Один дома

* * * — Да блядь, чего стоишь, дрочишь, бей! — Сзади! — Ухожу, прикройте! — Давай, сука! Давай, давай, давай, давай! Кай стоял у обшарпанной двери игрового зала «Гладиатора» — занюханного игрового клуба на окраине — и во все глаза смотрел на Чечена, который с яростным азартом резался по локалке в «КС». Просто стоял и смотрел, привалившись плечом к косяку, хотя внутри у него всё так и вибрировало, будто во время первой встречи с Чеченом в собственном доме, где Кай тогда, на своё счастье, остался совершенно один. Его дом и сейчас был пуст. Отец, выдернутый ментами с курорта, убедился, что следствие по делу о грабеже и разбойном нападении движется ни шатко, ни валко, а здоровью отпрыска ничто не угрожает, махнул рукой и снова отвалил — на сей раз на Кипр. Предварительно распорядившись насчёт новой сигналки и сменив всю охрану. Но это уже было неинтересно Каю. Новых охранников он выставил на эту ночь из дома, как и прежних, заплатив им за уход, как за двойную смену. Ему хватило десяти дней для того, чтобы подключить отцовы бабки и связи и отыскать Чечена в почти миллионном городе. Этот наивнячок, наверное, даже не подозревал, до чего же тесен мир и как много в нём решают деньги. Несмотря на то, что сам добывал эти деньги, рискуя жизнью. Теперь Кай даже знал, ради кого тот рисковал. «Забираю у богатых и раздаю бедным. Инвалидам первой группы». Чечен не шутил, когда говорил ему это. Он фактически содержал с десяток парней, вернувшихся с Кавказа калеками. И свою младшую сестру с пацанами-двойняшками, живущую в другом городе. Кай узнал не только это, но и то, где Чечен снимает «однушку», — в Западном микрорайоне, на окраине. На каком байке он гоняет — на «Кавасаки». Ну и где проводит вечера — в этом вот зачуханном «Гладиаторе», играя в «КС». Бывший старший сержант Саяпин Артём Владимирович, двадцати трёх лет от роду, сидел напротив Кая, не подозревая о его присутствии, и резался в сраный шутер вместе с сопливыми малолетками. В войнушку играл, словно не наигрался ещё! И был он, сука, красавчиком. Кай так и облизывал его взглядом, хотя таскал его фотку в бумажнике, будто фотографию любимой девушки, и изучил каждую чёрточку его лица, когда-то скрытого под маской. Тёмно-русые волосы Чечена были коротко, по-армейски, острижены. Профиль резкий, а скулы торчали так, будто Чечен неделями недоедал-недосыпал. Он был загорелым или от природы смуглым — это Кай заметил ещё во время их первой встречи, когда пялился на его исполосованный шрамами живот. А глаза — серо-стальные, ярко сверкавшие тогда в прорезях маски. Чечен был похож на какого-то римского легионера. Затрапезная одёжка — серая водолазка и потёртые джинсы — обтягивала литое тело, вовсе не на тренажёрах накачанное. Тело бойца. Командира. Он и сейчас командовал — окружавшей его пятёркой пацанов, насколько понял Кай. Сам он никогда такой дурью, как игры по локалке, не баловался, хотя игровых приставок у него было навалом. Но играть толпой? В каких-то вонючих клубах? Ему, Каю Боровскому? Однако это реально заводило — Кай даже губу прикусил, слушая, как они азартно орут и матерятся. Покуда Кай отлёживался дома, залечивая полученные от Чечена «памятки» — кровоподтёки и треснувшие рёбра — он всё время воображал, как они могут встретиться. Прикидывал по-всякому. Он вполне мог нанять кого-нибудь, чтобы оборудовать у себя в тренажёрке некий… уголок. Специально для встречи с Чеченом. Уголок с разными приспособами, которых Кай навидался и в садюшных порно, и в реале — у Мастера, хотя у того, конечно, и труба была пониже, и дым пожиже, чем в импортных порнушках. А потом, всё подготовив, он мог бы точно так же нанять тех, кто притащит ему Чечена, скрученного в узел, с мешком на голове. Кай удрачивался в хлам, воображая, как сдёрнет с него одежду. Срежет ножом, оставляя кровавые царапины. Зафиксирует его руки и ноги в специальных распорках. Заткнёт рот. Хотя нет, это вряд ли. Кай хотел слышать, как тот матерится и стонет, как заходится в крике, срывая голос. Впрочем, Чечен не стал бы кричать, что бы Кай с ним ни делал. Скрежетал бы зубами, как волк в капкане, прожигал бы Кая насквозь бешеным взглядом, но орать бы нипочём не стал, хоть на куски его режь. Однако резать его Кай и не собирался. По крайней мере, не всерьёз. Вот плетью или ремнём выпорол бы от души — в отместку за своё унижение. С оттягом, чтобы кожа лопнула, а потом каждую свою отметину бы зализал. И шрамы его старые тоже. Неторопливо, со знанием дела, растянул бы беспомощного Чечена. И оттрахал бы — беспощадно и сладко. Чтобы тот кончал и кончал под ним, не просыхая. Чтобы стонал и выл, кончая, чёртов волк! Рисуя в голове все эти умозаворачивающие картины, Кай дрочил, как заведённый. Воображение у него всегда работало отменно. Но он не мог представить себе, что потом сделает с ним самим освободившийся Чечен. На этом мысль останавливалась, как говорится. Но, даже останавливаясь, вызывала у Кая сладкую горячую дрожь. Тем не менее, несмотря на такие улётные мечты, начать он решил всё же с простой встречи с Чеченом — вот в этом окраинном клубе. В «Гладиаторе». …Задумавшись, Кай не сразу заметил, что Чечен развернулся в раздолбанном кресле и смотрит прямо на него спокойным, ничего не выражающим взглядом. Встретившись с ним глазами, Кай на несколько секунд обомлел. Во рту сразу пересохло, ладони взмокли, а поломанные Чеченом рёбра зазудели под шёлком рубашки. Но Чечен лишь скользнул по нему равнодушным взором и снова кинулся рубиться в свою стрелялку. Как будто Кая тут и не было! Вот так, значит. Ругнувшись себе под нос, Кай шагнул к тощему долговязому пареньку в круглых «гаррипоттеровских» очоках, восседавшему за отдельным компом, — видимо, администратору этого дурдома, — и коротко распорядился: — Вон тому… командиру в сером свитере передайте, когда он доиграет, что я жду его снаружи за углом. В чёрной «бэхе». Спасибо. Надменно кивнул и направился к выходу. Он не сомневался, что Чечену и в голову не придёт потихоньку смыться. Блядь, Кай по-прежнему чуял этого парня каким-то внутренним чутьём. И не ошибся — через десять томительно долгих минут Чечен тоже появился на крыльце клуба, огляделся и, не успел Кай моргнуть, как тот уже открывал дверцу «БМВ». Кай и забыл, как стремительно двигается этот парень. Словно Шерхан в джунглях. Раз — и очутился рядом, уставился насмешливыми серыми глазами и ждёт. Ну, заебись совсем. Кай вобрал в себя побольше воздуху и непринуждённо произнёс, прямо глядя в эти сощуренные глаза: — Привет. Я же обещал, что найду тебя, Артём Саяпин, старший сержант. И вызывающе оскалился, открыто и