Один дома

— Это что за нора? — Чечен осёкся, войдя вслед за Каем в незнакомую квартиру-«сталинку» на втором этаже громадного элитного дома в центре города. Осёкся, потому что сам догадался. Как и о том, для чего они сюда пришли. — Понятно. Хаза твоя. Траходром. — Типа того. Не моя, понятно, отцова, но я лет с пятнадцати тут пасусь, по нужде. Давно не пользовался, нужды-то и не было, — весело отозвался Кай, бросив брякнувшие ключи на столик в прихожей. Весело-то весело, но голос дрогнул, выдавая напряжение. Этого Чечен не мог не заметить. Чёртов Жан, звезда нестроевая, Бемби с печальными и нахальными глазищами, сохнущий по ним обоим, мерещился им в каждом закоулке особняка Боровских, даже если мирно дрых при этом в своей гостевой спальне. Он вообще предпочитал отсиживаться там большую часть того времени, что не проводил в мастерской, по дому не шибался, старшим Боровским старался лишний раз на глаза не попадаться. Тем не менее, половая жизнь Чечена и Кая пошла по бороде, целоваться — и то приходилось с оглядкой! И тогда Кай вспомнил про эту хату. Просторная прихожая была прорезана полосой света, падавшего из кухни, и пахло здесь — Чечен принюхался — каким-то «Саноксом», перебивающим запах пыли и нежилья. — Так, — констатировал он, недоверчиво покосившись на Кая, — только не говори, что ты сам тут всё драил. — Откуда ты знаешь? — Кай слегка обалдел, не отрицая и чувствуя, как от смущения кровь приливает к щекам. — Если бы ты какую-нибудь тётю Мотю нанял, она бы чище помыла, балда, — разъяснил Чечен с невольной нежностью в голосе. Иногда Кай Боровский, пижон и мажор, его просто добивал. Чтобы наследник олигарха сам, своими собственными драгоценными ручками, наверняка расплёскивая воду и свирепо матерясь, мыл хазу для случки — это прямо в башке не укладывалось. — Ты вчера полдня где-то протавондился — здесь, что ли? Наследник раздул ноздри и сердито зафыркал: — Ну блядь, как мог, так и отдрючил, заебался в хлам, я тут не был тыщу лет, и я… Чечен не дал ему договорить — прижал лопатками к захлопнувшейся двери, навалился, утыкаясь губами в светлые растрёпанные волосы, в шею, нюхая, как зверь, с наслаждением ощупывая его горячее тело, худое и гибкое. Кай блаженно посверкивал глазами, шумно дышал и ответно лапал Чечена, где придётся, запуская руки под его ветровку и футболку. — Чёрт… давай прямо здесь… я больше не могу… я щас лопну… — бессвязно пробормотал он, жалобно и со смехом, а потом цапнул Чечена за плечо своими острыми, как у волка, зубами и с восторженным стоном засунул обе пятерни ему в штаны. Ну вот что это такое было вообще, а?! И какого хера Чечен ему всё это позволял?! Этому засранцу! Он не знал. Хотя нет, знал, конечно же. Стиснув зубы, он вытряхнул злорадно угорающего засранца из штанов, сдёрнув их с него вместе с трусами и кроссовками, и снова притиснул к двери, любуясь этой похабной картиной: наследник империи Боровских в жёлтой футболке с Симпсонами на груди, в белых носках, только и оставшихся на длиннющих ногах, со стояком, задравшим край футболки, красный, растрёпанный и с его, Чечена, засосами на бледной гибкой шее. — Красота неписаная, — пробормотал Чечен, жадно пялясь на него. — И некаканая, — немедленно отозвалась красота. — И неблё… Ой! Тёмка! — Сам сказал — прямо здесь. Давай, держись за меня и не питюкай, — хрипло приказал Чечен, сграбастав его, снова вжал лопатками в дверь и сам в него вжался. Он не хотел причинять Каю лишней боли, но и оторваться от него, чтобы выебать по-человечески, в постели, тоже не мог. Это было выше его сил — оторваться сейчас от Кая, когда тут в полном распоряжении оказались его растопыренные коленки, гладкая горячая задница под ладонями и сердце, бешено колотящееся у его груди. Чечен разжал руки только для того, чтобы плюнуть на ладонь, и безнадёжно простонал: «Вот