболку почти до коленей, я прижала ноги к груди, вскарабкавшись на стул. — Мне не следовало… Просто мой слух… Он не восстанавливался очень и очень долго, а обычно я хорошо регенерирую, как и ты. И я подумала, что останусь такой навсегда, — оправдывалась я. — Тео… — Конечно, он не восстанавливался! — проворчал он. — Сколько дней ты не ела по-человечески? Я не могла есть с чужих рук. Совершенно не то же самое, что воровать сыр со стола у Малии дома. — Что это, вообще, было? — поинтересовалась я, не ответив. — Из-за чего я оглохла? — Из-за Лидии. Она — банши. Ты чуть не загрызла Малию, и ей пришлось приложить тебя акустическим ударом. Девчонка из стаи Скотта — банши? Не думала, что они существуют. Сначала Жеводанский зверь, теперь ирландская истеричка, своим нестерпимым для человеческого слуха воем предвещающая смерть. Будто детские страшилки сговорились и устроили книжную революцию под лозунгом «нам надоело оставаться мифологией». — Ну и мегера. Ещё и верещит, как мандрагора. В следующий раз, когда захочу с ней пообщаться, пожалуй, возьму беруши, — хмыкнула я. — А ты ещё говоришь, что у меня дурной характер. — Ты думаешь, это смешно? Попытка разрядить обстановку с треском провалилась. — Нет, Тео, — вздохнула я. — Я думаю, что ты слишком меня опекаешь. Мне уже не девять лет… — Ничего не изменилось, — отрезал Тео. — Стоит мне отвернуться, и ты сразу находишь проблемы на свою задницу! — Могу сказать то же самое о тебе, — парировала я. — Меня не было всего ничего, а ты успел вляпался в какое-то непонятное дерьмо. Только за последнюю неделю в тебя стреляли дважды! — Всего ничего, — упавшим голосом повторил он. — Полтора года, Ева. Я думал, что ты мертва, и никогда больше тебя не увижу. И после всего этого я чуть снова тебя не… Ева! — моё имя выстрелило из него, как грубое ругательство. — Додумалась. Счёты с жизнью решила свести. Ничего умнее, конечно, в голову не пришло! Я вжалась в стул, оборонительно обхватив руками колени, притянутые к груди. — А что мне оставалось делать? Я ничего не вижу. С этим я смирилась, ладно. Это трудно, но терпимо. Но ещё и глухота! Дудки. Нахрен так жить. Это был единственный вариант… — Единственный твой вариант — жить, Ева. Умирать ты не имеешь права, — громче любой пощёчины; казалось, мощью его голоса можно вязать узлы из титановых прутьев. — Поэтому ты будешь жить. Хоть слепая, хоть глухая, пусть даже парализованная. Будто Тео один решал, жить мне или умереть. — Нет! Я не буду… — Будешь, — возразил он с обманчивой теплотой. Тео обошёл меня со спины и уткнулся носом в макушку; я замерла под его нервными руками, упавшими на мои плечи. — Ты будешь жить, даже если тебе это будет не в радость. — Потому что ты так сказал? — огрызнулась я. Он задел шею, перебрасывая мои волосы через плечо. Холодный поцелуй оставил горящее клеймо на сонной артерии; я задержала дыхание. — Да. Потому что я так сказал, Ева, — прошептал Тео мне на ухо; от ярости, дрожащей в его наэлектризованном шёпоте, я диким образом чувствовала себя в безопасности. Будто вернулась домой. — С каких пор моих слов для тебя недостаточно? Его слов всегда было более, чем достаточно. — Хорошо, — капитулировала я. — Я поняла тебя, Тео. — Я рад, — он выдохнул мне в скулу через короткий поцелуй. — Ты моя. «Моя». Доломал меня этим словом. — Да, — ухватившись за край столешницы, я поднялась со стула, сбрасывая потеплевшие руки со своих плеч. — Твоя бета и старая подруга. И больше никто. Как и Трейси. — Ева… — Твоих слов всегда было достаточно, Тео. — Ты такая собственница, — он наверняка расплылся в победной ухмылке. Наверное, даже хорошо, что я его не видела. — Обожаю, когда ты