жадно его рассматривая. * * * — Меня списали подчистую, — после короткой паузы не спеша сообщил Чечен. — Так что никакой я не старший сержант, ошибаешься. Он бы соврал, если б сказал, что сердце у него не ёкнуло при виде Кая Боровского. Ёкнуло, ещё как. Нашёл всё-таки, чума настырная. По нему было видно, что не отступится. Привык получать всё, что захочет. Но Артём Саяпин, Чечен, не собирался быть этим «всем». И валять ваньку перед Каем Боровским, прикидываться ничего не понимающим и его не узнающим, он тоже не собирался. Если уж Кай его вычислил и нашёл по собственным каналам, значит, вызнал про него всё, что мог за свои-то бабки. — Дальше что? — с нескрываемым интересом, как тогда, в доме Боровских, спросил Чечен. Притворяться скучающим он тоже не стал. Ему и вправду стало интересно, чего же хочет этот мудозвон, готовый сейчас просто лопнуть от злорадного торжества. Самому себе Чечен мог признаться, что о Кае и обо всём, что произошло между ними в ту ночь, он вспоминал частенько. Он даже пару стыдных мокрых снов про это успел увидеть, не шибко заморачиваясь. Ну, отсосал ему Боровский-младший, как не всякая шалава отсасывала, и что с того? Пидором Чечен от этого не стал. Но теперь он сидел рядом с Каем и смотрел на него: на его зачёсанные назад светлые кудри, тонкое синеглазое лицо и гибкую, как хлыст, фигуру, упакованную в навороченные тряпки, — небось от Гуччи-фигуччи, — каких и не видывали в этом босяцком районе. Шелковая белая рубашка, черные брючки в обтяжку и просторный расписной жилет поверх всего. В вырезе рубахи поблескивал его чёртов ошейник. «Это чтобы на поводке меня водить. Ты бы водил?» Чечен вздохнул, терпеливо дожидаясь ответа, а Кай только прожигал в нём дырки своими синими глазищами. Похлеще огнемёта. — Дальше? Поговорить хочу, — объявил он наконец. — Видишь, один сюда пришёл, без ментов! Чечен с усмешкой изогнул бровь. В том, что Кай Боровский его в ментуру не сдаст, он почти не сомневался. Это испортило бы тому всё его шоу. — В твоём пидорском прикиде, — ехидно отозвался он, — тут только с ментами и надо ходить. Да ещё и по вечерам. Явился, не запылился. «Бэху»-то не расхуярили тебе, болезный, пока ты в клубе болтался? «Болезный» тоже высокомерно вскинул брови и процедил: — Заебались бы хуярить гопники твои. Она на охране. — Ну-ну, — неопределённо бросил Чечен. * * * Кай от всей души наслаждался этим диалогом. Этой дуэлью. Напугать Чечена ему, конечно, не удалось, да он на такое и не рассчитывал. Всё равно не получилось бы, хоть лопни. Кай совсем другого хотел — попробовать этого зверюгу приручить. Вот тоже задачка! Но Кай трудные задачки как раз любил. То, что легко давалось, он никогда не ценил, будь то отцовские бабки, модные шмотки и девайсы, поездки за бугор. Или чуваков, которые липли к нему в ночных клубах. Даже Мастер — и тот клюнул на Кая слишком быстро. Того же, чего Кай действительно хотел, он как раз не мог добиться. Чтобы отец его уважал, например. Или чтобы мама вернулась. Или хотя бы написала. Но она давно удалила сынка-пидараса из оперативной памяти. «Delete»! Кай мотнул головой, отгоняя от себя эти глупые мысли, и отрывисто спросил: — Хочешь знать, как я тебя нашёл? — Да и так понятно, тоже мне, теорема Ферма. Купил какую-то крысу из Батиных шестёрок, — равнодушно покривился тот. — Скажи лучше, зачем искал, если не для того, чтоб в ментовку сдать. Не поздороваться же пришёл. Только не пизди лишнего, а то снова вломлю. Рожа-то у тебя только-только подживать стала, сам хоть пожалей её. Услышав про «рожу», Кай внезапно возликовал. Значит, Чечен увидел, что ссадины и кровоподтёки на его лице поджили. Велел ему себя пожалеть! Кай машинально провёл рукой по своей щеке и выпалил: — А давай опять баш на баш? На секунду Чечен явно опешил, а потом его белые зубы сверкнули в улыбке. Кай и сам хохотнул, не сдержавшись. А Чечен качнул головой и предсказуемо отозвался: — Малахольный и есть. Долбоёб. Чего ещё выдумал? Блядь, вот таким, без маски и камуфла, он казался совсем пацаном. Студентом-второкурсником. Шухарным и вовсе неопасным. Но Кай-то помнил, на что он способен, и от осознания этой двойственности ознобные мурашки вновь пробежали по его рукам от плеч до запястий. — Окей, значит, так. Я не сдам тебя ментам, — подчёркивая каждое слово, начал Кай, не спускавший с Чечена глаз, а тот пренебрежительно хмыкнул: — Всё равно нихера бы не доказал. — Да что ты? — Кай издевательски осклабился. Всё-таки этот битый и тёртый волчара иногда казался ему сущим младенцем. — Бабло — вот и все доказательства, или ты не знаешь? Бабло! А его у меня завались! Так что ты бы точно нары погрел… если б я захотел! Понял?! Он перевёл дыхание. Сердце стучало, и спина взмокла под рубашкой, но Чечен, зараза, усмехаться всё-таки перестал. — Допустим, резонно, — бесстрастно согласился он, чуть подумав. — Значит, ты меня ментам не сдаёшь. Это твоя ставка. Ну, а я что? — А ты… — «Будешь мой», яростной молнией пронеслось в голове у Кая, но он почти беззаботно произнёс совсем другое: — Идёшь со мной вот прямщас и до утра. Только и всего. Одна ночь, Артём Саяпин, и ты свободен. Прозвучало это прямо-таки эпично. — Куда конкретно я иду? — Чечен склонил голову к плечу. Он опять забавлялся, явно не принимая Кая всерьёз. — И что конкретно этой ночью делаю, м? — Да ничего ты не делаешь, Господи, — с небрежным смешком проговорил Кай, облизнув губы. — Я тебя просто в гости приглашаю. К себе домой. Там всё ещё никого нет, прикинь. — Ой, блядь, — после секундной паузы бросил Чечен и легко рассмеялся. — Серьёзно? Ну ты даёшь. К тебе? Нахера? Трахать я тебя всё равно не стану, не надейся. Всё-таки это было у него на уме, иначе б он так не сказал, – злорадно подумал Кай. — Или ты мне там волчью яму с колом на дне приготовил? — продолжал глумиться Чечен, и Кай остро пожалел о том, что так и не оборудовал заветный уголок в тренажёрке. Попав туда, Чечен быстренько перестал бы ухмыляться! — Не гони, — протянул он как мог спокойно. — Зачем вообще люди в гости ходят? Посидим, потрындим за жизнь. Выпьем… блядь! — он не вытянул своей напускной сдержанности и с жаром выпалил, придвинувшись к Чечену вплотную — так, что коснулся плечом его крепкого плеча: — Ну, интересно мне с тобой, ты что, сам не понимаешь? Прикольно! Я таких, как ты, никогда раньше не встречал! Разбойников! Робин Гудов, сука, идейных! Я про тебя много чего за это время узнал, учти! — Знаток херов, — помолчав, буркнул Чечен и откинулся на упругую кожаную спинку сиденья. — Ну ладно, допустим, я с тобой поеду, только чтобы ты потом отвязался. Но учти, не перестанешь