Один дома

* * * – Оденься. Вот и всё, что сказал этот бесчувственный чурбан, взяв Кая за голый локоть и легко поставив на ноги. Хватка у него была дай Бог – значит, плюс ещё один синяк. Чечен имел право понаставить ему синяков от пяток до макушки, что да, то да, Кай признавал и даже зашипеть не осмелился бы, но этот Терминатор только разнёс ему мансарду в мелкие дребезги и в-Бога-душу-мать, обозвал Кая пиздецом злоебучим и на том остыл. Остыл и тут же сделал такую рожу кирпичом, что Шварц бы обзавидовался. И по этой кирпичной роже стало ясно, как день, что именно такую политику Чечен намерен вести и впредь. Ничего не было – и точка. Кай же твёрдо намеревался превратить точку в запятую, даже если бы на это ушёл месяц. Или год! Он потёр занемевший в стальных пальцах Чечена локоть и послушно шагнул в свою гардеробную, завешенную барахлом. Одним глазом он сторожко косился на Чечена – не свалил бы. Но тот стоял на месте, с некоторым любопытством оглядывая огромную захламленную спальню Кая. Они, конечно, вчера тут зависали, в игрушки резались и пили, вернее, пил Чечен из подсунутой ему Каем ядовитой баночки… но теперь он явно по новой всё припоминал. Кай шмыгнул носом, вздохнул, натянул чистые джинсы, первую попавшуюся – белую – футболку и вышел из гардеробной. «Что этот фантик будет делать?» – вспомнил он детскую игру у новогодней ёлки. Словно ему, опять пятилетнему, предстояло сыграть в фанты с Дедом Морозом. Тогда мать решила его «социализировать», он начал ходить даже не в частный, а в обыкновенный детский сад и попал как раз на новогодний утренник. И Дед Мороз там был с криво приклеенной бородой – чей-то папа, – и подарки копеечные, но Кай до сих пор помнил, как вместе с другими спиногрызами ждал, что же им велит сделать Дедушка Мороз. Ждал с замиранием сердца, чуть ли в свои «питерпэновские» штаны не писаясь от нетерпения. Мать заказала ему этот костюм в ателье – наряд мальчика, который никогда не станет взрослым. Кай тогда, торопясь и запинаясь, прочитал наизусть «У Лукоморья дуб зелёный», за что ему досталась блестящая гоночная машинка из большого красного мешка с подарками, и он готов был прыгать до потолка от счастья, хотя дома его ждал целый гараж почти таких же машинок. Но нет, не таких. Машинка Деда Мороза была волшебной! А теперь он с замирающим сердцем стоял перед Чеченом и ждал, что тот скажет. Чечен посмотрел на его босые ноги и проронил: – Обуйся. Блядь! Бревно еловое! Дуб зелёный! Оденься! Обуйся! – Нахуя? – сварливо огрызнулся Кай. – Я дома. Чечен привычно поднял бровь. – Мы щас вернёмся в твою мансарду – дерьмо разгребать. И не ори, – твёрдо добавил он, предупреждая новый возмущённый вопль Кая, который уже и рот раскрыл. – Свое дерьмо надо самим убирать, а не оставлять нянькам. – Нету у меня нянек, – уныло пробурчал Кай из гардеробной, разыскивая кроссовки. – Да ну? – деланно изумился Чечен. – Большой мальчик, что ли? Тогда давай, большой мальчик, доставай стремянку, тряпки, ведро, веник, совок, мешки помойные, перчатки резиновые, – изрекая всё это, он загибал пальцы, – а то ручки попортишь. Давай-давай, шевелись. И орало какое-нибудь прихвати, бумбокс типа. С музыкой веселее. Орало нашлось и во всю мощь заорало «Ду хаст». – Я-я, даст ист фантастиш! – одобрил Чечен и заржал. Кай проделал всё, веленное этим дуболомом, хотя старательно бухтел себе под нос разные нелестные словечки. И когда они оба поднялись в мансарду, принялся прилежно собирать, выгребать и выметать, пока «Раммштайн» заглушал его скорбные матюки. Штукатурка сыпалась Каю на макушку, поднятая веником пылюка щекотала нос, заставляя чихать… но ему было до невозможности кайфово исподтишка зырить на полуголого Чечена, который свою содранную вчера футболку, всю в крошеве битого стекла, тоже отправил в мусорный мешок. Литые мышцы перекатывались под его загорелой кожей, когда он, балансируя на стремянке под потолком мансарды, вытаскивал осколки стёкол из рам, а потом и сами покорёженные рамы из оконных проёмов. Акробат! – Надо поискать какую-нибудь фирмёшку, которая срочно застеклить сможет, – озабоченно проговорил он, спрыгивая наконец со стремянки. – А то дождь ливанёт – и привет. – Да и похуй, – безразлично пожал плечами Кай. Всё это действительно казалось ему совершенно неважным по сравнению с тем, что Чечен всё ещё был рядом с ним. – Брось, – строго сказал тот, заталкивая в мешок останки разбитого телескопа, и вздохнул. – Блядь, жалко как… – Чего жалеть-то? – Кай опять раздражённо дёрнул плечом. Сам он и вправду ни о чём не жалел. Даже если бы Чечен прошёлся этим телескопом по его собственной башке. Заслужил – получи. Но Кай бы и сейчас сделал… то, что сделал. Он невольно проглотил слюну, косясь на Чечена. Тот, сидя на корточках, поднял на него серые серьёзные глаза и убеждённо возразил: – Нет. Машина-то ни при чём. И потом… – он чуть помолчал, – это же твоё детство было. У Кая опять пересохло в горле, а скулы будто морозом обожгло. Какое ещё детство? Чечен запомнил всё, что Кай ему рассказывал?! – И Венеру я не посмотрел, – со вздохом заключил тот, поднимаясь и машинально отряхивая штаны от известковой пыли. – Короче, хуйня вышла. – Хуйня, само собой, – быстро согласился Кай, торопясь ковать железо, пока горячо, – но можно же другой купить. Телескоп в смысле. Это не проблема. – Привык ты баблом швыряться, – укорил Чечен, с подозрением уставившись на него. Он явно чувствовал какой-то подвох своим волчьим чутьём. – Венеру же надо посмотреть, – Кай захлопал ресницами со всей