же блядство!», глядя, как снова по-волчьи щерится Кай, бесстыже подставляясь ему. Он наклонился, утыкаясь в его рассыпавшиеся волосы и насаживая его на себя — медленно, но уже безо всякой жалости. Кай стискивал зубы, всхлипывал и матерился, но не вырывался, цепляясь за его плечи растопыренными пальцами, будто пират абордажными крючьями за борт настигнутого корабля. Чечен двигался в нём всё быстрее, подбрасывая на себе так легко, словно тот ничего не весил. Кай оплёл его руками и ногами, кусая губы и пряча лицо у него в плече. Чечен и сам еле удерживался, чтобы не рычать на весь грёбаный подъезд, от которого их отделял только металл двери, куда он остервенело вколачивал Кая. Когда угар наконец схлынул — надолго ли? — он Кая не отпустил. Стоял, дыша им, поддерживал под истерзанную задницу. — Ещё бы чуток, и я бы тобой дверь к хуям вынес, — виновато проворчал он и поцеловал Кая в мокрый от пота висок. — Вот будто по-людски нельзя было, ну. Больно тебе? Он наконец разжал руки, давая Каю соскользнуть с себя, и отодвинулся. — Не-е, — нагло соврал тот и потянул носом. — Я соскучился, — его ладони снова оказались у Чечена под футболкой, прошлись по взмокшей спине, погладили рубцы на животе. Синие глаза озорно заблестели. — Учти, мы отсюда раньше завтрашнего утра не выйдем. Чечен прижал нахальные пальцы локтем и тяжело вздохнул, невольно лыбясь: — Тогда меня отсюда вынесут. Причём вперёд ногами. — Да коне-ечно… — медовым голосом пропел Кай и потёрся об него всем своим разгорячённым полуголым телом. Как змея. Как херов змей-искуситель. — Гонишь. Пошли в душ. И заржал, сволочь мелкая, когда Чечен беспомощно матюкнулся, выпутываясь наконец из спущенных штанов. Они полезли в тесноватую для двоих душевую кабинку. Щедро лили друг на друга воду и угорали, как идиоты, — до тех пор, пока наследный принц Кай Боровский не опустился на колени и не обхватил Чечена за бёдра обеими руками, крепко, как когда-то, уставившись на него снизу вверх бесовскими глазами — с хмельной насмешкой, с вызовом, с такой пылкой мольбой, что Чечен зажмурился, снова давая ему разрешение — на всё. И губы его спалили Чечена дотла — он замычал и передёрнулся всем телом, когда жаркий рот Кая вобрал в себя его стояк до самого основания. Он отнял руку от прозрачной стенки, в которую упирался, и стиснул в пальцах мокрые пряди волос Кая. А вода лилась и лилась, и струи барабанили по их плечам, словно дождь. ...С трудом раздышавшись, Чечен сипло произнёс: — Если я ещё не помер, то хорошо бы пожрать. Кай прыснул, всё ещё сидя у его ног и обнимая его за колени: — Поспали — теперь можно и поесть, поели — теперь можно и поспать. И охнул, когда Чечен без церемоний подхватил его и поставил на ноги, накинув ему на голову полотенце. Они побрели на кухню и выгрузили из холодильника то, что Кай туда вчера напихал: какие-то рыбные палочки, наггетсы и другую лабуду, кое-как разогрели всё это и набили животы, а потом отправились в спальню, прихватив бутылку молока. — Я с тобой стал каким-то пенсионером долбаным, — пожаловался Кай, падая навзничь на кровать и задирая босые ноги. — Молоко, ёпта! Ты меня испортил, старший сержант Артём Саяпин. Он открутил зубами пробку и отхлебнул глоток. — Когда мы, говоришь, отсюда выйдем? — будто не слыша подначки, осведомился Чечен, с интересом рассматривая эти ноги и всё, что находилось между ними. — Через месяц? Кай фыркнул и закашлялся, облившись молоком. * * * Они так и не смогли оторваться друг от друга и, когда ненадолго уснули, вырубившись под бормотание телевизора, висящего под потолком, не разомкнули объятий. Каю показалось, что он вовсе и не спал, но, когда он очнулся, американский полицейский сериал с пальбой и взрывами уже закончился, и на экране теперь маячило какое-то ток-шоу. Он приподнялся на локте, всматриваясь в лицо безмятежно