Щенок

Лидия подпирает стену, нервно постукивает затупившимся каблуком по полу и борется с желанием закурить прямо здесь, в стенах школы, у кабинета матери. Лидия рассеянно кивает тем, кто думает, что знает её, — проходит ещё девять грёбаных дней с тех пор, как она закрывается в туалете, пытаясь спрятаться от самой себя. Лучше не становится, Лидия замирает на отметке «достаточно хреново, чтобы пить, но ещё не так, чтобы сойти с ума». Убеждения Эллисон, что это всё ерунда, что пройдёт быстрее, чем началось, кажется, действуют дома или на ночёвке в доме Арджент, но Лидия спотыкается о невидимые никому, кроме неё и Айзека, осколки чего-то настоящего. Лидии эгоистично проще от того, что ему не легче — всё написано тенями под глазами и на скулах. Для окружающих ничего не меняется, потому что почти никто ничего так и не узнал — ни о зелёном чае, ни о звёздах на потолке, ни о поцелуе на крыльце дома Мартин. Лидия почти убеждает себя, что выходит из игры без потерь — только на уровне груди саднит, — но громкоговоритель хрипит «Айзек Лейхи, вас срочно вызывает мисс Мартин», и тут Лидия чувствует, как почва уходит у неё из-под ног. У них английская литература, все здесь — Эллисон, Айзек, Малия, Эрика, Скотт, Стайлз. У Лидии между лопаток — химические ожоги от взглядов одноклассников, а она сама дышать не может — если раньше кто-то мог ещё подозревать, то теперь она сдаёт себя с головой, стискивая до боли в костяшках авторучку, бледнея на глазах. У мисс Мартин десяток причин вызвать ученика в кабинет, но Лидия кожей чувствует — дело в ней, не может быть иначе. Когда дверь открывается, Лидия вздрагивает и не успевает отскочить — Айзек сталкивается с ней грудью. У него в глазах — пусто, холодно, яростно, и Лидия не понимает — он перегорает пару минут или несколько дней назад. Он отшатывается — так, словно перед ним бетонная стена, о которую разбиться — дело секунды. Лидия не успевает ничего сказать — она и не знает, что говорить, но Айзек быстрым шагом исчезает в толпе студентов. Лидия вдыхает-выдыхает, а потом бросается в кабинет матери, как в омут. — О чём вы говорили? Мисс Мартин поднимает голову и кидает строгий взгляд поверх очков. — Тебя это не касается, Лидия. — Правда? Женщина поджимает губы, и у Лидии руки чешутся потянуться за сигаретами. — Поговорим дома. Иди на занятия. Школьный звонок набатом разрывается над головой, но Лидия поворачивает в другую сторону, прочь от аудитории и пары углублённой химии. Лидия почти бегом бежит за раздевалку — там курят все, даже преподаватели. Лидия никогда там не появляется, но знает об этом месте — сейчас это к лучшему, к счастью. Старшеклассники предсказуемо растворяются в дыму по пути на пары, но Мартин плевать, она закурит хоть перед всем преподавательским составом, потому что сейчас ей никотин в лёгких необходим. — Привет. Лидия замечает Эрику не сразу, только после двух затяжек и прицелено прищуренного взгляда. Эрика прислоняется к кирпичной стене и неторопливо коротко затягивается — кажется, учёба её сейчас откровенно не интересует. Рейес тут же отворачивается так, словно готова притвориться, будто не видит Лидию, — идеальный шанс уйти, сделать вид, что у них ничего общего, но Лидия приближается к ней. Запах ароматизированных сигарет в первое мгновение вызывает приступ тошноты; у Эрики всё со вкусом ментола — дым, жвачка, душа. — Айзек только что вышел от мамы, — будто бы объясняет Лидия, кивая головой на сигарету в руках. Кажется, Эрика понимает тут же. — Не знаю, о чём они говорили. — Думаешь, о тебе? — Как он? — Плохо, — отвечает девушка отрывисто. — Хуже. Плотно сидит на лекарствах. Иногда кажется, что он уже не здесь и никогда не вернётся. Знаю, ты не это хотела услышать. Надпись «шлюха» сегодня закрывает свитер; Лидии кажется, что это что-то значит. Она не может отвести взгляд от кашемира, и Эрика будто бы считывает: — Это не я. Мэл. Лидия докуривает и выбивает ледяными пальцами новую сигарету. Руки не слушаются, зажигалка выдаёт синие искры, и Рейес выбивает огонь из своей, подаёт Мартин. Она затягивается через силу и выдыхает так, словно у неё расчётное время — два выдоха, а потом финал. — Он был сам не свой, когда вышел из кабинета. — Я заеду к нему вечером, — пожимает плечами Эрика. — Значит, теперь… всё? Лидия качает головой — она бы засмеялась, если бы вспомнила, как это делается. — Он сам этого захотел. Лидия знает, что Эллисон бы не промолчала, что она бы обязательно говорила о любви и прочем, но Рейес только криво усмехается. Эрика — не Эллисон, это — лучшее в ней. Мартин не прощается, просто разворачивается на каблуках и тушит сигарету о стену — её ждёт химия, но перед этим хорошо бы вытравить смесь ментола и вишни из души. * Айзек приходит в себя дома, когда ледяная вода затягивает его мысли льдом, останавливая их безумный пляс. В висках пульсируют слова, произнесённые вежливо, правильно, но, по совести, Айзек и без того на волоске, балансирует между безумием и апатией. Айзек не может прокрутить разговор — плёнку заедает, и что-то внутри натужно скрипит, дымится и почти взрывается. «…что происходит у вас и моей дочери?..» Щелчок. Клик. Зажёванные слова попискивают под кожей, пока не превращаются в нечто узнаваемое. «…её ждёт блестящее будущее…» «…не даёте двигаться вперёд…» «…из разных миров…» «…оставьте в покое…» Щедро приправлено «мистер Лейхи», «поймите меня», «я не хочу вас обидеть», но Айзек накачан лекарствами с ног до головы, он уже на одну треть — искусственно выведенный в лаборатории; хотел бы обидеться — не смог бы. Его тошнит, бумажка с нужными пропорциями таблеток летит в мусорку — буквы расплываются под мокрыми пальцами. Айзек скрашивает серые слова в висках яркими капсулами, которые несовместимы друг с другом — что-то общее с ним и Лидией. Айзек не знает, как долго лежит под душем — холодным, пронизывающим, но он разучился чувствовать, кажется. Айзек встряхивает пузырьки — не может разобрать ни слова на этикетке, но ему уже откровенно плевать. Айзек по опыту знает, что немного — это хорошо; значит, больше должно быть лучше. Айзек уверен, что таблетки его не убьют, но спасут от монстра — самого себя. Айзек думает, что проходит от пяти минут до пяти часов прежде, чем он оказывается на кухне перед холодильником. Телефон на стене разрывается от звонка, но Айзек только притворяется, что слышит, — между ним и реальностью колышется пелена забвения. Айзек не знает, как долго чужие руки лежат на его плечах, лекарства подушкой безопасности берегут его от настоящего; хотел бы понять — не смог бы. Айзек помнит сталь в пальцах, чувствует на ладонях красный, липкий, тёплый. Айзек чувствует на губах вкус дома — ментоловый, терпкий, неживой. Айзек отключается на кафеле кухни; кажется, он берёт трубку. Айзек сжимает в руках чей-то смысл — конфетно-фальшивый, но очень важный для кого-то (него). «Я сделал что-то ужасное… Ты нужна мне… Лидия».