возможной невинностью. Никакого двойного дна, никаких манипуляций! Просто Венеру посмотреть. Господи Боже, Кай готов был изображать перед этим парнем хоть девочку-целочку, хоть пускающего слюни олигофрена, лишь бы тот не передумал, лишь бы остался с ним, здесь, в этом доме! «Вот только под каким предлогом?» – лихорадочно размышлял Кай. Не одним же им тут, к сожалению, предстояло жить, а с целой толпой народу. С отцом, само собой, с отцовскими ляльками, с охраной и… стоп! Кай замер, осенённый внезапной гениальнейшей идеей. Только вот как к ней отнесётся Чечен? – Слушай, – осторожно начал он осипшим от волнения голосом. – Ты только сразу пиздюлей не отвешивай, дай досказать. Чечен внимательно посмотрел на него, будто прострелил глазами: – Начало уже впечатляет. – Типа того, – промямлил Кай, умоляюще на него воззрившись. Он и на колени опять бухнулся бы, лишь бы Чечен согласился. – Давай ты будешь моим телохранителем, а? – Чо-о? – Чечен предсказуемо вытаращил глаза. – Копчо! – заорал Кай, мгновенно сорвавшись с тормоза. – Ты тут тогда можешь находиться на законных основаниях! Днём и ночью! Жить здесь! Везде со мной рассекать! И никто не прикопается! Это было пределом Каевых мечтаний, честное слово. – Господин назначил меня своей любимой женой? – нехорошо прищурился Чечен, но хоть в морду сразу не врезал, и на том спасибо – Да иди ты! – взвыл Кай, но тут же спохватился и торопливо зачастил: – Ну послушай, ну послушай, если мы вместе будем работать, то резонно, что мы вообще вместе будем, ну а как иначе-то? А тут такая пруха получается! Такой предлог! И никто ничего не заподозрит, говорю же! – А кто и что должен заподозрить? – вкрадчиво осведомился Чечен, склоняя голову к плечу, и Кай шмыгнул носом: – Ну… что у нас это… типа банда. – Ебанда, – буркнул Чечен, помолчав с минуту. – И что, твой батя будет мне за этот цирк ещё и платить? – А тебе что, бабки уже не нужны? – ощетинился Кай, но опять прикусил язык. Он и так напорол косяков выше крыши и отчаянно боялся перегнуть палку. – Между прочим, у вас реально охрана ни к чёрту не гожа, – проронил Чечен, задумчиво потирая припорошённую пылью макушку. – Что это, к херам собачьим, за охраннички: сосунок малахольный им бабла сунул, они и отвалили в закат, а тут – заходи, добрый человек, бери, чего хочешь. – Я не… – запальчиво начал Кай, заслышав про «малахольного сосунка», и снова вовремя осёкся. – То есть, вот я о чём и толкую. Без тебя никак. – Н-ну ты и фрукт, – Чечен с усмешкой покрутил головой, но было уже ясно, что он почти согласился. От нахлынувшего облегчения Кай плюхнулся на собственноручно выметенный пол. Фрукт? Да хоть весь грёбаный фруктовый сад! * * * Чечен и сам не знал, почему он согласился на этот балаган. Телохранитель Боровского-младшего, ебать-копать! Но он за него отвечал. Он знал, что отвечает за этого придурка, повисшего на нём, будто гиря, впившегося, как пиявка. Дорогая пиявочка, блядь, дорогая, бедовая, балованная, привыкшая получать всё, чего ни захочет, трахнутая на всю башку… Да уж, много разных определений мог бы подобрать Чечен для Кая Боровского, не говоря уже о том, что этот злоебучий пиздец взирал на него почти молитвенно, когда думал, что тот не замечает. С тоской взирал, с такими хотелками в синих глазюках, словно Чечен был последним человеком на Земле. И видя этакую поебень, Чечен пошёл у него на поводу, остался, идиот. Боровский-старший вернулся домой на другой же день после истории с мансардой – видать, экономка или ещё кто доложил ему о странном происшествии в его доме, хотя ребята из фирмы, найденной Каем, чуть ли не за час застеклили разбитые окна. Увидев, как отцовский лимузин въезжает в ворота, Кай скривился и уныло пробубнил: – Сейчас начнётся… – Чего врать-то будешь? – строго спросил Чечен, и Кай снова скривил губы: – Что типа на меня опять напали. – С крыши? Чёрный Плащ? – Могу сказать, как было, – окрысился Кай но, опомнившись, закусил губу. Забавно было наблюдать, как он щемится, ляпнув что-нибудь. Забавно и… на ум приходило и другое слово: «трогательно». – Когда он тебя позовёт, пойдём вместе, – хмуро распорядился Чечен. – Я буду гнать, а ты подтвердишь. Не ссы, прорвёмся. Кай оторопело кивнул. Боровский-старший, стоявший у стола в своём кабинете, куда они друг за дружкой вошли, оказался вовсе не новым русским из анекдотов в малиновом пиджаке и с золотой цепурой на шее, брателлой, не знающим, куда бабки девать. Высокий, крепко сбитый, в отличие от сына прикинутый предельно просто, с седеющими висками и цепким взглядом светлых глаз, он напомнил Чечену шерифа из какого-то старого вестерна. А ещё – собственного комбата. Врать такому человеку надо было художественно. Или вообще не врать. Чечен прямо посмотрел в спокойные внимательные глаза старшего Боровского и негромко сказал: – Здрасте, Аркадий Юрьевич. Меня тут случайно на вечеруху к вашему сыну… занесло. Народ обкурился, и начался левый махач. Порушили кое-что. Но уже всё в порядке, не беспокойтесь. – Вы кто такой вообще? – после паузы бесстрастно спросил отец Кая. – Артём Саяпин, – легко отозвался Чечен. – Хожу под Комбатом. Он вам может на меня исчерпывающую характеристику предоставить. Кай, стоящий позади него, придушенно охнул, и отец перевёл на него острый взгляд: – Я тебя предупреждал, что ты доиграешься рано или поздно. В прошлом месяце на тебя напали, теперь вот это… – он снова посмотрел на Чечена. – Получается, что именно вы его выручили, хоть и утверждаете, что случайно тут оказались. Помогли ему