спящего Чечена. Тихонько провёл по его чуть заросшей щетиной скуле костяшками пальцев. Блядь, у него просто сердце останавливалось от нежности, когда он вот так смотрел на резко очерченные скулы Чечена, на мирно опущенные тёмные ресницы, на слегка приоткрытые во сне, припухшие губы. Цветок. Точно, цветок. Кактус в метр девяносто. Кай усмехнулся, подумав такое, но тут же закусил губу. Если бы его убили на той ебучей войне или застукав за грабежом в чужом доме, Кай никогда бы с ним не встретился. Никогда бы его не узнал. Никогда — чёрное, как пропасть, поганое слово. — Я мудак, боженька, но ты мне вмастил, — едва слышно прошептал он и прижался губами к откинутой шее Чечена, покрывая её невесомыми поцелуями, спускаясь к ямке между ключицами. Вскинул голову, почувствовав его взгляд. Тот и вправду смотрел на него из-под ресниц, длинных, как у девчонки. — Чего не спишь? — по-дурацки пробормотал Кай осипшим от волнения голосом и не успел опомниться, как Чечен подтянул его повыше и сам начал целовать. Они целовались и целовались — пылко, будто на первом, ещё невинном, свидании, вроде как даже и не помышляя о большем. Кай неотрывно глядел в затуманенные серые глаза Чечена. В зыбком неясном свете, исходившем от экрана бормочущего телевизора, остроскулое лицо Чечена казалось нереально красивым. — Тём… — прошептал Кай онемевшими от поцелуев губами и сглотнул. Чечен вопросительно на него покосился, и тогда он наконец выпалил — невнятно, на выдохе, внезапно оглохнув от ударов крови в ушах: — Хочу тебя, как тогда, умираю… Дашь? Ага, даст, подумал он обречённо — в морду. С размаху, не щадя, памятуя о том, как обошёлся с ним когда-то Кай — опоил контуженного и поимел. Но Чечен, всё так же непонятно и испытующе глядя на него сквозь полуопущенные ресницы, вдруг раздумчиво проговорил: — Я этого не помню. Наяву не помню. Но мне снится. И умолк, а Кай растерялся так, что у него пресеклось дыхание. — Снится? Тебе это снится? Божегосподи, — кое-как выдавил он в одно слово, судорожно комкая в кулаке стянутую с Чечена простыню. — Пожалуйста, Тём… ну пожалуйста… дай мне. «Дай мне себя». Горло у Кая перехватило, будто удавкой. Он гладил и гладил вздрагивающими пальцами голые тёплые бёдра Чечена, не сводя с него отчаянного взгляда, как тогда, в мансарде, которую Чечен потом разнёс вдребезги, сообразив, что же произошло. Тот смотрел на него всё так же напряжённо и странно. Неотрывно смотрел. Решившись наконец, Кай потянул его к себе, дурея и обмирая. Ожидая, что тот сейчас опомнится и стиснет его неловкие руки своей железной пятернёй. — Не бойся, — вдруг отрывисто проговорил тот, вскинув ресницы и глянув прямо в ошалелые неверящие глаза Кая. — Я… хочу. Узнать. «Хочу узнать тебя». Он не сказал этого вслух, но Кай и без того понял. Чечен внезапно притянул его, ошалевшего, к себе, ухватив сзади за шею, крепко поцеловал в губы и отпустил. И опять уставился выжидательно. Сволочь, гад, зараза, он всю душу из Кая вынимал! Тот в панике подумал, что просто опозорится в таких-то… нечеловеческих условиях! — Помру щас, ты, сволочуга, — простонал он обречённо. Сердце у него и вправду колотилось, как у припадочного, и воздуху катастрофически не хватало. — Хренушки, — твёрдо заверил его Чечен, прижимая свою жёсткую ладонь к этому колотящемуся под тонкими рёбрами сердцу и прямо заходясь от… чего? Да от любви же. От любви! Он любил этого балованного барчука, всегда такого надменного и делавшего вид, что ему всё нипочём, а сейчас глядевшего на него такими пьяными, отчаянными, круглыми от паники глазами, словно собирался вот-вот грохнуться в обморок. Чечен проглотил слюну и скомандовал сердито, сержантским, как это называл сам Кай, голосом: — Давай же, чёрт, не тяни… кота за яйца! И невольно зажмурился. А Кай тихо рассмеялся и, конечно же, потянул, зараза, — ну