Щенок

Когда Лидия шёпотом рассказывает об этом Эллисон на химии, та спрашивает «ты хорошо подумала?», сразу после «вы отличная пара». Да, Лидия думает об это чёртову неделю и решает, что Айзек — единственный с кем она хочет провести рождественский бал рука об руку. Чуточку сентиментально, но Лидию уже тошнит от бывших, из которых она обычно выбирает в подобных случаях. Её «неправильные решения» набивают оскомину и не дают продохнуть. Кроме, разве что, Джексона, который оказывается в разы лучше в качестве друга, а не любовника. Джексон понимает и украдкой, пока никто не видит, покровительственно целует в лоб, словно говоря «ты заслуживаешь лучшего, Лидс». Такие сценки, будто бы прямиком сошедшие с экранов дурацких мелодрам, могут навредить репутации их обоих, поэтому они быстро разбегаются по углам, чтобы по законам школьных драм ненавидеть друг друга напоказ. Да, Лидия обдумывает всё больше, чем на два раза. Приходится израсходовать в два раза больше вишнёвых сигарет, вкус которых становится необычно ярче и слаще, словно Лидия пробует их впервые. Лидии кажется, что вообще всё для неё впервые — уроки, задания, которые ей не обязательно делать, потому что баллы для колледжа уже на уровне облаков. Лидии вообще не нужно переступать порог школы, но здесь Эллисон и Айзек, видеться с которыми ей никогда не надоест. Есть ещё Эрика и Малия, которые теперь пугают и раздражают её чуточку меньше, чем прежде — кажется, несостоявшийся поцелуй в темноте прихожей дома Лейхи открывает для неё всё больше и больше красок. Лидия ловит усмехающиеся взгляды Тео в коридоре и до крови расчесывает надпись «сука» на ключице. Кажется, чернила только-только подсыхают, ещё есть шанс подтереть, исправить, но тщетно — приговоры, выбитые невидимой рукой на нежной коже, не так-то просто свести. Лидия поправляет макияж и старается не думать обо всём, что может произойти в следующую секунду. Лидия закрывает глаза и видит звёзды на потолке комнаты Лейхи; Лидия начинает считать, но сбивается снова и снова — память подводит, когда чувства напряжённо запоминают не флуоресцентный блеск, а прикосновения невинные, почти детские и значащие больше, чем всё, что было в её жизни до этого. Эллисон говорит, что Лидия буквально светится от счастья, но это неправда. Лидия горит/плавится от мысли о том, что анализировать — себе дороже. Лидия откровенно полагает, что сходит с ума, раз Айзек Лейхи не выходит у неё из головы. Лидия убеждена, что нельзя влюбиться за две недели в того, кого предпочитала не замечать предыдущие годы жизни. Лидия уверена, что вообще не умеет любить — всё, что было до Айзека, больше походило на дурацкий фарс, потому что так надо, потому что у неё короткая юбка и высокие шпильки, скрипящие по кафелю коридора. Лидия вообще многое делает потому, что так положено, и впервые чувствует, что контролирует себя, что находится там, где хочет находиться. Сообщения от Рейкена время от времени намекают, что не всё подчиняется воле Лидии Мартин, но она настойчиво сбрасывает в спам его «приветы» и, бросая вызов судьбе, пишет: «Айзек, пойдёшь со мной на бал?». Лидия не знает, как чувствуют себя закомплексованные мальчишки и девчонки, бросающиеся в бездну, которая может или сожрать их, или сочувственно вытолкнуть на поверхность. Лидия уверена, что испытывает нечто похожее — электронным следом своего позора/спасения она создаёт неопровержимое свидетельство того, что она окончательно пропала. * Айзек загнанным зверем — щенком — мечется\мерит в длину машину, которая ему не принадлежит. Айзеку приходится усилием воли сделать шаг в сторону, чтобы не дёргать за ручку двери каждую минуту, чтобы в рассеянности не пнуть новенькие покрышки — Пэрриш добрый, но не всепрощающий. Помощник шерифа, конечно, понимающе