меня ревнуешь. Козёл охреневший! Так бы и врезала. — К кому ревную? К этой тощей лахудре? Как там её… Трейси. Даже имя дурацкое. — Говоришь так, будто её видела. Я злобно фыркнула. Видела. Твоими глазами. — Да не на что там смотреть, я уверена, — зевнув, я нацепила на лицо равнодушное выражение и, шагнув назад, врезалась поясницей в стол. — Да и наплевать, в общем-то. С кем спать — дело твоё. — Я с ней не спал. Какое облегчение! Я стиснула зубы, чтобы не улыбнуться. — Мне всё равно, — и безразлично пожала плечами. — Ты всё правильно сказал, Тео: мы с тобой — всего лишь старые друзья. Так и есть. Мы — друзья, которые просто разок согрешили в душе. И потом — в спальне. Так, что к утру я охрипла от его имени. — Согрешили, — ухмыльнулся Тео. — Как ты любишь выражаться, Ева, называй вещи своими именами. — Своими именами? Ладно, — я развела руками. — Я была девственницей, и ты грубо выдрал меня в душе. — Ева… Я покачала головой и отвернулась, протирая пальцами невидящие глаза. Давай, Тео, скажи, что мне понравилось. Не соври. К моему удивлению, его голос смягчился, наполнившись приручающими интонациями: — Ева, если бы знал, что я у тебя — первый, был бы осторожнее. — То есть у тебя даже мысли не возникло, что я могу быть девственницей? — оскорбилась я. — Неужели я выгляжу такой… потасканной? Развернув меня за плечи, Тео взял в ладонь мой подбородок, поднимая лицо; я подавилась глотком кислорода, жмурясь и закусывая дрогнувшую губу. — Открой глаза, Ева, — слишком откровенно. — Дай мне на тебя посмотреть. — Тео, я… Я ведь ничего не вижу. — Не важно. Я люблю твои глаза. Даже такими. — Мои веки затрепетали под нерешительным касанием его губ. — Отвечая на твой вопрос, Ева, нет. Ты не выглядишь потасканной, ты… слишком женщина. Слишком женщина, чтобы я мог подумать, что у тебя никого не было. — Что ты хочешь этим сказать? — Когда я видел тебя в последний раз, ты была симпатичной девчонкой-сорванцом. Совсем ребёнок, — произнёс он после тяжёлой паузы. — А теперь… такая женственная. Холёная, будто не вылезаешь из салонов красоты. И гладкая… везде. «Гладкая». Дыши, Ева. Сдержав секундный порыв выскользнуть из рук Тео и попытаться натянуть его футболку до колен, а лучше — до щиколоток, я промямлила: — Ну… Э-э-э… Видишь ли… Господи, Ева, возьми себя в руки! — Не имею ни малейшего представления, как выгляжу со стороны. Я не помню своего лица, — от собственных слов внутри что-то потухло. Я вздохнула, снова прикрыв глаза; злые слёзы зудели под веками — я задержала дыхание, чтобы не расплакаться, но в груди предательски колотило. Тео не дал мне опустить голову, продолжая удерживать подбородок. — Теперь для меня красиво только то, что приятно на ощупь, и мне… Мне так хочется быть красивой. Для твоих рук. — Ева… — а больше Тео не сказал ничего. У него всё ныло от моего имени, будто весь он — свежая рана, подёрнутая ледяной корочкой; дотронься — и закровоточит. От этой боли он весь живой, весь искрящийся, как оголённый провод под бешеным напряжением. Я накрыла ладонями его грудь, и Тео стиснул мои пальцы до жалобного хруста. Перед тем, как поцеловать. — Не отнимай это у меня. Хочу чувствовать. Мы соприкоснулись горячими лбами. Тео дышал мне на пересохшие губы, и от этого обмякали ноги — становились воздушными и чужими. Я очертила ладонями его плечи и шею, запустила пальцы в густые волосы на затылке; Тео довольно зарычал, притягивая меня к себе. — Беда в том, что ты красива не только для моих рук, — как будто его это бесило. — Ева… Я хочу выколоть глаза всем, кто на тебя смотрит, — Тео выдохнул последние слова мне в разомкнувшиеся губы, и я не удержалась. Он отвечал на поцелуй