вязаться и дальше, всю оставшуюся жизнь будешь дантисту платить. Выбью бубен, не пожалею. Он даже не угрожал, просто констатировал факт. Но Кай прежде всего услышал небрежное «допустим, поеду»… и обмяк в своём кресле от облегчения. А потом торопливо заверил всё с тем же пылом: — Клянусь, отвалю! — И вот ещё что, — медленно, с расстановкой произнёс Чечен, искоса посматривая на него: — Насчёт «выпьем». Я не пью. — Что, совсем? — Кай недоумённо моргнул. — Ну почему. Воду пью, — охотно уточнил Чечен с прежней насмешливой ухмылкой. — Что, ни грамма в рот, ни сантиметра в жопу? Мусульманином в своей Чечне заделался? — не утерпев, поддел его Кай, и Чечен враз помрачнел. — Нет, — спокойно ответил он. — Не заделался, даже когда духи начали мне кишки на шею мотать. Просто не пью, вот и всё. Жопа тут ни при чём. Он хмыкнул. — Что? — прошептал Кай, чувствуя, как кровь медленно отливает от лица. — Что ты сказал? — Сказал, что жопа тут ни при чём, забей, — Чечен с прежней ухмылкой похлопал Кая по плечу. — Эй! Отомри. Пошутил я, чтобы ты застремался и не выступал шибко. Поехали, пока я не передумал. — Шуточки… — пробормотал Кай, трогая «бэху» с места. Он решил, что обдумает всё это потом, как грёбаная Скарлетт. Сейчас ему надо было окучивать Чечена, пока тот и вправду не передумал. Они молчали, когда Кай колесил по лабиринту тускло освещённых окраинных улиц, выбираясь на шоссе, ведущее к коттеджному посёлку за городом. Только «Европа Плюс» в колонках верещала. Потом Кай спохватился: — Чёрт! Надо было в городе жрачкой затариться. Я Марь-Палну, ну, повариху нашу, ещё вчера отпустил, с остальными вместе. Ладно, на дом закажем из ресторана какого-нибудь. — Да ладно, — пожал плечами Чечен. — Я приготовлю, если хоть что-то в холодильнике есть. Твоя крыша, мой бешбармак, баш на баш, сам же сказал, — он прыснул. — Хуясе, — одними губами вымолвил Кай. Его собственную крышу неумолимо сносило от этого парня, и он изо всех сил пытался её удержать. * * * Чечен не хотел анализировать причины, по которым он всё-таки поехал с малахольным придурком, который то бесил его, то смешил. В этом-то, наверно, и было всё дело — такого кадра, как Боровский-младший, Чечен тоже до сих пор не встречал и не представлял, что тот ещё отколет. Но, что было более странным, ещё с прошлой встречи Чечен заметил — несмотря на все их тёрки, Кай Боровский понимал его, как никто другой. Даже не то что понимал — чуял, угадывал, чума бешеная. Словно они были двумя волчатами из одного логова. Чечен в очередной раз рассеянно посмотрел на дорогу — они уже подъезжали к знакомому особняку, где первый этаж сиял огнями, как новогодняя ёлка. Ну да, неужели Кай Боровский будет электричество экономить! Плавно поднялась створка автоматических ворот, и «БМВ» покатил по подъездной аллее. — Систему-то поменяли? — как бы между прочим поинтересовался Чечен. Кай молча кивнул. Он вообще как-то поскучнел и притих, перестав трещать. «Застремался пацан», — подумал Чечен с некоторым раскаянием. Ничего, отойдёт. «БМВ» медленно вкатился в осветившийся изнутри подземный гараж, и Кай заглушил мотор. — Отсюда есть лифт прямо в кухню, — коротко пояснил он. Вот там-то Чечену не довелось побывать во время первого визита, хотя он тогда пригрозил Каю — мол, поищет на кухне ножичек, чтобы нарезать из его шкуры ремней. Кай тоже, видать, вспомнил про это — зыркнул исподлобья. Стеклянный лифт доставил их в кухню, огромную, как самолётный ангар и блестевшую, как операционная. Арка соединяла кухню со столовой, где виднелся ряд стульев вокруг громоздкого полированного стола. Остро и пряно пахло травами — повсюду висели сухие пучки. Начищенная утварь так и сияла возле двух никелированных моек, а разделочная столешница рядом с ними была из настоящего мрамора. И плита с духовкой больше напоминала пульт управления космическим кораблём, чем нормальную человеческую плиту. Чечен уважительно присвистнул, оглядывая этот поварской рай. — Хотел готовить — валяй, — бесцветным голосом обронил Кай. И тут же, без всякого перехода, вызывающе бросил: — Тут действительно, кроме нас, никого больше нет. А я бы мог, знаешь, отморозков нанять, чтобы они тебя вместо говядины тут разделали. Не думал об этом, когда ехал? Только честно! Голос его опять напрягся и завибрировал, синие глаза сузились. Ну вот, началось в колхозе утро… — Не гони, — добродушно посоветовал Чечен. Он не понимал, с какого рожна Кай опять вошёл в штопор. — Чего злуешь на ровном месте? Ты не торчишь, случаем? Психуешь много, — добавил он, нахмурившись. — Нет! — раздражённо бросил Кай. Он то сжимал, то разжимал кулаки, и на его бледных скулах загорелись красные пятна. — Не торчу, хотя пробовал всякое… но не торчу. А ты не виляй и своими… деревенскими словечками не отделывайся. Злу-уешь, — передразнил он. — Я тебя серьёзно спросил. — Я слышал, что ты спросил, — задумчиво произнёс Чечен, сильнее сдвинув брови. — Тут что угодно могло быть… и кто угодно, это да. Но мне насрать, по большому счёту. Поехал потому, что интересно стало, что ты ещё выдумаешь, малахольный. Он неожиданно для себя поднял руку и шутливо ткнул Кая кулаком в плечо, а тот перехватил и сжал эту руку. Крепко сжал, хоть и мозгляк мозгляком, пронеслось в голове у Чечена. Они замерли, как в игре «замри-отомри», меряя друг друга настороженными взглядами. Опомнившись, Чечен легко отдёрнул руку и так же легко проговорил: — Да и вообще за мной должок. Я же тебе морду набил… — он осёкся. Кай ведь ещё и отминетил его как никто и никогда не минетил. Но он немедля выбросил из головы это слишком яркое воспоминание и продолжал как ни в чём не бывало: — А я должником быть не люблю. Потому и согласился. Он распахнул дверцу громадного, под потолок, серебристого холодильника «Бош» и снова восхищённо присвистнул, уставившись на гору самых разных продуктов — их тут было не меньше, чем в каком-то универсаме, и все аккуратно разложены. — «Бош» — купил и ебошь. На душе у него странно потеплело, когда он услышал нервный смешок Кая. * * * Чечен и ответил, и не ответил на его вопрос. Кай убедился только в том, что тот не ждал от него подлянки, потому что сам её не планировал, вот и всё. И Чечен наверняка выкинул из памяти те слова, что Кай бросил ему на прощание, ухмыляясь разбитым ртом: «Хочу тебя трахнуть, что угодно за это отдам». Не Чечену же, волчаре борзому, было опасаться какого-то избалованного щенка! Вскарабкавшись на высокий табурет у барной стойки, Кай наблюдал за тем, как Чечен ловко режет на пластинки розовую, с прожилками сала, свинину. Наблюдал и мрачно думал, что этого волка он всё равно просто так отсюда