разобраться с последствиями. Но вы совсем… – он на секунду умолк, – совсем не похожи на его обычных друзей. Так почему вы всё ещё здесь? Не пидор и не мажор – вот что подразумевал Каев папаша, которому явно все заскоки сынка были что нож острый. И ни власть, ни бабло не могли помочь ему с Каем справиться. Чечен подумал-подумал и честно ответил: – Жалко его стало. И наступил Каю на ногу. Хорошо так наступил, с чувством – чтобы тот не начал возгудать сдуру, – и Кай, явно проглотил возмущённый вопль, только зашипел, как кошак с прищемленным хвостом. Боровский-старший, заметив эту цирковую пантомиму, чуть усмехнулся и спокойно кивнул – всё ясно, мол, идите уже. И они ушли. Странно, но Кай даже у себя в комнате не разорался до потолка. Процедил только, исподлобья сверкая глазами: – Жалко у пчёлки, а пчёлка на ёлке. Понял? Чечен покосился на него, бледного и растрёпанного, гоняющего желваки на острых скулах. Что он понял – так это то, что Кай Боровский даже на собственную злоебучую гордость наплевал и растёр, лишь бы он тут остался. С ним. – Чего ты вообще ждёшь, дурень? – спросил Чечен с неожиданной для самого себя мягкостью. – Чтобы я с тобой трахался, что ли? Так не дождёшься. Кай только губы сжал в нитку. И снова смолчал. Чудеса! * * * С Чеченом в их доме всё пошло точно, как в сказке про попа и работника его Балду: попадья Балдой не нахвалится, поповна о Балде лишь и печалится, попёнок зовёт его тятей… и далее по тексту. Не было только пресловутого попа, который Балду не любил и не голубил, сам себе злобный Буратино. Кай же готов был голубить Балду, то есть Чечена, днями и ночами напролёт… только кто б ему позволил?! Никто. Кай только взглядом его облизывал, пока тот не видел. Домоправительница и повариха Марь-Пална лепила для Чечена любимые им вареники с ягодами, горничные напропалую извертелись перед ним, а отец… отец повадился резаться с Чеченом в шахматы, когда вдруг выдавался свободный от дел вечер. И разговаривать разговоры о сраной политике и экономике. О кавказской войне. О капитализме, мать его, с человеческим лицом, хотя отец от таких бесед собственным лицом отчего-то смурнел. – Всё у тебя просто, – с досадой сказал он Чечену однажды. – Один едет в Таиланд, другой спит под мостом, всё отнять и поделить. Проходили мы это уже. Два цвета – красный и белый. Тебе бы в революцию родиться, в Великую Октябрьскую. В социалистическую. К нацболам не пробовал податься? – Нет, – весело отозвался Чечен. – Я сам себе партия. Вот это «сам себе партия» наверняка и подкупало отца, понял вдруг Кай. Чечен не стал прикормленным псом, войдя в их дом, он остался всё тем же волком, проявляя к отцу не раболепие, а уважение, как равный к равному. Кстати, систему охраны в особняке и на участке Боровских Чечен полностью переустроил, и, пока он этим занимался, Кай прилежно таскался в универ на нудные лекции, о которых, честно говоря, почти позабыл, считая, что деньги отца обеспечат ему диплом автоматически. Но если б Чечен эдакое услышал, то изогнул бы бровь так недоумённо-презрительно, что Кай бы сквозь землю провалился. Через пару недель этой весёленькой жизни, вечером, Кай заявился к Чечену в комнату – бывшую гостевую спальню по соседству с собственной – и выпалил, плотно прикрыв за собой дверь: – Так что, когда пойдём экспроприировать экспроприаторов? Ты обещал! В той экологической нише, которую Чечен отвёл ему в собственном семействе, он чувствовал себя как раз тем самым попёнком, который зовёт Балду тятей, а тот кашу наварит, нянчится с дитятей. Перенести это было невозможно! Чечен опустил на живот книжку, которую читал – он повадился таскать из отцовской библиотеки всякие нудные труды по истории – поглядел на Кая прищуренными серыми глазами и неспешно ответил: – Помню, что обещал. А ты потянешь? Кай прямо задохнулся от обиды. Буквально накануне он застал Чечена в тренажёрке цокольного этажа, блаженно попялился на него – полуголого, громыхающего железом, с блестевшими от пота мускулами – и сам понёсся было в раздевалку, хоть не очень-то такое времяпрепровождение любил. Но Чечен сказал ему коротко и безапелляционно, как он один в целом свете умел: – Тебе железо тягать ни к чему. На выносливость разве только. Ты – другой совсем. Привет вам всем в шляпу! Кай просто офигел, не зная, оскорбиться или возгордиться. А Чечен, возвращаясь к своей штанге, добавил: – Вот есть, к примеру, секира. А есть лук. Ты – лук. – Чиполлино, что ли? – автоматически съязвил тогда Кай, шлёпаясь на скамью. Ну а сейчас что же он услышал, высокопарно выражаясь, из тех же самых уст? «А ты потянешь»?! – Чего тянуть-то надо? – сварливо осведомился он, протыкая Чечена укоризненным взглядом, а тот всё так же неспешно и обидно, подлюка, разъяснил: – Нервишки, например. Ни к чёрту они у тебя, бро, не годятся, срываешься, взрываешься, орёшь не по теме. Спалишь зазря и себя, и меня, случись что незапланированное. Андестенд? Кай чуть прикрыл глаза и сосчитал про себя до десяти, выдыхая через ноздри, как взбешенный буйвол. Чечен терпеливо ждал, с интересом его разглядывая. – А можно попробовать в обстановке, приближённой к боевой? – почти что ровным голосом спросил Кай, разжав кулаки, и Чечен хмыкнул: – Типа кастинг, что ли? Ну, можно. В пейнтбол гонял когда-нибудь? * * * На полигоне для тактического пейнтбола – а попросту, на заброшенной стройплощадке, арендуемой местным спортивным клубом – Чечен в полной мере осознал справедливость собственных слов про лук и секиру. Кай носился, как чёртов кролик с