так, что опухали губы, и горело в горле. От свежести его мужского запаха чесались клыки, и в груди стонал голод — я не знала, как с ним совладать. Злила даже его одежда. Я сжала в кулак низ футболки и дёрнула вверх; Тео поднял руки, позволяя себя раздеть. — Моя гадюка проголодалась, — рассмеялся он. — Надо повторить это наше… грехопадение. Резким движением смахнув посуду со стола, Тео рывком усадил меня на столешницу и содрал свою футболку с моего тела — а под ней на мне ничего не было. Его вздох смешался со звоном стекла, разлетевшегося по полу; рефлекторно прикрываясь, я обхватила ладонями грудь и стиснула колени. Отхлынувшая от похолодевших щёк кровь ударила в рвущееся сердце. — Чего ты так боишься, Ева? Я уже видел тебя голой. А я себя — нет. Тео взял в ладони моё лицо и обвёл брови кончиками пальцев. — Хочешь знать, как ты выглядишь, Ева? — будто прочитал мои мысли. — Не уверена, — пискнула я. — Ты зарумянилась, и у тебя блестят глаза. Будто мокрые. Мне нравятся твои распущенные волосы — не могу не думать о том, как скомкать их в кулаке. Твоя грудь… розовеет, когда тебе хорошо, — Тео отнял мои ладони, впившиеся в полукружия, и шумно сглотнул. — У правого соска у тебя две светлые родинки, которые хочется целовать. Ева… — Тео!.. — я охнула, ощутив кусающий жар его рта на своей груди. — Тео… Хотелось, чтобы он забрал меня всю. Я прогнулась ему навстречу; Тео царапал соски зубами, вытягивал, вбирая в рот, и оглаживал кончиком языка, поддерживая меня под поясницей, чтобы не упала. Оторвавшись от груди, он уронил тяжёлые руки на стол по обе стороны от моих бёдер. — В наш первый раз… Я был с тобой груб, знаю, — пробормотал Тео, задыхаясь. — Я так по-идиотски злился на тебя, Ева. И до сих пор злюсь — на свои мысли. Меня коробит от одной вероятности того, что ты можешь быть с другим. Представлять на тебе чужие руки. Чужой член у тебя во рту… — Какая мерзость, — рыкнула я, пихнув Тео кулаком в грудь. — Ты невыносимый ревнивец, ты знаешь об этом? — Я никогда этого не скрывал. Терпеть не могу, когда кто-то к тебе прикасается. Даже если это Стайлз, а ты — в теле неуклюжего манула. Ты принадлежишь мне… Да. Я замурлыкала под его мягкими руками, обвивая Тео за голые плечи. Стиснутые колени трясло; он ласкал их кончиками пальцев, раздвигая в стороны. — Раскройся для меня, Ева. Я послушалась, откинувшись лопатками на стол и спрятав под ладонями горящее от смущения лицо. Боже, его пальцы… Ещё немного, и я бы съехала с катушек. — Тебе так нравится меня смущать? — просипела я себе в руки. — Очень. — Гадёныш! — я лягнула его и, соскочив со стола, грохнулась на колени. Кто кого, Тео? Рванув молнию на его ширинке, я сдёрнула джинсы до колен, зацепив боксеры. — Ева… Ева! Что ты… Ева! — от придушенной хрипотцы в его голосе у меня закружилась голова. Какой ты вкусный, Тео… Я обвела головку кончиком языка и, обхватив член у основания, расслабила горло. Тео вошёл мне в рот, растягивая губы; я захныкала, обнимая его ноги и вжимаясь обнажённой грудью в мускулистые бёдра, напряжённые до мелкой судороги. Пыталась не думать о том, что делала, — становилось страшно оттого, насколько хорошо и правильно ощущать во рту вкус мужского члена. — Девочка… Что ты делаешь со мной? Освободив рот, я с аппетитом облизнула распухшие губы. — Пытаюсь тебя смутить. Получается? — Ах ты маленькая гадина, — беззлобно. — Устрою я тебе. Я запищала; Тео, избавившись от остатков одежды, схватил меня за локоть, забросил к себе на плечо и поволок вверх по лестнице. Я бессмысленно извивалась в его каменной хватке, пока он не лёг на постель и не уложил меня голой грудью к себе на живот. И животом — на