не выпустит. Этого беззаботного дурака, который так доверчиво повернулся к нему спиной и подставил шею. Чечен закончил разделывать мясо, ссыпал куски на зашкворчавшую жаровню и принялся резать лук, забавно морщась и шмыгая носом. Почувствовав пристальный взгляд Кая, он озорно покосился на него через плечо: — Чего смотришь? Не боись, будет вкусно. Голос его был хрипловатым, весёлым… и проехался по натянутым нервам Кая, будто наждаком. — Не боюсь — тебя, Робин Гуд хуев, — пробормотал Кай, выдавив ответную усмешку. — И ты меня не боишься, ну и лады. А всё-таки, вот какой-нибудь упорыш всадит в тебя пулю однажды, и хана твоему робингудству. Кто твоих инвалидов тогда кормить будет? Сестру твою с её близняшками, а? Он намеренно ударил ниже пояса и затаил дыхание в ожидании ответа. Рука Чечена на миг замерла, и он снова глянул на Кая потемневшими, сощуренными глазами. — Глубоко копнул, молодец, — похвалил он без всякого выражения. — Всерьёз спрашиваешь или чтобы понты кинуть — типа всё про меня знаешь и в любой момент моих родных достать сможешь? Глаза его сверкнули сталью, как лезвие зажатого в руке ножа. Вот такого Чечена стоило бояться, и Кай глубоко вобрал в себя воздух, прежде чем ответить: — Всерьёз спросил. Правда, хочу знать… и понты мне перед тобой кидать незачем, я не идиот. Он прямо-таки возгордился тем, что голос у него не дрогнул. Но между лопатками всё-таки проступила испарина. Кай неловко стянул жилетку и бросил на соседний табурет. — Ладно, допустим, не идиот, — ровно отозвался Чечен, не упускавший ни единого движения Кая. Сканировал, как Терминатор. — Так вот, это всё — моя жизнь, и я делаю то, что хочу делать. Сеструхе с малыми я счёт в банке завёл, и она не дура, без толку не тратит. Пацаны, что калеками вернулись, тоже у меня на шее не сидят, я даю им только то, что государство недодало. А своей жизнью распоряжаюсь сам. Как хочу, — с силой повторил он. — Я свободен. — Зато у самого нихера нету, — упрямо пробурчал Кай, глядя, как Чечен тонко шинкует морковку — умело, словно всю жизнь был поваром, а не солдатом и не грабителем. — Всё, что мне нужно, у меня есть, — тот дёрнул плечом, — а лишнего мне не надо… Кончай трындеть, держи вот лучше. И у ног Кая, как по волшебству, очутилось мусорное ведро, проворно выуженное Чеченом из шкафчика под раковиной — только дверца стукнула. А прямо перед носом оказались: пакет с картошкой, пустая кастрюля и ножик. Кай, разинув рот, перевёл недоверчивый взгляд с этой кастрюли на невозмутимую скуластую физиономию Чечена, в глазах которого так и плясали чёртики. — Бери ножик, приступай, — распорядился тот абсолютно безапелляционно. Старший сержант и есть! — Умеешь? Ничего, научишься, ты способный, я в тебя верю. Всё в жизни надо испытать. Рукава только засучи, а то свой шикарный клифт загубишь. Алгоритм простой: очистки — в ведро, готовый продукт — в кастрюлю. Ву компрене? Француз херов! Кай обречённо матюкнулся, закатал рукава и взял в руки ножик. Чечен был прав — он чистил картошку впервые в жизни, но позволить ему потешаться над собой никак не мог. Какое-то время он сосредоточенно скоблил чёртовы корнеплоды, потом снова не выдержал и заявил: — Что нужно, всё у тебя есть, говоришь? А семья там, любовь-морковь, жёны-дети и прочие вечные ценности? У тебя ж ни одной постоянной подружайки нету, я точно знаю, доложили. Ладно, я пидор, мне не положено… Но ты-то нормальный… блядь! — он скривился от боли и сунул в рот порезанный палец, ощутив вкус грязи и крови. — Как в телике, вещаешь, — с досадой хмыкнул Чечен и за локоть сдёрнул Кая с табурета, молниеносно оказавшись рядом. — Под воду руку суй, не в рот. Горюшко! — Заебись, — Кай послушно подставил пальцы под струю холодной воды из крана — розовые брызги полетели на белый шёлк рубашки. — Ты не ответил. — Вот пристал-то… У меня принцип такой — не навязываться и не привязываться. Так и Будда учил, между прочим, — проворчал Чечен, ловко дочищая брошенную Каем картошку. — Так проще жить. Говорю же тебе — я свободен. На сей раз у Кая хватило ума не язвить. Не стоило лишний раз злить Чечена. Расставил кое-какие маячки — и пока хватит. Вся ночь была впереди. * * * Чечен смотрел на светловолосый затылок и узкую спину Кая, топтавшегося у раковины. Какая у того стала физиономия, когда он увидел подставленное ему под нос ведро, умора просто! Ну вот как живёт человек? Всякой хуйнёй балуется, а картошку чистить не умеет! Не умел. — А вообще ты прав, — Кай вскинул голову, так и прострелив его своими синими глазами. — Не привязываться проще. Он искривил губы, снова усаживаясь на табурет. — Брать и просто ебаться с кем-нибудь. Что я, что меня, один хуй, — глаза его вдруг зло блеснули. — Моя маман нас бросила — и тю-тю, в Норвегию рванула с ёбарем-горнолыжником. И с концами который год, — он почти беззаботно махнул рукой. — Достал её папаня. Ну и я заодно. И всё, бай-бай. Так и надо. Он выругался длинно, похабно и вымученно. Собственных родителей Чечен почти не помнил, только по фотографиям. Его и сестру Ленку вырастили бабушка с дедом, от которых им и досталась потом квартира. — Богатые тоже плачут, — после паузы пробормотал он, не зная толком, что и сказать. — Заметно, что я плачу? — Кай предсказуемо вспыхнул и нахохлился, а Чечен закатил глаза: — Да брось, это же фигура речи. Он отыскал в громоздком дубовом буфете чеснок, специи и разные травки. Размельчённые и высыпанные в кастрюлю, они одуряюще вкусно запахли, и Кай уважительно покрутил носом: — У тебя не хуже, чем у Марь-Палны, получается. Жрать хочу, умираю. — Щас всё будет, не успеешь помереть, — усмехнувшись, пообещал Чечен. * * * Дальше всё было тихо-мирно, так идиллически, как будто они с Чеченом вместе жили. Накрывали на стол, перекидываясь словечками, понятными только им, ржали над одним и тем же, подкусывали друг друга необидно. Кайф. Это был чистый, беспримесный кайф. Тушёная с мясом картошка получилась такой вкусной, что за уши не оттащить. Даже у Марь-Палны Кай такой картошки не ел. Сметя полтарелки, он спохватился и встал, чтобы достать из бара бутылку с коньяком и два стакана. — Сказал же, не могу я, — спокойно отказался Чечен. — Себе налей, если хочешь, а мне не надо. Кай плеснул коньяку на донышко своего стакана и спросил, не утерпев: — Не мусульманин, а буддист, значит, потому и не бухаешь? Чечен только хмыкнул, уплетая картошку: — Типа того, — а потом объяснил серьёзно, но так же легко и буднично, словно и не о себе говорил: — Да нет, это из-за контузии всё, когда гранатой меня раскроило. Крыша едет, бряк звоночки, если выпью хоть малёхо. Проверено — я тогда