батарейкой «Энерджайзер» в жопе, хоть и пыхтел поначалу от тяжести непривычного снаряжения. Остальные бойцы косились на него сперва с недоумением, а потом – со всевозрастающим уважением, и Чечен вдруг осознал, что по-настоящему гордится Каем. Что-что, а яйца у этого барчука имелись! На площадке гоняло и несколько Батиных ребят, и один из них, Лёха-Ферзь, кивнув на Кая, вполголоса спросил Чечена: – Где взял такую юлу? Кай, всегда чересчур хорошо слышавший что не надо, и это услышал, и рассиялся, как солнышко красное. Он тяжело дышал, волосы под снятым шлемом повлажнели от пота и липли ко лбу, но на большеглазой физиономии был написан такой ликующий восторг, что Чечен и сам невольно заулыбался. – Это мой клиент. Охраняю я его, – пояснил он Лёхе и уже откровенно заржал, заметив, как Лёхины брови переместились куда-то в район бритой макушки. Но вечером Кай даже пожрать в столовку не спустился. Лежал в своей шикозной спальне и помирал. Ещё бы – после такой непривычной нагрузки! Летал-то он скорее на адреналине и на ослином упрямстве, чем на выносливости, хотел доказать Чечену, что всё может. Вот и долетался. Чечен поднялся к нему с кружкой чая и фаршированными блинчиками Марь-Палны на подносе – как истый телохранитель. Недавний «энерджайзер» лежал, уткнувшись носом в подушку и только скосил на Чечена скорбный синий глаз, когда тот возник в дверях, демонстративно постучав костяшками пальцев по косяку. – Уйди, а? – простонал он сквозь зубы. Стыдился своей беспомощности, ясен пень. – Оставь меня, старушка, я в печали? – хмыкнул бессердечный Чечен, входя. – Ладно, ужинать ты не хочешь, – он поставил поднос на вычурный, белый с золотом комод и с удовольствием засунул в рот один крохотный блинчик с капустой. Марь-Палне цены не было. – А как насчёт массажа? Кай немедля восстал из мёртвых, вывернулся ужом из-под пледа и сел на постели, морщась от боли в мышцах. – Ты это… серьёзно, что ли? В глазах его читалось безграничное изумление. Чечен мысленно помянул недобрым словом собственный идиотизм, тяжело вздохнул и сдержанно ответил: – Что ли, серьёзно. Только к себе за мазилкой схожу. Раздевайся. – Чо-о? – слабым голосом протянул Кай, хлопая ресницами, и Чечен сердито буркнул: – Копчо! Ты ж вроде не глухой! Когда он вернулся из своей комнаты с тюбиком массажного крема в руке, Кай покорно растянулся на кровати, и глаза у него, когда он оглянулся на Чечена через плечо, были совершенно круглыми. Как плошки. Как мельничные колёса у собаки из сказки про огниво. Он, конечно, стащил только футболку, оставшись в полосатых пижамных шортах, и, когда ладони Чечена, намазанные кремом, легли ему на плечи, кажется, вовсе перестал дышать. Закаменел под его руками. – Суповой набор, – проворчал Чечен, чтобы хоть что-то сказать. – Блинчики чтоб сожрал потом. Патлы свои подбери-ка. – Уй-ю-юй… – жалобно отозвался Кай дрожащим и обмирающим голосом. Он был гибким и прочным, как ивовый прут. С тонкими рёбрами, проступающими под гладкой кожей и цепочкой бусин-позвонков, уходящей под пояс шорт. И с длиннющими ногами, на которых он сегодня так лихо носился. – Ходули у тебя что надо, – одобрил Чечен, имея в виду как раз сегодняшний пейнтбол… но с какой-то рожна добавил: – Девкой не был бы краше. Кай ёрзнул у него в ладонях и придушенно взвыл: – Издеваешься или как?! – Или как, – автоматически отозвался Чечен. При этом освещении и на ощупь ему вдруг стали заметны белёсые полосы, прочертившие там и сям гладкую кожу Кая. Рубцы. От кнута, хлыста, ножа или ещё какой поебени. Зажившие рубцы. Он поглядел в смятенные глаза Кая. У него в голове не укладывалось, как этот гордый самолюбивый пацан позволял какому-то мудиле выделывать над собой то, за что следовало руки оторвать и собакам выбросить. Садо-мазо, блядь! Чечен кашлянул и сурово проговорил, вставая с кровати: – Пойду лапы сполосну. Когда вернусь, чтоб сидел и блины жрал, понятно? – Угу, – промычал Кай. * * * В качестве «алаверды» пейнтбольному воскресенью в следующую пятницу Боровский-младший притащил Чечена в ночной гей-клуб «Конверт». Как такой косяк вообще мог получиться, Чечен и сам не понял. Вернее, он сдуру согласился на вполне резонное предложение Кая – дескать, надо поискать подходящие хаты для работы. А сделать это лучше в местах обитания соответствующего контингента. Богатого то есть. – В гости пойдём? – полюбопытствовал Чечен. – Типа того, – неопределённо подтвердил Кай. – В закрытый ночной клуб. И ведь Чечен даже не удосужился уточнить, с чего этот клуб закрытый. Ну, золотая молодёжь и золотая молодёжь, хуле. Вправду самый подходящий контингент, обитатели «рублёвских домиков». И Кай, зараза белобрысая, ни словом не обмолвился, не предупредил ни о чём – из вредности, разумеется! Сам шибко обряжаться не стал, надел обычную «кислотную» футболку и джинсы в обтяжку. На Чеченовы потёртые, хоть и фирменные, штаны и камуфляжную майку глянул, не моргнув глазом. Чечен сам не выдержал и спросил: – Мне, может, прикид поменять? – Самое то, – загадочно заверил его Кай и ухмыльнулся самой невинной своей улыбочкой, что уже должно было Чечена насторожить. Так нет же, хрена лысого! Прибыли они в клуб ближе к ночи. Кай, всё так же непонятно усмехаясь, провёл Чечена через фейс-контроль на входе – в роскошно уделанный полутёмный зал, где разило баблом, дорогим парфюмом и – едва ощутимо – анашой из сортиров на втором этаже. Пульсировала назойливая электронная музыка, бившая в виски, а на сцене и на танцполе извивались полуголые тела. Заголившиеся не только