грудь. Почти усадил себе на подбородок. Самая развратно открытая из всех существующих поз — Тео видел меня всю. Я жалобно заскулила, уткнувшись носом ему в пах, и инстинктивно дёрнулась, невольно стиснув бёдрами его лицо. Щетина царапнула кожу с внутренней стороны, и его хриплый вздох осел жаркой влагой между моих ног. — Такая красивая. Розовые припухшие губки… — Тео провёл между ними кончиками пальцев, раскрывая для невесомого поцелуя. — Тео!.. Ну что ты делаешь… — Пытаюсь тебя смутить, получается? — отыгрался он. У него получалось. Его влажные ласки кромсали мне живот — я отвечала тем же. Чувствовала, как Тео хорошо от моих губ: напрягаясь всем телом до дрожи в ногах, он терзал меня языком, помогая себе пальцами; дышал едва-едва — хрипло, как раненый хищник. Не выпущенный крик дрожал в моём горле — Тео заталкивал его обратно в грудь, и я всхлипывала, царапая ногтями его бёдра. Моё сердце тёрлось о рёбра, будто увеличилось раза в три, нет, будто вместо сердца — птица в рёберной клетке; она билась и билась, норовя проломить солнечное сплетение и вылететь наружу. Его приручающий шёпот скользнул по периферии сознания и отдался звоном в голове: — Кончи для меня, любимая, — он чуть согнул пальцы внутри меня, надавливая на чувствительные стеночки. Тео… Душа выстрелила из тела. Тео… Он задушил мой сухой крик, не давая освободить рот и застонать в голос, — надавил ладонью на лопатки, не позволив вырваться. Заставил меня принять его оргазм до последней капли. Горло ныло от глубины проникновения, и пекло в груди. Я проваливалась в космос. Тонула в вакууме. Рассыпалась на атомы. Умирала в его горячих руках. — Тео… — Иди ко мне, — только и выдавил он, притягивая меня к себе. Я бормотала что-то бессвязное, захлёбываясь отдышкой, пока Тео ласкал моё лицо беспорядочными поцелуями, убирая с влажного лба прилипшие пряди волос. — Только я. Никому, кроме меня, ты не позволишь к себе прикоснуться. Ты поняла меня, Ева? Проваливаясь в сладкую дремоту, я слабо кивнула в ответ.

***

Не знаю, сколько мы пролежали вот так, в горячем молчании — оно и тёплые руки моего Тео восполняли во мне пустоту. Каждый день из полутора разделивших нас лет. Тео задумчиво расчерчивал мои ключицы подушечками пальцев, зарывшись носом мне в висок. — Пока ты спала после стычки с Лидией, я забрал твои вещи из мотеля, — наконец он прервал тишину. — Будешь жить со мной. Чтобы не думала, что ты какая-то там бета или старая подруга. Я фыркнула, перевернувшись на бок. — Зачем тогда надо было устраивать сцену перед этой твоей Трейси? — Не передёргивай, Ева. Сцену чуть не устроила ты, — пробурчал Тео. — И, если бы я не вмешался, ты бы непременно сцепилась с Трейси, даже не отрицай. — Вот ещё! Зачем мне это нужно? — А хрен тебя знает! Всю жизнь задаюсь вопросом, почему ты вечно со всеми собачишься, — Тео в своей до боли знакомой манере включил режим «ворчливого папочки». — Или несёшь всякую дичь про какой-нибудь сифилис и провалившиеся носы. Будто мало того, что друзья Скотта записали меня в зоофилы! — Сказал бы им, что у тебя иммунитет от венерических заболеваний. Делов-то! — Если бы ты умела следить за языком, мне бы не пришлось оправдываться! — Я умею. Но не хочу, — огрызнулась я. — А я не хочу получать по морде всякий раз, когда ты открываешь рот! — парировал он. — Всякий раз! Или вон, чего лучше, пулю в живот — тоже удовольствие ниже среднего. Парой фраз сбил с меня всю спесь. Я накрыла ладонью его заживший живот — от огнестрельного ранения не осталось и шрама. В отличие от меня, Тео всегда восстанавливался хорошо. — Тебе всего лишь нужно перестать так сильно меня опекать. А я… Я, наверное, другой