себя не помню. А я такого не люблю. Он пожал плечами и отправил в рот подвернувшийся ломтик огурца — они уже добрались до заготовленных Марь-Палной солений. Сердце у Кая так и подскочило. — В каком смысле себя не помнишь? — осведомился он словно между прочим и тоже потянулся за огурцом. — В прямом, в каком, — беззаботно отозвался Чечен. — Контроль теряю. Могу болтать и делать хуету всякую. Так что плесни мне какой-нибудь колы или ещё чего, что есть. А сам пей свой коньяк, если хочешь. — Да я не шибко-то и хочу, — протянул Кай с деланной ленцой и встал, не чуя ног. Блядь, Чечен только что сам дал ему в руки такой козырь! Такое против себя оружие! Кнопку контроля над собой. План сложился у Кая в голове мгновенно — простой и ясный. Он с холодной, отстранённостью подумал: когда и если этот план осуществится, а Чечен сообразит, что произошло, он просто размажет Кая по полу. Но Кай был к этому готов. Абсолютно готов, как пионер, блядь! Он посмотрел на Чечена, продолжавшего беспечно уминать свою картошку. На его широкие плечи и остроскулую чеканную физиономию римского легионера и шервудского разбойника. — Знаешь, что? — легко проговорил Кай. — А пошли отсюда, а? Ко мне в комнату. Возьмём жрачку с собой. Ты же любишь стрелялки всякие, так у меня там приставка новая есть. «Сега». Чечен вздёрнул бровь и кивнул, охотно поднимаясь и беря со стола тарелки. В комнате у Кая был не только здоровенный телевизор и «Сега» с набором игрушек, в которые они немедля кинулись резаться, позабыв о еде. Там ещё был мини-бар с холодильником, а в нём — ряд разноцветных баночек с тем, что Кай назвал тоником, небрежно протянув яркую банку Чечену. — Будешь? Это безалкогольное, ну типа энергетик. Бодрит, сука. Ты же хотел. Он откупорил банку и демонстративно из неё отхлебнул. Он даже почти не соврал. Тоник в банке не был спиртным. Но химия, что содержалась в нём, могла снести крышу почище алкоголя. Кай совершенно не представлял, какой эффект эта отрава произведёт на контуженный мозг Чечена. В конце концов, тоник ведь мог и вовсе не подействовать, лихорадочно думал Кай, заглушая тревогу и невольные угрызения совести. Чечен взял у него банку и повертел в руке. Все надписи были на испанском. А пить ему наверняка хотелось. Он пожал плечами и тоже отхлебнул из банки. С некоторым удивлением определил: — А вкусно… Кай незаметно перевёл дух. Чечен повёлся! Пока они рубились в игрушки, тот опустошил три подряд баночки с тоником и, увлечённый игрой, даже не заметил, что Кай вовсе не пьёт ни тоника, ни коньяка. Как не заметил и того, что собственная речь становится всё бессвязнее, что он то и дело тормозит и подвисает, мотая головой и сам над собой подсмеиваясь. Что мажет по противнику слишком часто. Но всё это с замиранием сердца подмечал Кай, которому уже не требовалось спиртное, чтобы захмелеть, — он просто смотрел, как «уплывает» Чечен. Но тот всё ещё держал себя в руках, хоть и не так крепко, как обычно. Требовалось ещё что-то, какой-то толчок, чтобы он поплыл окончательно. Кай догадался, какой. — Ладно, стоп! — скомандовал он после очередного неудачного выстрела, с удовольствием поймав матюкнувшегося Чечена за запястье. — Отбой, солдат. Хватит воевать. У меня на чердаке одна штуковина прикольная есть, тебе больше понравится, — он таинственно улыбнулся, наслаждаясь удивлением Чечена, и после театральной паузы торжественно объявил. — Телескоп! — Гонишь! Что, настоящий? — глаза у Чечена так и загорелись, он машинально взъерошил ладонью короткий ёжик своих тёмных волос. — Ну, не Хаббл, само собой, но достаточно мощная машина, — Кай говорил спокойно, хотя в крови у него так и бурлило нетерпение. И страх, и вожделение, и стыд за то, что он уже сделал и собирался сделать. — Вставай давай, пошли. Лестница в конце коридора, направо. Увидим небо в алмазах! Он рассмеялся. * * * «Вот для чего нужно бабло, — завороженно подумал Чечен, когда Кай провёл его по узкой лестнице вверх и зажёг на чердаке свет — тусклый, красновато-тревожный. — Вот для чего… для такого». Мысли у него отчего-то путались. Наверное, от удивления. Не очень высокий чердак был аккуратно заставлен мебелью чуть более старой, чем внизу, но заставлен со смыслом, не захламлен. Вверху, там, где начинался скат крыши, в потолке распахнулись три огромных окна. И в одно из них был нацелен телескоп на треноге. Настоящий! — Круто же, да? — осведомился Кай с пацанячьей гордостью в голосе. — Ты вот сюда садись. Сначала видоискатель наведи. Справишься? Чечен только кивнул. Ему в глаза и в голову ударило звёздное небо, и он мгновенно захмелел — похлеще, чем от спиртного. А когда он, обойдя мансарду по кругу, наконец вцепился в телескоп, то сам себе удивился — своему щенячьему восторгу. Но не мог ничего с собой поделать. Неловко устроившись на вертящемся стуле, Чечен какое-то время приноравливался к видоискателю — как в бэтээре — а потом впился напряжённым взглядом в окуляр телескопа. Будто Галилей на картинке в учебнике астрономии! Сам того не замечая, он то и дело выдыхал: «Ой, блядь…» или «Твою мать…» Перед ним, как на ладони, вырисовывались облачные полосы и Большое Красное Пятно на Юпитере! Спутники Юпитера! Кольца Сатурна! Он упоенно перечислял всю эту красотищу вслух. Ну точно как в учебнике… — Охуенно… — простонал он, поворачиваясь к Каю и едва не падая со стула. — Ага… Охуенно… — подтвердил Кай с коротким смешком. Глаза у него были какие-то странные — усталые и тревожные. — Хочешь, подарю? Нравится же тебе. Ну, племяшкам своим отвезёшь. — Нравится? Да я чуть не обкончался! — прыснул Чечен. — Блин, вот крутота какая… — он осёкся и поднял брови, наконец разобрав последние слова Кая. — Но подарков таких мне от тебя не надо. И Пашке с Гошкой тоже. Эта бандура небось дороже тачки. Ты не обижайся, — импульсивно добавил он, видя, как темнеют глаза Кая. — Когда мама уехала, я тут всё время торчал, на чердаке, — вдруг тихо сказал тот, опуская взгляд. — В пиратов играл… и в космолётчиков. Потом косяки тут забивал и курил, но не суть. Всё равно мне здесь было лучше, чем внизу. Роднее. Я… блядь, не знаю, как объяснить. Он сжал губы — беспомощно и почти зло. Чечен кивнул: — Я понял. Он и вправду понял. Кай хотел отдать ему не эту дорогую игрушку, а своё одинокое детство. Свои воспоминания — самые лучшие… и от осознания этого у Чечена странно защемило сердце. — Чума ты, вот ты кто, — неловко буркнул он, слезая со стула и устраиваясь рядом с Каем на широком старомодном диване. — Ладно тебе, не журись. Он на миг сжал плечо Кая ладонью, и тот вздрогнул, растянув губы в какой-то вымученной, как показалось