сверху, но и снизу. Присмотревшись к ним повнимательнее, Чечен едва не присвистнул. Он шёл след в след за Каем, как на охотничьей тропе, и лишь молча придержал засранца за плечо, заглядывая в синие глаза, где метались, как вспышки лазерного луча над танцполом, и вызов, и смятение. – Ну да, это гей-клуб, – отрывисто проронил Кай. – И что? Он знакомо вздёрнул острый подбородок, и светлые пряди распущенных волос крылом прикрыли его побледневшее лицо. – И ничего, – невозмутимо отозвался Чечен. – Мог бы сразу сказать... птица-говорун. Не вибрируй, – и, сориентировавшись, потянул Кая за свободный столик в углу возле псевдо-дорической колонны, не обращая внимания на множество любопытных взглядов, полосующих их со всех сторон. Усмехнувшись, Чечен мимолётно подумал, что выглядит дико для такого места – настоящим быдланом. Но если Кая это не смущало, то его и подавно. Но спустя несколько минут к их столику прогарцевала длинноногая девчонка в лоскуте блестящей ткани, с копной мелко вьющихся тёмных волос и грудью, как минимум, четвёртого размера, вызывающе торчащей из-под лоскута. Прогарцевала и приземлилась на свободный стул, не дожидаясь приглашения. Кай при виде неё сморщился так, будто лимон раскусил. – Познакомишь, Каюшка? – пропела девчонка низким голосом, метнув на Чечена смеющийся наглый взгляд. – Я от таких… Соловьёв-разбойников всегда торчу. Дубинушка, ухнем! – В пень иди, Жан, – исчерпывающе высказался Кай, заметно напрягшись, и тоже быстро глянул на Чечена. Девчонка злорадно хохотнула, поправляя волосы не по-женски крупной рукой. Чечен вдруг заметил на её оголённой шее выпирающий кадык и в ужасе сообразил, что это никакая не девка, а парень! Только с сиськами! Наверняка, с силиконовыми, с какими же ещё… «Охуеть!» – ошалело подумал Чечен. Содомик и Гоморрочка, блядь! Он всё-таки не выдержал и брякнул: – Не моё дело, но нахрена себя так калечить-то? Нахрена сиськи? Ты же пацан. Прозвучало это по-идиотски, но он и вправду искренне не понимал… и не думал, что Жан его расслышит сквозь колотящуюся в ушах музыку. Однако тот расслышал и снова хрипло и коротко рассмеялся, блеснув ярко накрашенными карими глазами: – Точно – дубинушка, ухнем. Кай пренебрежительно скривился и угрюмо объяснил вместо него: – Есть трансы… ну, ощущающие себя бабами… а Жанка просто дороже берёт. И даёт, – он издевательски усмехнулся, откинувшись на витую спинку стула. – Да я-то хоть честная давалка, не скрываю, – с такой же усмешкой парировал Жан, глядя то на него, то на Чечена, – а ты, Каюшка, когда вон там, – он кивнул в сторону поблёскивающего на сцене шеста, – выламывался, свою жопу на аукцион выставляя, ты кем был? – Брэк, – вполголоса скомандовал Чечен, подавшись вперёд, и схватил Кая за запястье. Тот, раздувая ноздри, попробовал вырвать руку, но не сумел. Несмотря на полумрак, Чечен ясно различал болезненный горячий румянец, заливший его лицо и шею до самых ключиц в вырезе футболки. – Чуваки, давайте тут цирк народу на потеху устраивать не будем. Лады? – А он у тебя цирки любит, твой… – ядовито сообщил Чечену Жан, подымаясь с места и победоносно выпячивая сиськи. – Только не говори, что бойфренд, всё равно не поверю. Ты мужик, это же сразу видно. Чечен интуитивно догадался, что «мужик» в этом заведении – тот, кто предпочитает баб. – Не твоё дело, – почти по слогам произнёс Кай, обретя дар речи и разъярённо уставившись на Жана. – Уёбывай, поблядушка. Он наконец раздражённо выдернул руку из разжавшихся пальцев Чечена. – Фи, как грубо, – со смешком отозвался Жан и удалился, демонстративно виляя задницей. Чечен задумчиво проводил его глазами, глянул на Кая и проронил: – Принеси выпить. Себе. – Я в порядке, – отрезал Кай, но всё-таки поднялся со стула, пряча глаза. – Кай, – внезапно сказал Чечен негромко, но в полной уверенности, что тот услышит, несмотря на чёртов музон, провоцирующий зубную боль, – если бы я был тобой, я бы, может, тоже так выёбывался. Адреналин же. Иначе скучно. Помедлив пару мгновений, Кай с деланной беззаботностью тряхнул головой и направился к барной стойке, словно и не слышал. Но Чечен точно знал – услышал, ещё как. Он потёр висок, куда как будто впилась спица, и с невольным любопытством покосился на танцпол, где вертелась такая публика, что только охнешь. Охти мне, как говорила его бабка. На одном парне, выглядевшем вполне себе парнем, красовались кожаные штанцы в обтяжку, почти как у Кая, исключая то, что его голая задница беззастенчиво светилась в специально прорезанной дыре. Как луна. «Нехило», – подумал Чечен, развеселившись, и на какую-то пару минут, как последний лох, потерял Кая из вида. А когда глянул в сторону барной стойки, то обнаружил, что за эту пару минут там начались какие-то нездоровые разборки, в центре которых, что неудивительно, снова оказался Кай. «Жук в муравейнике, как у Стругацких, – вспомнил Чечен, молниеносно подрываясь с места. Он, не Кай, стал таким жуком в этом небогоугодном муравейнике, в этом грёбаном клубе, где Кай Боровский – и это опять же было закономерно – успел нажить себе немало врагов. С его-то баблом, холёной внешностью и высокомерными повадками фон-барона. Фон-барон Дудкин – это опять же было бабкино присловье. Дотолкавшись до стойки, Чечен встал рядом со взъерошенным, зло оскалившимся Каем, застывшим перед каким-то холодномордым хлыщом в длинной чёрной хламиде до пят, как у Нео из «Матрицы». Разношёрстный народец под шумок потихоньку подтекал к стойке, переговариваясь между собой и с любопытством на них глазея. Да