кто бы сомневался?! Потянул, перекатил в пальцах, нежно сжал в горсти, посылая вверх по позвоночнику горячую волну, пока свободной рукой разводил Чечену колени, настойчиво проталкиваясь внутрь. — Люблю тебя, — всё-таки вымолвил Чечен, не открывая глаз. * * * — Вот только так от тебя ласкового слова и дождёшься, — срывающимся голосом пробурчал Кай и потёрся носом о плечо Чечена. Он лежал сверху. Лежал и балдел. И лениво думал: если приподнимется, точно взлетит. — Ага, тебя попробуй, приласкай, враз руку откусишь. По локоть, — так же лениво, осипшим голосом заявил Чечен. У него не было сил даже запустить пятерню в разлохмаченные волосы Кая, как он это делал всегда. Укатали, блядь, горку крутые сивки. Он ухмыльнулся искусанными губами. — Чо сразу откушу-то, так, понадкусываю малость, — немедля возразил Кай и потёрся о плечо Чечена теперь уже щекой. Плечо было гладким, тёплым и твёрдым. Вздрагивало от смеха. Принадлежало исключительно ему, Каю. Как и сам Чечен. До последней капли. Вкатался в него, вплавился. — Я тебя тоже, — прошептал Кай, прерывисто выдохнув. Ну сплошные же сопли, чо. Да и хрен с ними, устало подумал он. И ещё подумал… — Пацана надо отваживать, — сказал вдруг Чечен, и Кай даже вздрогнул. — Жанку то есть. Лишний он тут. А он надеется ведь, дурак. — С языка снял, — хрипло отозвался Кай. — Где-нибудь так пристроить, чтобы его бывшие не нашли. Хату ему купить, что ли. Но, говоря так, он откуда-то точно знал, что Жан не возьмёт от них с Чеченом ничего. Глянет своими шальными глазищами и просто исчезнет. И при мысли об этом у Кая почему-то остро защемило сердце. * * * Жана они нашли в сарае за домом. Вернее, Чечен упорно по своей колхозной привычке именовал это приземистое, но даже изящное строение сараем — там Боровский-старший оборудовал что-то вроде мастерской, где любил сам что-нибудь клепать в редкие свободные часы, и туда же на зиму были перевезены детали строившейся яхты. Жан как раз стоял над разложенным прямо на верстаке и изрядно замусоленным чертежом и вполголоса подпевал льющемуся из бумбокса голосу Клауса Майне: — Take me To the magic of the moment On a glory night Where the children of tomorrow Dream away - Dream away In the wind of change… Голосил он, чёрт такой, очень похоже на дядю Клауса. И тут же оборвал песню, едва заметив на пороге Кая с Чеченом. Прищурился, паскудник мелкий, и даже ноздри раздул, будто учуял запах недавнего яростного траха сквозь запах просмоленных досок. Чечен почувствовал, как подобрался рядом Кай, готовый брякнуть что-нибудь язвительное, и сам поспешно открыл рот, чтобы Каеву язвительность упредить. Но Жан опередил их обоих, просто сказав: — Привет. Вы про пейнтбол на выходных толковали, а сами свалили. И выжидательно умолк, зыркая то на одного, то на другого, и теребя тёмную прядь волос, выбившуюся из кудрявого хвостика на затылке. — Точно, — вспомнил Чечен, с некоторым даже облегчением сообразив, что процесс нервотрёпных разборок с прилипшим к ним пацаном пока отложен. — Пейнтбол же, етиху мать. Собирались, да. Не зассышь? Там такие бизоны будут гонять… Он критически осмотрел тонкую фигуру Жана в чёрной водолазке и заляпанных маслом джинсах. Бизоны на пейнтбольном полигоне и правда должны были носиться те ещё: Батя — Чеченов комбат сотоварищи. Да они такого кузнечика враз раскатают и не заметят! — Хы, — ухмылка Жана была просто невыразимо нахальной, у Чечена даже руки зачесали влепить засранцу леща. — Кто ещё зассыт-то… И стрельнул из-под своих кудряшек озорным взглядом в насупившегося Кая. Тот лишь вздёрнул бровь, но, как ни странно, с королевским величием смолчал. — Ну-ну, — только и резюмировал Чечен с тяжким вздохом. Предстояла веселуха, это он точно знал. * * * Осенний лес был рыжим, красным, бурым, кое-где голым, испещрённым оврагами, украшенным или