Чечену, улыбке. И вдруг, залихватски подмигнув, он принялся шарить по подлокотнику дивана — там, оказывается, был потайной карман. Чечен присвистнул и расхохотался, когда Кай жестом фокусника вытащил из этого кармана умело скрученный косяк и зажигалку. — Ну ты и жук! * * * Кай хмыкнул, с усмешкой наблюдая за его реакцией. — Не торчу, чесслово, — заверил он заунывным голосом пай-мальчика Сида Сойера и возбуждённо хохотнул, щёлкнув зажигалкой. — Это так, закрома Родины. Он коротко затянулся, метнув на Чечена почти невинный взгляд, и захлопал ресницами, как крыльями. — Хочешь, покажу тебе цыганский поцелуй с сигаретой? Не боись, целовать не полезу. — А как же тогда? — оторопело моргнул Чечен. Кай готов был поклясться — предложи он Чечену эдакую фигню внизу, в кухне, до того, как он накачался блядским тоником, точно огрёб бы пиздюлей. Теперь же тот просто слушал его, склонив голову к плечу, — Кай успел подметить эту его привычку. Чечен, такой крутой и сильный, понемногу становился пластилином в его руках, и это переполняло Кая торжеством… и горечью. — Как, как… Сейчас покажу. Только сиди спокойно, не дёргайся. Когда махну рукой, тогда вдыхай. Щас… Кай сделал глубокую затяжку и отнял косяк от губ, задержав дыхание. А потом подался к Чечену совсем близко, словно всё-таки хотел поцеловать, приоткрыл губы перед его губами, но так и не коснулся их, оставаясь всего в паре миллиметров. И тогда махнул рукой, как обещал, медленно выдыхая дым прямо в послушно раскрывшиеся, обветренные губы Чечена. Его колотила крупная дрожь от восторга и возбуждения, но он жадно, словно гипнотизируя, смотрел в полуприкрытые глаза Чечена. Тот почти опустил ресницы, и куда только делась пронзительная цепкость этих серых глаз! Блядь, он точно уплывал! У Кая получалось! — Прико-ольно, — протянул Чечен с удивлённым смешком, не отстраняясь, будто не замечал, что Кай почти влип в него, почти прижался губами к губам, а грудью в распахнутой рубахе — к его груди под водолазкой. А может, и правда не замечал, лихорадочно подумал Кай, выпрастывая руки из рукавов. — Ты чего? — озадаченно спросил Чечен, и Кай прохрипел: — Жарко. А тебе нет, что ли? Ему было не просто жарко — он весь горел, как в температурном бреду. Его инфекция сидела прямо перед ним. Зараза ёбаная. Чечен. А на краю пепельницы, исходя сладковатым дымом, тлел косяк. — Ага… ну да, жарко, — медленно согласился Чечен и сам взялся за ворот водолазки. — Вот чёрт, руки не владают… — он удивлённо хмыкнул. Для Кая в этом не было ничего удивительного. Он отстранился с бешено колотящимся сердцем, ловя жадным взглядом каждое движение Чечена. А тот кое-как стянул с себя водолазку, просто уронив её на пол и оставшись полуголым, как и Кай. Его ладное крепкое тело с обозначившимися под смуглой кожей литыми мышцами было настоящим пиром для глаз. Руки у Кая так и зачесались. Провести бы ладонями по этим плечам! Но он всё-таки сначала хотел спросить… хотел знать. Кай взглянул на уже знакомые ему длинные корявые шрамы на впалом животе Чечена и полушёпотом сказал: — Ты… если что, можешь не говорить, но я правда хочу знать, не по приколу, мне нужно, нужно знать… как это всё-таки было там… с тобой? Вот это. Его пальцы сами собой протянулись, но коснулись почему-то не этих рваных шрамов, а маленького серебряного крестика, поблескивавшего на груди Чечена, чуть ниже выпиравших ключиц. Раньше и крестик этот, и цепочка, на которой он висел, были скрыты за воротом водолазки. Длинные ресницы Чечена взметнулись. Глаза его были тёмными-тёмными. Как омуты. Утопиться можно, отрешённо подумал Кай. — Скажу, почему, — Чечен повёл голым плечом. — Только сам-то в голову не бери, прошло же всё. Духи тогда гранату бросили, осколками меня и полосануло… а сакля ихняя на башку мне приземлилась, — он усмехнулся углом губ. — А когда я прочухался, они уже вокруг стояли. Духи. Ведро воды на меня вылили, чтобы в сознание привести. Хотели, чтоб я ислам перед смертью принял. Крестик этот на мне увидели. Ислам принять легко, знаешь ли… — он глубоко вздохнул, но продолжал всё так же просто и неспешно: — В присутствии других муслимов надо сказать: «Ля иляха илляллах, Мухаммаду расулю-ллах». Это называется… калима, — он опять перевёл дыхание. Глаза его стали не просто тёмными — чёрными. — Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его. Вот и всё. — А ты что? — шёпотом спросил Кай и закусил губы. — Я же умирал, — спокойно отозвался Чечен. — Кишки наружу, я их рукой зажал. Не муслимом же помирать, согласись. Я, может, не шибко верующий, но крещёный, и крест на мне бабкин. Нахера мне сдались их ёбаные гурии, если я ни мать с отцом, ни бабку с дедом в их раю никогда не встречу. Хуй вам, говорю, что хотите, делайте, а я помру в своей вере. И тут мне повезло, аж два раза. Первое — я вырубился, когда они стали из меня кишки тянуть. А второе — тут наша десантура с неба посыпалась, с вертушек, хотя я этого тогда не увидел. Ну и всё. В госпитале потом очнулся, сказали, через трое суток. Живучий я оказался. Или всё-таки бабкин крестик спас, — он запнулся и глянул с тревогой. — Кай? — Тут, — выдавил Кай, торопливо отворачиваясь, чтобы спрятать от него мокрые глаза. — Дым, сука, в рожу лезет… Он почти вслепую схватил тлевший рядом косяк. Жадно и длинно затянулся и решительно сунул его Чечену — из губ в губы. И тот взял. * * * Чечен не знал, зачем он рассказал Каю Боровскому, балованному богатому щенку, то, что никогда никому не рассказывал. Даже Бате, своему бывшему комбату, который теперь его крышевал, даже докторам в госпитале, даже сестре Ленке. То, что с ним случилось тогда в горах, на чеченской злой земле, залитой его кровью, принадлежало только ему… а теперь ещё и Каю, который зачем-то спросил об этом. Зачем? Чечен не мог сейчас это обдумывать. Он машинально прижал ладонь к располосованному когда-то животу, а другой рукой взял из дрожащих пальцев Кая косяк. И затянулся — неумело. Отвык. А впрочем, он никогда особо не привыкал. Забыл уже, каково это, когда торкает трава. Синие глаза Кая блестели совсем рядом. Ревел он, что ли? Вот балда. Сиятельный балда, как говорил старик Хоттабыч. Это было смешно. Но Чечен не успел рассмеяться. Искусанные яркие губы Кая вдруг прижались к его губам — упругие и очень горячие. Удивиться этому Чечен тоже не успел. В голове у него что-то мягко взорвалось, и он перестал что-либо осознавать, словно на него опять рухнула крыша. Вообще-то, она как раз рухнула — не на него, а у него… но Чечен об этом уже не узнал. Он уплыл. И утонул. * * * Зрачки у Чечена стали огромными — во всю радужку. А потом его ресницы медленно