уж, сегодня в клубе был бенефис Кая Боровского! Безо всякого стриптиза у шеста. Чечен повнимательнее присмотрелся к хлыщу. На вид тому было около тридцатника, и он больше смахивал всё-таки не на печального трагического Нео, а, скорее, на белогвардейца из старых советских фильмов вроде «Неуловимых» – лощёный, светлые глаза чуть навыкате, рожа надменная и тонкие усики над верхней губой. Ещё один фон-барон, в общем. Подумав так, Чечен опять развеселился. – Телохранитель? – презрительно протянул «белогвардеец», едва удостоив Чечена взглядом. Глаза у него были не просто светлыми, а почти прозрачными, как осколки льда, и зрачки на фоне радужки казались чёрными бусинами. – Не припомню, чтобы ты когда-нибудь пёкся о сохранности своего тела. Он скривил губы в усмешке и отхлебнул какое-то пойло из высокого бокала, услужливо поднесённого ему барменом. Обращая на его слова не больше внимания, чем на жужжание музыки в колонках у танцпола, Чечен наклонился к уху напрягшегося, словно пружина, Кая и коротко спросил: – Это кто такой? – Мастер, – так же коротко и тихо бросил Кай, отводя взгляд. На скулах его гуляли желваки, губы вздрагивали. Вот оно что. Как ни странно, Чечен мгновенно понял, что это означает. Мастер. Хозяин. Хлыщ был хозяином Кая. Ошейник. «Чтобы на поводке меня водить. Ты бы водил?» Чечен будто воочию увидел вызывающий оскал Кая, когда тот это произносил… и рубцы на его светлой коже. Едва заметные, они всё равно оставались. И снаружи, и внутри. Он опять наклонился к Каю и бесстрастно уточнил: – Левша или правша? Кай недоумённо округлил глаза, сглотнул и, еле шевеля губами, выдавил: – Он? Правша. А что? Чечен лишь задумчиво кивнул и остро взглянул в ледяные глаза бывшего Каева Мастера. Лесоповал по нему плачет, как сказал бы товарищ Сталин... который тоже был тем ещё садистом. Чечен достаточно повидал такого дерьма на войне, где оно как раз и выплывало наружу. – Что, нравится палачить? – спокойно осведомился он и, не дожидаясь ответа ошеломлённого Мастера, просто схватил его за руку и легко вывернул худую изящную кисть, вышибая большой палец из сустава. Это было больно, он знал. Очень. Мастер побелел, как полотно, и отчаянно вскрикнул, почти взвизгнул, ошалело прижав к груди стремительно распухавшую кисть. Весь его ледяной лоск махом растаял. Ловя воздух тонкими губами, он неверяще смотрел то на Чечена, стоявшего перед ним, то на свой неестественно вывернутый в сторону палец. – Тёма! – в ужасе заорал и Кай, хватая Чечена за локоть. – Ты чего?! – Ничего, – Чечен хладнокровно пожал плечами. – Пусть попробует свою конфетку, палач хуев. Толпа гудела. От входа к стойке уже спешил охранник, крепко сбитый парень в цивильном костюмчике, и Чечен миролюбиво поднял перед собой обе ладони, показывая, что не опасен. – Да это минутное дело – поправить, как было, – он ободряюще похлопал отшатнувшегося Мастера по плечу. – Даже без травматолога можно обойтись. Кладите руку на стойку. Кладите, кладите. Удивительно, но тот повиновался беспрекословно. Когда к стойке пробился секьюрити, Чечен лёгким ударом ребра ладони уже поставил сустав на место. Мастер только зубами скрипнул, буравя его яростным взглядом. – Блядь, сука… – завороженно пробормотал кто-то за плечом Кая. Жан. Его округлившиеся глаза переполнял детский восторг и откровенное злорадство. Не иначе, как Мастер и его покупал, понял Чечен. – Всем спасибо, все свободны, спокойной вам ночи и приятных сновидений, – с улыбкой проговорил Чечен тоном воспитательницы младшей детсадовской группы, отправляющей своих питомцев по кроваткам. – Одеяла и подружки ждут ребят. Мы уже уходим, короче. Но уйти они не успели. На входе, бесцеремонно отпихнув выхватившего рацию второго охранника, выросли две крепкие фигуры, абсолютно схожие с самим Чеченом во время его работы в чужих домах: затянутые в чёрное и в чёрных же масках с прорезями для глаз и рта. Холодея, Чечен рванулся вперёд, но было поздно. Знакомо, буднично и страшно зазвенело стекло, разбрызгивая во все стороны пламя. Во время войны пацаны-волчата в Грозном, высовываясь из канализационных люков, бросали вслед проезжавшим мимо русским БТРам бутылки с зажигательной смесью – «коктейлями Молотова». И машины горели, как свечки. Оборвалась музыка, взвилось и заревело пламя. Многоголосый вой наполнил клуб. Двое уёбков в чёрном ринулись обратно на крыльцо, захлопнув за собой тяжёлые, окованные железом двери, и побежавшие следом, опомнившиеся люди тщетно бились в эти двери, как мотыльки в стекло. Подонки заблокировали выход снаружи. Содомик и Гоморрочка во мгновение ока превратились в Содом и Гоморру, выжигаемые библейским огненным дождём. И воцарился ад. * * * Всё, о чём думал Кай, задыхаясь в ядовитом дыму – что не так давно он хотел умереть вместе с Чеченом. Два обнаруженных в баре огнетушителя выплюнули дохлые струйки пены и скисли. Все новомодные светящиеся херовины, которыми так эпатажно и броско был разукрашен клубняк, вспыхнули мгновенно, как спички, едва на них попала хоть капля зажигательной смеси из бутылок, разбитых гондонами в масках. Стены и потолок, танцпол, барная стойка, колонны – всё это было сделано из грёбаного пластика, который горел и чадил, распространяя едкий удушливый дым. На то, чтобы выломать входную дверь, не хватало времени – как и на то, чтобы разбить замок запасного выхода, от которого ни у охраны, ни у бармена не было ключей. Бармен позвонил «ноль-один», но пожарники не могли появиться за минуту… а счёт шёл уже на минуты. Владельца «Конверта» следовало повесить за яйца, обречённо и бессильно думал Кай, пробиваясь вслед за Чеченом сперва к одному выходу, потом к другому, без толку теряя драгоценное время. Вокруг стоял вой десятков глоток, дым выедал лёгкие, и в этом дыму беспомощно метались люди. Чечен сдёрнул скатерть с ближайшего стола, разорвал, намочил ткань, полив минералкой из бутылки, схватил ещё одну бутылку, вылил на Кая, на себя. – Дыши только через тряпку! – проорал он, сверкнув глазами, и Кай кивнул, показывая, что понял. И они погнали ополоумевших людей вперёд, хватая их за руки, поднимая с пола, вытаскивая из-за колонн – вперёд, вверх по лестнице на второй этаж, до которой ещё не добралось пламя, толком не зная, что их там ждёт, и Чечен кричал, захлёбываясь кашлем и матерщиной: – Наверх! За мной, вашу мать! Наверх! В окна! И подымал упавших. Среди тех, кого они погнали к лестнице, оказались Мастер и Жан. Остальные, повинуясь команде, лезли следом, цепляясь за перила. Окна на втором этаже не были залеплены вычурным оформлением только в уборных, но сюда хотя бы пока не поднялся дым, и Чечен вместе с Каем и двумя охранниками принялся подсаживать людей к окнам, чтобы те выпрыгивали наружу. – Я останусь! – возбуждённо завопил Жан, хватая Кая за руку. Его физиономия была разукрашена полосами сажи, но глаза лихо блестели, хотя он кашлял и размазывал по щекам выступившие от дыма слёзы. – Хочу помогать! – Штаны сперва надень! – гаркнул Чечен, без церемоний хватая его за шкирку и вздёргивая на подоконник. – Пиздуй, куда велено! Если бы Чечен попробовал проделать такое с Каем, тот отбивался бы, как зверь, когтями и зубами, но, похоже, Чечену это даже в голову не пришло. Когда толпа бежавших снизу, задыхавшихся от кашля людей иссякла, а с улицы наконец донёсся долгожданный вой пожарных сирен, Чечен развернулся к Каю: – Надо проверить… не вырубился ли кто… на лестнице… в коридоре… Он тяжело переводил дыхание. У окон они остались вдвоём, остальные спрыгнули вниз, и со двора слышался возбуждённый гомон. Дым уже заполнял весь второй этаж. – Я с тобой! – выпалил Кай, готовый сцепиться с ним насмерть за право остаться в этом аду. – Темыч, я не уйду без тебя, понял?! – Не ори, не дома, – проворчал Чечен, быстро глянув на него. – Ладно, как хочешь. Он содрал и снова намочил намотанные вокруг их шей тряпки под струёй воды из крана, которую так и оставил литься на пол, запеленался, как шахид, и нахлобучил вторую тряпку на голову пошатнувшемуся Каю. – Пошли, – велел он спокойно. Кай схватил его за руку, и они вывалились в коридор, в пелену сизого вонючего дыма. В ад. * * * – Почему этот сраный клуб, погори он, назывался «Конверт»? – с любопытством поинтересовался Чечен, нажав кнопку пульта и выключив телевизор в углу палаты. – Хер его знает, но про «погори» ты хорошо сказал, – ухмыльнулся Кай, повернув к нему голову с соседней койки, где лежал на животе, обхватив обеими руками подушку. Поджог гей-клуба пару часов не сходил со всех телеканалов, а потом, видимо, по поступившей сверху команде, о нём враз перестали трындеть. В погоревшем «Конверте» жертв не оказалось. Спаслись все – с ожогами разной степени тяжести, но живые. Живые! Кай точно знал, кому обязаны жизнью эти несчастные пидарасы, включая его самого. Старшему сержанту Артёму Саяпину. Чечену. – Если б мы не пидоров спасали, а нормальных людей, нам бы уже «Героев России» дали. Лично Вэ-Вэ-Пэ, – мечтательно сказал Кай, сияющими глазами глядя на сидевшего на своей кровати полуголого Чечена и лыбясь во весь рот. Тот весело заржал, а, проржавшись, важно заверил: – Успеется, получим, какие наши годы. Он выглядел осунувшимся и похудевшим, потемневшие глаза запали и лихорадочно блестели, на голой спине и плечах там и сям красовались пластыри. Но, в общем-то, они оба отделались легко… хотя Кай не желал даже смотреть на себя в зеркало. Частично обгоревшие волосы ему пришлось обстричь, правую скулу вспорол рубец, и он, как и Чечен, был весь облеплен пластырями, под которыми вздувались волдыри ожогов. Но Кай был счастлив, как никогда. Блядь, они остались живы! Они выжили в этом аду! Они спасли кучу народу! И теперь они были наедине в этой палате, и Кай мог сколько угодно пыриться на Чечена… когда не мешали медсёстры со своими дурацкими уколами и капельницами, конечно! Они находились вдвоём в отдельной палате – даже не в ожоговом отделении, под завязку забитом бывшими посетителями гей-клуба, а в неврологическом, где нашёлся платный бокс. Такую мазу им организовал спешно прилетевший из Италии Боровский-старший. А из Норвегии вдруг приехала мать. Кай сперва решил, что бредит, когда увидел её в дверях палаты. Она ничуть не изменилась за все эти годы. Даже, кажется, помолодела, хотя синие глаза её сверкали от слёз, а ненакрашенные губы дрожали. На её узкие плечи был криво накинут белый халат. – Здрасте, – неловко пробормотал Чечен, поглядев сперва на неё, потом на онемевшего Кая, и протиснулся мимо неё в коридор. – Я тут пока… погуляю. И он плотно прикрыл за собой дверь. Что было дальше, Кай вспоминать не хотел. Он позорно разревелся, уткнувшись матери в колени, как малое дитя. Как уписавшийся младенец. Как маменькин сынок, вот и всё. И мать тоже плакала и всё гладила и гладила его по голове. И казалась совсем хрупкой. – Ты же больше не уйдёшь? – заикаясь и шмыгая носом, спросил наконец Кай, и она покачала головой. Мать триумфально воцарилась в особняке Боровских, как вернувшаяся из изгнания императрица, шуганув оттуда всех отцовских шалав, чем Боровский-старший