обезображенным — это уж как кому — насыпями и бетонными блоками. В общем, превращённым в настоящий полигон, по которому, матерясь сквозь зубы, кувыркаясь в прелых листьях и прячась за выщербленными бетонными стенами, носилась толпа мужиков в камуфляже и с автоматами. Автоматы были, конечно, просто пейнтбольными маркерами, стреляющими краской, но в горячке выслеживания и боя об этом забывалось. Чечен жадно, но бесшумно втягивал ноздрями холодный воздух, затаившись за углом бетонного блока, долженствующего изображать руины бункера или какую-то подобную херовину. Батя и его бойцы могли в любой момент вынырнуть из густого подлеска. Перед началом игры Батя скептически оглядел Жана, который еле-еле подогнал под себя болтавшуюся вокруг его тощих боков амуницию, потом посмотрел на Кая, на Чечена, безмолвно возвышавшихся сзади, и бесстрастно изрёк, обращаясь к Чечену: — Ну, а этого воробья ты где подобрал? Назвать воробьём Кая ни Батя, ни его ребята уже не решились бы, помня Кая в деле, да и был он куда покрепче Жана на вид. Яркие глаза Жана смешливо блеснули в прорезях чёрной маски, которую он, ясное дело, сразу же натянул для понта: — Воробьи — они самые живучие, командир! Батя только брови поднял на долю секунды. Чечен же старательно сделал рожу кирпичом, хотя ему страсть как хотелось заржать, особенно когда он переглянулся с саркастически ухмыльнувшимся Каем. Хотя оба помнили: после всех этих гладиаторских игрищ на выживание им предстояло объявить Жану, что ему нечего с ними ловить, харэ ждать у моря погоды. Ну, а потом пристроить его куда-то, чтоб старые дружки не нашли — Чечен надеялся, что пацан не психанёт и не ломанётся из дома Боровских с концами. Но пока не было смысла об этом думать. Сейчас Чечен стоял в одиночестве, сжимая в руках бутафорский автомат, внимательно озирал окрестности и прикидывал, откуда свалится на него возможный противник. Кай где-то растворился — он обожал это делать, хвастаясь, что «отводит глаза», становясь практически невидимым. Гнал, конечно. Но Чечен и сам не мог бы с точностью сказать, что именно увидел его, а не учуял по-звериному — как он всегда его чуял, заразу. И Жан исчез. Этот-то засранец где, спрашивается? Чечен только и успел, что переступить с ноги на ногу, — пара гулких, неровных ударов сердца — а двое чужаков в масках, в камуфле с ярко-жёлтыми нашивками уже вынырнули перед ним, будто из-под земли. — Блядь! Он кувыркнулся наземь, уходя из-под выстрела, и серый бетон стены расцвёл багряным и оранжевым — это постарался один из нападавших, но второй точно не промазал бы… если бы не свалившийся между ними Жан. Вот точно, как воробей с ветки. Проскакавший по верху полуразвалившейся бетонной стены легко, будто канатоходец. — Ку-ку ! — весело проорал он и тут же принял в грудь полный заряд магазина — аж закапало. — Блядь! — снова простонал Чечен, срубая обоих «жёлтяков». — Тебя кто просил, зараза?! Кукушка херова. Единственным «выжившим» тут остался только он, остальные выбывали. — А я чо, я ничо! — Жан хмельно сверкнул глазами, стягивая маску со смуглой остроносой физиономии. Его взмокшие кудряшки липли ко лбу и шее. — Ты дай им там прикурить, товарищ старший сержант! А я тут пока посижу. И плюхнулся в груду опавших листьев. Камуфляж его был смачно залит алым, оранжевым, зелёным, и Чечен невольно сморщился. Всё это было… как на войне. — Чёрт, я пробакланил! — яростно выпалил подлетевший Кай, а Жан только присвистнул, растягивая рот в беспечном оскале: — Обломись! Кай беспомощно матюкнулся, но тут Чечен толкнул его в спину, гоня прочь. Ну да, он и сам лоханулся, позволив какому-то воробью себя прикрыть… ну и что с того? На бегу он обернулся, ещё раз встретившись взглядом с сияющими глазами Жана, и сердито гаркнул: — На базу иди, чего расселся! Двое «убитых» им «желтяков» уже тяжело