опустились. Сильное тело обмякло под руками Кая, вцепившимися в его плечи, и он распластался на диване, как тряпичная кукла. — О Господи, блядь, Боже… — выдохнул Кай, с трудом оторвавшись от его губ, почти невыносимо сладких — он в первый раз попробовал их на вкус. — Господи, вот так, да… Наконец-то… спасибо, Господи, спасибо, спасибо, спасибо… Он бессвязно бормотал всё это, яростно выпутываясь из штанов и сдирая с Чечена всё до последней нитки. Он понятия не имел, сколько у того может продлиться его странное беспамятство, и потому торопился изо всех сил. Будто дорвался, оголодавший, до забытого кем-то на столе каравая. Но торопиться как раз не надо было! Не надо… не надо… Кай замер на миг, с тревогой глянув в лицо Чечену, словно услышал от него эти слова. Но тот молчал, и его губы, припухшие от голодных поцелуев Кая, чуть тронула улыбка — удивлённая и блаженная. Кай рухнул прямо на него, уткнулся лицом в шею, ловя ноздрями запах голого тела — отчаянно, как зверь. Да, вот так. Кожей к коже. Телом к телу. Дышать им. Трогать. Гладить. Трахать, ебать, сношать. Любить. — Тём… — с жаром зашептал Кай, судорожно шаря ладонями по его крепким плечам, по груди, по адовым шрамам на твёрдом животе, спускаясь всё ниже, к паху. — Тёмка… Ну, убей меня потом, мне похуй. Я так тебя хочу. Я всё сделаю, как надо. Ублажу тебя по полной, лишь бы тебе хорошо было… я тебя люблю… о Господи, как же я тебя люблю… Тёмка… Он ни за что не сказал бы это вслух — такую слюнявую хрень! — если бы Чечен мог сейчас его слышать. Но он не мог. Кай жадно целовал Чечена в полураскрытые запёкшиеся губы, в беззащитно откинутую шею. А потом неловкими руками принялся поудобнее укладывать его на своём старом диване, который, по счастью, был достаточно просторным… и по счастью же, кроме заначки с травой, в потайном кармане на подлокотнике оставалось кое-что ещё. Смазка, чтобы иной раз дрочить не на сухую. Вот и пригодилась, блядь. Кай до боли жмурился, обласкивая губами и языком каждый сантиметр смуглого тела, раскинувшегося перед ним так беспомощно и покорно. Целуя каждый стежок его страшных шрамов. Чечен хрипло вздыхал, его пальцы иногда сжимались, царапая обивку дивана, но глаз он так и не открыл. — Тём… ну тебе же хорошо было тогда… со мной, — задыхаясь, пробормотал Кай. Будто оправдывался, прежде чем вобрать в рот его член, тотчас вздрогнувший от прилива крови. В голове у Кая окончательно помутилось, когда он услышал тихий протяжный стон. Замерев, вскинул глаза — веки Чечена чуть подрагивали, по-прежнему были сомкнуты. Кай сосал ему, как заведённый, сам уже полностью готовый, прервавшись только для того, чтобы схватить с подлокотника тюбик со смазкой. Когда его скользкие от геля пальцы протолкнулись в тугую горячую задницу Чечена, тот судорожно дёрнулся, и Кай снова прильнул ртом к его стояку, чтобы успокоить и додать кайфа. А Чечен ловил кайф неслабо, особенно когда Кай нащупал в его тесном нутре точку, которую искал, — тело, распростёртое под ним, опять дёрнулось, как от удара, раскинутые ноги мелко задрожали. Кай осторожно вытащил пальцы и отстранился. Поглядел на Чечена горящими хмельными глазами. Что бы там потом ни случилось, он хотел запомнить его таким, каким видел сейчас — покорным, полностью подчинённым ему, Каю, даже в своём околдованном сне ждущим от него блаженства. Голова Чечена бессильно откинулась на подлокотник, воспалённые губы, исцелованные Каем, едва шевелились. Словно он хотел что-то вымолвить, но не мог. — Тём… я щас… всё сделаю, как надо, не бойся, — шепнул Кай, сгибая его ноги и разводя в стороны ещё шире. Потом щедро плюхнул на собственный налитый кровью стояк чуть ли не пригоршню прохладного геля и замычал от нетерпения. Измазанными в геле руками он подхватил Чечена под ягодицы, вздёргивая его бёдра ещё выше, на подушку. Надавил докрасна раскалившейся от возбуждения головкой на едва растянутый вход и протолкнул её внутрь. Оба застонали одновременно, и Кай застыл, крепко сжимая горячие бёдра Чечена. — Тихо-тихо-тихо… щас лучше будет, — кое-как выдавил он сквозь зубы, почти в беспамятстве погружаясь всё глубже в расслабленное, почти без сопротивления принимающее его тело. Он готов был выть от нахлынувшего кайфа, но только скрипел зубами. …Каю отчаянно хотелось запомнить каждое из этих сумасшедших мгновений. Продлить их как можно дольше... но у него уже не было сил. Он двигался в бесстыдно распластанном горячем теле Чечена жаркими рывками, то короткими и быстрыми, то долгими и томными, свободной рукой терзая его стояк. Голова того моталась по подлокотнику из стороны в сторону, с губ слетали тихие стоны, но он так и не вырвался, не раскрыл глаз до самого конца, такого мучительно сладкого, что Каю показалось — они умирают оба. Он был согласен умереть вместе с Чеченом. Его сердце всё ещё грохотало в груди, когда он, запалённо дыша широко открытым ртом, вытащил обмякший мокрый член из растраханной задницы Чечена, сочившейся спермой и смазкой. Он уложил Чечена поудобнее и лёг рядом, из последних сил оплетя его руками и ногами. Диван тоже был весь заляпан смазкой, под ними аж хлюпало. Но Каю было наплевать на это. Его бил озноб, и он почти отключился. — Тём… — еле слышно прохрипел он, прижимаясь к горячему телу Чечена. — Прости. Прости меня. Но, говоря это, он с холодеющим сердцем понимал — Чечен не простит. * * * Приоткрыв глаза, Чечен сперва даже не понял, где находится. Солнце заливало всё вокруг слепящим горячим светом. Когда же он, заморгав, попытался инстинктивно заслонить глаза рукой, оказалось, что эта рука лежит на чьём-то тонком голом плече. Чечен вслепую провёл по нему ладонью, растерянно гадая, чьё же оно, и чьи это растрёпанные густые лохмы щекочут ему нос. Катька, что ли? Ольга? Марина? Но когда он наконец проморгался от света и приподнял голову, то увидел безмятежное сонное лицо и гибкое бледное тело Кая Боровского, который преспокойно дрых, так тесно к нему прижавшись, словно был его сиамским близнецом. Однояйцевым, блядь! И оба они были голыми, как младенцы. Чечен замер, лихорадочно соображая, что ж такого произошло вчера. Бессвязные и мутные воспоминания вяло бултыхались в его гудящей голове. Приезд из клуба. Задиристый нервный трындёж Кая. Ужин. Игрушки-стрелялки. Телескоп… Они как раз находились в мансарде с телескопом. Но почему Чечен не помнил ничего из того, что было дальше? Он же не пил! Он пил только какой-то грёбаный тоник! И… Перегнувшись через спящего Кая, он стремительно огляделся. Точно. В пепельнице у дивана рассыпался истлевший косяк. Сладко разило травой… но не только. Еблей, вот чем. Чечен провёл