не сказать, что был недоволен. В общем, дома всё изменилось до неузнаваемости, но Кай с Чеченом, слава яйцам, пока ещё пребывали в больнице. Наедине. Кай снова посмотрел на Чечена, который уже улёгся на своей кровати, лениво раскинувшись на белых простынях и заложив руки под голову. Посмотрел-посмотрел, да и полез прочь с койки, тихонечко шипя от боли, вспыхнувшей в разных местах его покоцанного организма. Но боль была неважной. Всё было неважным по сравнению с тем, что старший сержант Артём Саяпин остался с Каем один на один… и бежать ему было совершенно некуда, разве что в окно прыгать, как в злосчастном «Конверте»! Кай шлёпнулся рядом с Чеченом на прогнувшуюся койку, с удовольствием прижался к его твёрдому, тёплому, исцарапанному голому боку и торжествующе заявил: – Ты мой. Чечен приоткрыл один глаз и ухмыльнулся: – Сам ты мой. Чего надо? Он сказал «мой»! Каю не послышалось! От облегчения он чуть с кровати не свалился. – А то ты не понимаешь… – он нахально закинул ногу на твёрдое бедро Чечена и, затаив дыхание, потёрся об него, как кошак, притискивая Чечена к стене, вжимаясь и с наслаждением мацая везде, где не было пластырей. Торопливо и смачно, пока Чечен не опомнился и не спихнул его на пол. По правде говоря, Кай каждую секунду ожидал встречи с больничным линолеумом. – Охуел от веществ, – чуть охрипшим голосом предположил Чечен, открыв второй глаз. – Тебе чего там колют, болезный? Стимуляторы? Но Кая он, тем не менее, не оттолкнул! – То же, что и тебе… и это ты – мой стимулятор, – выразительно объявил Кай, наваливаясь на него ещё сильнее. Он не намерен был отступать. – Мы чуть не сгорели. Блядь, реально! Мы тут одни. Никто не войдёт… Голос его прерывался и вздрагивал, как и он сам, пока его пальцы лихорадочно гладили грудь Чечена и исполосованный шрамами живот, спускаясь всё ниже. – Ты куда лапы тянешь, убоище? – осведомился Чечен, прихлопывая его руку ладонью. – Чего пристаёшь к человеку, заведомо находящемуся в беспомощном состоянии? Сейчас Раечка придёт с уколом, получишь в жопу настоящие стимуляторы. Миллилитров сто пятьдесят. – Н-не гони, – невнятно простонал Кай, подтягиваясь повыше. Выпустить Чечена из рук было выше его сил. Он приподнялся на локте и накрыл его смеющийся рот поцелуем, таким неловким, словно делал это впервые в жизни. Но ведь их первого-то раза Чечен не помнил! Или помнил? Или… Кай зажмурился до всполохов под веками, торопливо и жадно обласкивая сухие губы Чечена, раскрывшиеся под его губами. Положил ладонь ему на затылок, впечатывая в себя, обмирая от страха и возбуждения. Убьёт, точно убьёт. И пускай! Задохнувшись, Кай разомкнул губы и часто задышал. Голова у него кружилась, крыша стремительно уезжала – куда быстрее, чем от пресловутых «веществ». Потемневший взгляд Чечена, когда тот наконец открыл глаза и уставился Каю в лицо, тоже плыл, как у пьяного. – Тёма… – не своим голосом взмолился Кай, оседлав его бёдра и дёргая непослушными пальцами пояс его пижамных штанов. – Тёмыч… Если ты меня сейчас же не трахнешь, то я трахну тебя, учти! Он опять судорожно зажмурился, когда Чечен одним стремительным движением подмял его под себя, легко перекатившись по постели. Кай только охнул, неверяще и жалобно, придавленный тяжестью его тела. – Ну всё, ты допросился, ёбарь-террорист, – зловеще предсказал Чечен на ухо Каю, вминая его в койку, и тот чуть не вырубился, ощутив его жаркое дыхание на своей шее. А потом только уткнулся лбом в подушку, когда Чечен, приподнявшись, содрал с него затрещавшие по швам штаны. С него и с себя. В коридоре, за дверью, ярко горел свет. Цокали каблучками и озабоченно переговаривались медсёстры. Под подушкой у Кая заливался исступлённым курлыканьем мобильник. Никакой смазки, конечно, и в помине не было, как и гондонов. Каю казалось, что Чечен просто разрывает его изнутри. Он успел забыть, как это бывает. Он смеялся, всхлипывал и грыз собственное запястье, чтобы не орать от боли, медленно впуская его внутрь, и из его зажмуренных глаз катились слёзы. Чечен горячечно дышал ему в затылок, вжимал в себя, приподняв за бёдра, и Кай терпел, терпел, терпел, кусал губы и растопыривал коленки… пока не стало хорошо. Пока не стало сладко. Сладко почти до обморока. Судя по коротким стонам Чечена, ему тоже прихорошело. Теперь в палату могли входить хоть медсестра Раечка со шприцем, хоть сам главврач, хоть менты с журналюгами, хоть делегация ООН. Кай с Чеченом не остановились бы, пока не кончили. Но никто не вошёл. Потом Чечен просто натянул на них обоих одеяло. Не отстраняясь, не выходя, лишь чуть повернувшись на бок, но всё так же прижимая Кая к себе и дыша ему в затылок. Они стали сиамскими близнецами, неразделяемыми хирургически. – Давай так и останемся, – блаженно пробормотал Кай и шмыгнул носом, не открывая мокрых глаз. – Навсегда. Вот оно, это слово. Навсегда. Он никогда прежде его не говорил. Некому было. – Да без проблем, – легко согласился Чечен и потёрся носом об его взмокший висок. – Только знаешь… дело такое. Менты тех мудаков, что клуб спалили, нипочём не найдут, ты ж понимаешь. – К гадалке не ходи, – подтвердил Кай и счастливо поёрзал в его руках. Это был рай. Они пребывали в раю. В каком-то там саду. Эдемском, что ли. В каких-то там чертогах и кущах. Змеи и яблоки. Серафимы и херувимы. Ангелы и архангелы. – Да и похуй на ментов. Мы этих сук сами найдём. Без ментов. Пусть молятся. – Да им пиздец вообще, – спокойно отозвался Чечен. – Но… попозже. Поцеловал Кая в солёную щёку и хрипло спросил: – Ещё?