брели в сторону темневшей среди берёз базы пейнтбольного клуба, возле которой вовсю дымили мангалы с шашлыками: народ собирался устроить традиционный «отдых после боя». Жан только рукой им вслед помахал — валите, мол. …— Воробей тебя прикрыл, хоть и воробей, а молодец, — негромко сказал Чечену Батя, когда они все уже сидели за длинными столами возле крыльца. Столы были уставлены мисками с мясом и помидорами, блюдами с зеленью и круглыми лепёшками лаваша — Батя привёз с Кавказа привычку именно к кавказскому застолью. Только с водкой. Чечен хмуро кивнул, покосившись на Жана. Тот смирно сидел рядом с Каем, положив тонкие руки на столешницу, толком ничерта не жрал, позыркивал глазищами на Чечена. Замаранный «кровью» комбез он снял, был в обычной своей куртейке и драных джинсах. — Он вообще кто такой? — продолжал так же негромко допытываться Батя — вот уж некстати совсем. — Откуда взялся? Про Кая таких вопросов никто не задавал: ну, барчук малахольный, но годный, ну, скорешился со своим охранником, почему нет? Ребята, зная Чечена, без лишних рассусоливаний приняли это как факт. — У него были проблемы, — неохотно отозвался Чечен, катая в пальцах хлебный мякиш. — Пока у нас живёт. Яхту вместе мастрячим. — А, вот как, — кивнул Батя, будто Чеченово корявое объяснение целиком его устроило. — Решил? Проблемы-то? Чечен наконец прямо посмотрел в его сощуренные стальные глаза. — Решаю. Он сам не заметил, когда Жан успел соскользнуть с лавки и взять гитару, ту, что Тоха-Чумак вечно таскал с собой. Он только увидел, как тот лихо вскочил на крыльцо под прицелом любопытных взглядов, которые его, кажется, вовсе не смущали, а наоборот, заводили. Да и то, чего ему было смущаться, с неожиданной досадой подумал Чечен, если он вертел жопой и пришитыми сиськами у шеста в клубняке! Но что он собрался петь Батиным парням и самому Бате? Жан глянул на всех из-под ресниц. Тонкое живое лицо его вдруг стало совершенно серьёзным, улыбка сбежала с него в один миг. …А песню эту Чечен знал, конечно. Но подзабыл. — Болванкой в танк ударило, Болванкой в танк ударило, Болванкой в танк ударило, И лопнула броня, И мелкими осколками, И мелкими осколками, И мелкими осколками Поранило меня… Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, С нашим атаманом не приходится тужить… Но откуда он-то это знал — он, Жанка, клубная выдерга?! Усмешка будто примёрзла к побледневшим губам сидящего напротив Кая. Тот лишь вскользь глянул на Чечена и опустил белобрысую голову. — Вы меня простите, Вы меня простите, Вы меня простите, Это я им говорю. В следующей атаке, В следующей атаке В следующей атаке Обязательно сгорю…. Сгорит ведь, гад, — угрюмо подумал Чечен, стискивая зубы. Он понимал, что попал. Что обречён, просто пойман в ловушку чужой безнадёги, которая так и рвалась наружу из этой песни, разудалой и тоскливой. И ещё он понимал, что выгнать Жана, заразу такую, сплавить, отвязаться, отделаться они с Каем попросту не смогут. Когда Жан умолк, Батя, кашлянув, набулькал водки в свой стакан. — Выпьешь, воробей? — как-то неловко спросил он, повернувшись к Жану. А тот посмотрел на Чечена. — Нет, Бать, прости, — решительно произнёс Чечен, поднимаясь со своего места. Встал и Кай. — Пора нам. И кивнул Жану в сторону автостоянки. До машины все трое дошли молча. Уже стемнело, и Кай светил на тропинку телефоном, спотыкался, но даже не матерился по обыкновению. Жан вышагивал следом, так легко, словно вовсе и не умотался с непривычки. Усевшись на водительское место, Чечен со вздохом откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза. — Чо-о? — осведомились Кай с Жаном, не сговариваясь, потом покосились друг на друга, и Жан тихо прыснул. Чечен глянул на этих распиздяев — на одного, на второго… и понял, что улыбается. — Чо-чо, мелкими осколками поранило меня, вот чо.