пальцами по обивке дивана. Потом — по своему бедру, вымазанному какой-то хуйнёй. Приподнялся, отлипнув наконец и от дивана, и от Кая, и сел, болезненно морщась. Задницу саднило достаточно сильно, чтобы сложить два и два. Четыре, блядь. Чечен на секунду закрыл глаза. А потом вскинул руку и сдёрнул Кая с дивана — так, что тот грохнулся спиной об пол. Кай охнул и распахнул ничего не понимающие глазищи, которые, впрочем, быстро наполнялись пониманием — по мере того, как он смотрел в бешеные глаза Чечена. — Где ещё дурь была? — проговорил тот бесцветным голосом. — В тонике? Бледный, как смерть, Кай только кивнул. — Наигрался досыта? — спросил Чечен всё так же тихо, и Кай резко мотнул головой — так что волосы упали на лицо: — Я не играл! Но Чечен его уже не слушал. Подхватив с пола свои джинсы, он натянул их прямо на голое тело — лишь бы прикрыться. А потом, схватив стульчик, валявшийся на полу, он распрямился пружиной и ударил — но не Кая, инстинктивно сжавшегося в комок. Удар пришёлся по злосчастному телескопу. * * * Кай, крепко-накрепко зажмурившись, молча сидел на нагретых солнцем половицах и конвульсивно вздрагивал при каждом новом треске и скрежете. Сперва он обречённо ждал удара и острой вспышки боли. Его тянуло прикрыть голову руками, но он этого не сделал, хотя сверху сыпались осколки и щепки, царапая ему голую спину. Чечен методично разносил мансарду вдребезги, и Кай должен был этому радоваться, потому что удары доставались не ему… но он с отчаянной тоской сознавал — когда всё это закончится, Чечен тут же уйдёт. Навсегда. Наконец наступила звенящая тишина. — Мать т-твою, — тяжело дыша, с отвращением бросил Чечен. Кай с трудом разлепил распухшие веки. Чечен, взъерошенный и исцарапанный, брезгливо вытряхивал штукатурку из своих башмаков и на Кая вовсе не смотрел. Всё. В горле застрял острый горький ком, и Кай тяжело сглотнул. Чечен больше никогда не посмотрит на него без этого отвращения, сквозившего в каждом его жесте, и уж точно никогда не простит. Ладно. Кай знал, что ему теперь делать. В конце концов, та «беретта» у отца была не единственной пушкой. * * * Чечен кое-как сунул босые ноги в расшнурованные ботинки. Краем глаза он видел, как скорчился на полу Кай. Сыпавшиеся сверху осколки оставили кровавые росчерки на его голой худой спине. Такие же, как у самого Чечена. Под подошвами башмаков хрустело стекло. Чечен подошёл к Каю и встал над ним, глядя в его синие глаза, казавшиеся сейчас совершенно больными. Словно тот сгорал от лихорадки. — «Бэху» мою забери, продашь, — вдруг негромко проговорил Кай, облизав губы. — Ключи внизу… в холле, на столе. — Не нужна тебе, что ли? — через силу осведомился Чечен. Он не мог понять, почему не уходит, почему стоит и смотрит на этого… на этого… Он не знал, как и назвать-то Кая Боровского даже в мыслях. Кем он был, этот парень? Богатеньким мудлоном, сделавшим его своей игрушкой? Но Чечен не заметил торжества ни на лице, ни в голосе Кая. Только отчаянную стылую тоску. Кай хрипло засмеялся, упираясь в пол тонкой рукой. — Мне уже нихера не нужно. Ствол в рот — и последний минет. Опа! Глаза его блестели всё сильнее. И страшнее. — Без понтов не можешь? — выдохнул Чечен. Его вдруг пробила ледяная тяжёлая дрожь. Он отчётливо понял, что Кай не понтуется, а сделает так, как сказал. Тварюга малахольная, псих ебанутый! Чечен заскрипел зубами. А Кай просто закрыл глаза. Будто ему нечего было больше сказать. Или он устал говорить. Чечен почти против воли протянул руку и запустил пальцы в густую гриву его светлых волос — как уже делал когда-то, — вынуждая Кая поднять голову. — Ботинки твои где? — отрывисто спросил он, и Кай ошалело захлопал ресницами: — Бо… тинки? Какие ботинки? Внизу, наверно, остались… я сюда босиком поднялся. И верно, Чечен подметил это ещё вчера. И ещё подметил, что босые узкие ступни Кая были изящными, как у девчонки. — Сиди где сидишь, порежешься, долбоёб! — гаркнул он, увидев, что Кай зашевелился, пытаясь подняться с пола. — Какого хуя мне это?! А-а, бля-я… Он изо всех сил саданул кулаком в стену, разбив костяшки в кровь, но Кай даже не вздрогнул. Чечен стиснул зубы, грубо перекидывая его лёгкое тело через плечо, и понёсся вниз по лестнице, грохоча башмаками. Кай, болтавшийся в его руках, как кукла, вывернул шею, искоса глядя на него, и неверяще просипел: — Так ты что? Не уйдёшь? Ты меня… не бросишь? — Я тебя щас утоплю, чума ты ебанутая! — зарычал Чечен, дотащив его до спальни и забросив в душевую кабинку. Он крутанул рычажок душа, безжалостно обрушивая поток холодной воды на голову Кая, на худые плечи, смывая кровь и стекло. А тот, трясясь всем телом, смотрел на него сквозь струи своими огромными глазами и безостановочно бормотал, отфыркиваясь, как мокрый щенок: — Хочу с тобой. Всегда. Чтобы всё вместе делать. Вместе грабить. Я все крутые хаты в округе знаю. Возьми меня с собой. Я тоже хочу… Робин Гудом, и я не зассу, не думай. Только не бросай меня, Тём… Тёма… Голос его прервался. Чечен закрутил кран, выудил Кая наружу за острые локти и поставил на кафельный пол. Оглядевшись, схватил и нахлобучил ему на голову махровый малиновый халат. — На! Робин Гуд! Ты вроде не навязываешься никому или как? Кай вызывающе мотнул головой, сбрасывая халат: — Никак! Он протянул руку, не решаясь коснуться плеча Чечена. — Ну отомсти мне, а? За мою подлянку… Отомсти. Накажи меня, — уголки его губ внезапно дрогнули в нахальной и мечтательной усмешке. — Чтобы опять баш на баш, по чесноку, ну? Я — тебя, ты — меня, и будем квиты. Только не бросай меня. А? — Бэ! — рявкнул Чечен, затягивая на этом долбоёбе халат, как смирительную рубашку. — Пиздец ты злоебучий! Он наконец нашёл самое подходящее определение для Кая Боровского. — Не-ет, я хороший. Очень глубоко внутри, ты можешь сам поискать, где, и убедиться, — прерывавшимся от смеха голосом сообщил Кай и даже ухитрился увернуться от кулака безнадёжно замахнувшегося на него Чечена. А потом он сам вскинул руку и, морщась от боли, содрал с себя ошейник, который с треском разорвался, оставив на бледной коже красную набухшую полосу. — Вот, — выдохнул Кай, разжав пальцы, и ошейник брякнулся на пол. — Теперь и я свободен. Словно птица в небесах, блядь. Но не от тебя. Возьмёшь меня… в благородные разбойники, Артём Саяпин? Он вдруг опустился на одно колено, будто рыцарь перед королём, нагло скалясь своей обычной ухмылкой. Глаза по-волчьи горели из-под спутанных мокрых прядей. Чума, ну, чума… Чечен закусил губу, подавляя невольную усмешку, снова помянул Бога, чёрта и злоебучий пиздец, глубоко вздохнул и наконец сказал: — Хуй с тобой, возьму.