уже не стану. Не люблю притворяться той, кем не являюсь, а я, как ты говоришь, желчная гадюка. Терпеть не могу улыбаться людям, которые меня бесят: у меня от этого глаз дёргается. И знаешь, что-то в этом есть. Никого не очаровывай — и никогда не разочаруешь, — глубокомысленно изрекла я. — Будь собой, и люди к тебе потянутся. Не то чтобы у меня было много друзей. Не то чтобы у меня вообще были друзья. Да. Хреновый из меня бы вышел психолог. Поймав мою руку на своём животе, Тео притянул её к губам и прижался поцелуем к центру ладони. — Да уж, Ева, — смягчился он. Его усталый тон пронзила какая-то ледяная тоска, и было страшно заглянуть в его дрогнувшее сердце. — Если бы я был собой, то долго бы не протянул — у Малии бы очень быстро появились единомышленники по стрельбе из дробовика по живым мишеням. Потому что таким, какой есть, я никому не нравлюсь. — Мне нравишься, — робко заметила я. — Нет, Ева. Ты любишь меня таким — это про другое. Не говори, что это не так — и недели не прошло, как ты в Бейкон Хиллс, а уже дважды лезла из-за меня под пули. Люблю. Я всю жизнь его любила — Тео и сам это знал. Только говорить об этом мне не нравилось. «Люблю» — такое маленькое слово. Узкое. Тесное и несерьёзное. Ничего-то в него не помещается. — К слову о пулях, суициде и твоей маниакальной тяге искать приключения на свой очаровательный зад. Пока я не разберусь с Жеводанским зверем и Ужасными докторами, на улицу без меня ты не выйдешь. — Я что, твоя пленница? — Называй, как хочешь, — буркнул Тео. — Это для твоей безопасности. И, если будешь желчить по этому поводу и показывать мне свой дрянной характер, мы опять поссоримся. Клянусь, хотя бы одно слово, Ева… — Хорошо, — сдалась я — уже сбилась со счёта, в который раз. — Но я… беспокоюсь за тебя. Не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, только чтобы за меня отомстить. — Ева. Я всё сказал. И дело не только в мести, хотя скрывать не стану… Ты химера, и пока живы Врачеватели, ты в опасности. Они истребляют свои… неудачные эксперименты. — Эксперименты-экскременты, — передразнила я. — Я — провал. Знаю. Тео горько сглотнул, целуя прикрытые веки моих ослепших глаз. — Это совсем не важно. Я заберу силу Жеводанского зверя. Стану альфой. Убью Ужасных докторов. А потом мы съездим с тобой в Аппалачи, как и обещал. С твоей слепотой… я что-нибудь придумаю. «Слепота». Я хотела сказать ему что-то важное о слепоте, но что именно? Совсем вылетело из головы. Девкалион… Точно! — Я тут… Тео, я тут подслушала кое-что, — он обратился в слух, и я продолжила: — Девкалион. Слепой альфа, который помогает тебе с Жеводанским зверем… Он на стороне Скотта. И он совсем не слепой. — Не слепой? — Тео, кажется, пропустил мимо ушей всё остальное. — Тем лучше. Значит, он знает, как вернуть тебе глаза. — Тео! — одёрнула я его. — Это опасно! Он опасен! Ты что, не расслышал… — Не глухой. Твои красивые глаза стоят того, чтобы ради них рискнуть. Неужели ты не скучаешь по зрению? — Только по пузырькам на лужах во время дождя. И по твоей самодовольной физиономии. Совсем немножко. Но я… смирилась давно. Так что не вздумай. Конечно, он меня не послушает. Никогда. Упрямый до трясучки, аж зубы сводило. — Кстати, раз уж мы заговорили о твоих глазах… Я тут заметил кое-что странное. Я замерла, перестав щекотать кончиками ногтей его мускулистый живот. — Что именно? — Они стали голубыми. Ещё неделю назад, когда ты свалилась на меня с дерева, они были самыми обыкновенными, жёлтыми, как у любого оборотня, а теперь… Глаза убийцы. Почему? Откашлявшись, я скрыла от его чуткого слуха пропущенный сердечный удар. — Понятия не имею, Тео. Ответ тебе не понравится.