улыбается и вручает ему ключи с обещанием возврата под утро, желает «хорошо повеселиться» и покровительственно треплет юношу по плечу — Айзек не может запретить, просто терпит. Джордан по возрасту — его брат, который не вернулся, который оставил, хоть и сам не виноват, и Айзеку отчасти приятно слушать взрослые наставления и чувствовать опеку того, кто появился на его пороге в тот вечер, чтобы застегнуть наручники на отце. С тех пор он рядом, и больше не потому, что чувствует вину, а потому, что пицца и видеоигры по вечерам субботы приятнее в компании. Айзек думает, что Лидия просто наблюдает за ним в окно, наслаждается его мучениями, но на первом этаже пусто, ни одна тень не мелькает в окнах. На втором ослепительно подсвечивается комната, под окном которой, должно быть, было бы так удобно петь серенады и умирать в ожидании чуда — в ожидании её. Айзек то по-дурацки улыбается, то теребит ключи с брелком-открывашкой, и не верит, что всё это на самом деле. Даже проверяет телефон — да, Лидия на самом деле приглашает его на бал, да, он отвечает ей коротко, так, что она может только догадываться, как многое это для него значит. Айзек обещает ждать ровно в восемь — хоть на часах ещё только без пяти, Лейхи мысленно переживает все исходы, кроме главного, который внезапно сбывается. — Ты уже давно ждёшь? Лидия в чёрном — непривычно и странно, но даже хорошо. Айзек надеется, что сердце не пробьёт грудную клетку, что руки не будут такими потными, когда он будет вести её в танце. Лидия покусывает губы и тоже, кажется, волнуется, но юноша готов поставить всё на то, что ему в сто раз страшнее. Лидия перед ним — красивая, искренняя с розой в волосах и сумочкой в дрожащих от волнения пальцах. Айзек некстати вспоминает тот вечер, когда он был на своей территории, когда он чувствовал себя хозяином положения, когда он мог почти отказать королеве школы в близости, когда он сожалел об этом весь следующий день, потому что Лидия была близка, а он её оттолкнул. Айзек вспоминает тот вечер, когда не боялся, когда темнота прихожей его берегла от любой боли, которую потенциально несёт в себе привязанность к Лидии Мартин. Айзек скучает по этому чувству безопасности, потому что он теперь как на ладони: беззащитный, слабый перед девушкой с пальцами и губами, пропитанными вишнёвым дымом сигарет. От одной мысли о прикосновениях Лидии Мартин у Айзека сводит живот, он облизывает губы и хрипло отвечает: — Всего пару минут. Когда Лидия накрывает его руку своей ладонью, Айзек чувствует себя натянутой струной, обнажённым нервом, в который ткни неаккуратно, грубо — порвётся, погибнет и никогда уже не сможет стать прежним. Но у Лидии руки мягкие, правильные, а дыхание тёплое с ноткой никотина, который уже давно становится составляющей фирменного запаха Мартин, от которого у Лейхи, по-честному, сносит крышу. — Я не могу ждать до конца бала, — шепчет Лидия Айзеку прямо в губы, так, что у него всё немеет внутри. — С Рождеством, Айзек. У Айзека на пустынной улице перед домом Лидии нет никакой власти, никаких сил. Если Лидия сейчас попросит его сесть в машину, разогнаться и въехать в первый попавшийся столб, разбившись насмерть, Айзек ответит «хорошо», потому что просто не способен сопротивляться — здесь всё контролирует только Лидия. У Лидии дрожат губы, но она уверенно притягивает юношу за ворот пиджака и касается ими его губ — чуть дыша, осторожно, боясь навредить. Лидия чувствует — подсознательно, — что Айзек уже только для неё, но всё ещё боится в это верить. Даже если грянет гром, а молния ударит у острых носков её лодочек, Лидия всё равно не перестанет целовать Айзека Лейхи; она не верит в подарки от Санты, она творит свои чудеса сама — Айзек обнимает её за талию и целует в ответ. С рождественским чудом, Лидия.