Глава 2
— Нет. Это мое окончательное слово, — в голосе Гранана звучала сталь, закаленная невероятной усталостью. — Поймите меня правильно и не примите мой отказ как личное оскорбление. В Сером чертоге — главном зале замка Старограда, царил неуютный полумрак. Тут уже больше десятка пятидневьев не собиралось столько народу и сами каменные, завешанные тусклыми гобеленами стены будто бы отвыкли от толпы. Гости стояли тесной кучкой перед длинным столом с чередой пустых кресел и лавок — старейшины из крупных деревень Старограда и их спутники. Все рослые, отмеченные печатями прожитых лет, с сединой в волосах и с натруженными мозолистыми руками. Младший брат покойного лера выглядел на их фоне мальчишкой. Он стоял у длинного стола, опираясь на него спиной и устало склонив голову к плечу — исхудавший и еще более бледный. Это была уже не бледность книгочея, не выходящего днями из своего кабинета, а бледность измотанного свалившимся на него грузом человека, у которого нет времени на сон. Ему следовало бы принимать гостей сидя в кресле лера, но Гранан подчеркнуто не занимал его, тем самым подкрепляя свой ответ. А они стояли, отвергнув приглашение сесть и показывая ему, как важна эта беседа. — Мой брат умер, но пока тело моего племянника не будет найдено, он остается лером Старограда. Я не приму этот титул. Я просто временно выполняю его работу. — Юный Астор едва ли жив, как бы не тяжело было говорить это… — начал вкрадчиво старейший из прибывших — загорелый Гавел, телесную мощь которого не смогли убавить прожитые годы. — Разве он не вернулся бы или не послал бы весть домой, если бы Эххо — сова не забрала его душу? Я понимаю, что Вам тяжко принять это, но мальчик был слаб здоровьем. Его недуг мог сыграть с ним злую шутку. Его могли убить, он мог заболеть… — Мог попасть в плен, получить ранение, заблудиться… — нетерпеливо продолжил за него Гранан. Факелы не горели, и зал освещал только серый дневной свет, проникающий через узкие высокие окна. — Поверьте, почтеннейший, я перебрал все эти варианты и еще немного. Я отправил людей на поиски во все уголки страны и оповестил всех, кого только мог. Все, что я могу — ждать. И вам советую набраться терпения. Он выпрямился. В сером свете его бледность приобретала мертвенный оттенок. Лесная Тишина стоял в пяти шагах от него, неподвижный, как фигура, вытесанная из камня. Те, кто видел его в первый раз, то и дело косились с осторожным любопытством — живой он или нет? Когда Гранан снова заговорил, его тон растерял твердость. В словах появилась прежняя мягкость, взгляд потеплел. — Будьте гостями в этом замке. Передохните, прежде чем отправиться домой. Если у вас есть другие просьбы, то я готов выслушать вас и помочь. Но титул лера я не приму, пока не увижу тело моего племянника. Надеюсь, не увижу… Пусть Боги будут к вам милосердны. Гранан отвесил им сдержанный поклон и покинул зал через дверь за пустующим креслом лера Старограда. Лесная Тишина, к ужасу и удивлению молодых спутников старост, неожиданно отмер и покорно последовал за ним — сущий голем, получивший приказ своего господина. Он догнал его за дверью. На узкой убегающей вверх лестнице, предназначавшейся для лера и его семьи, куда слуги допускались лишь тогда, когда нужно было очистить ее от пыли и грязи, младший брат покойного лера и дядя непровозглашенного устало опустился на холодные узкие ступени. Кридроки всегда одевались просто, не испытывая тяги к вычурным нарядам и дорогим тканям, и Гранан был верен этой традиции. Темный дублет с высоким воротником и вереницей мелких пуговиц превращал его в жреца-аскета, запертого среди пыльных свитков где-то на краю мира. Он стянул немытые волосы шнурком на затылке, открыв лицо с заострившимися чертами. О его подбородок можно было порезаться. — Я сейчас встану и пойду, — тихо, почти виновато произнес он, обращаясь к Лесной Тишине, который замер рядом с лестницей молчаливой стражей. — Нужно посмотреть бумаги. Нужно поговорить… да… Столько людей приходит в замок, и у каждого сотня проблем. Я их понимаю. Староград обезглавлен, и это всех потрясло, лишило уверенности в завтрашнем дне. То, на что бы не обратили внимания при Майате, теперь кажется сущей бедой. Я их не виню. Люди напуганы, люди просто боятся… Убитая соседом курица раньше была лишь поводом для скандала, а сейчас превращается в огромную потерю. Люди боятся, что Староград падет. Они боятся голода, убытков, беззакония, боятся стать уязвимыми… Я их понимаю. — Можешь стать лером, — так же тихо произнес Лесная Тишина. Гранан грустно покачал головой. — Я могу только убедить их, что пока у нас нет законного лера, я не позволю Старограду пасть. Я попытаюсь, нет, я сделаю… — он тихо простонал и уткнулся лбом в бедро Лесной Тишины. — Я сейчас встану… Сейчас. Нужно разобрать бумаги. Я не могу принять всех лично. Я попросил писать мне письма, отправил писарей, чтобы они помогли тем, кто неграмотен… Еще нужно заняться лекарствами. В лечебнице при храме давно ждут снадобья, которые я составил… Я уже начинаю забывать, когда в последний раз что-то готовил… О-о-о-х… Я сейчас встану и пойду. Еще мгновение. Еще… Тяжелая мозолистая рука Лесной Тишины опустилась на голову Гранана и тот, повернувшись, прижался к ней щекой. Потом перехватил красно-бронзовую кисть и сжал, благодаря за поддержку. — Я, наверное, слишком люблю себя и веду себя недостойно моего статуса, но знаешь, мой милый си-таи, я благодарен тебе за то, что ты отказался уехать с поисковым отрядом. Я бы тут сошел с ума без тебя. Спасибо, сердце мое. Спасибо, что ты со мной. По лицу Лесной Тишины нельзя было ничего прочесть. Даже Гранан не всегда мог разобрать, что он чувствует в тот или иной момент. Но во взгляде, обращенном на него, затаилась вина и боль. Вина не за то, что Астор едва не погиб от его оружия. Вина за то, что его си-таи гнулся к земле под весом свалившихся на него дел. К счастью, Гранан не смог этого разглядеть.***
В тот день Гранан успел сделать все. Одним Богам было ведомо, откуда у него взялись силы. Он несколько часов перебирал письма и записки от подданных, отдавая распоряжения слугам — помочь, наказать, помирить, компенсировать, огласить решение, после пробыл в комнате казначея еще пару часов, после верхом отправился на другой конец поселка — загорелся постоялый двор и огонь едва не перекинулся на соседние дома, потом засел у себя в кабинете, перетирая сухие травы в порошок, растапливая масло, кипятя, помешивая, сцеживая. Потом… Гранан уже плохо помнил, что было потом. Только то, как Лесная Тишина — один сплошной молчаливый укор, снова раздевал его, как большую куклу, обтирал мокрым полотенцем и укутывал в одеяло. Когда он снова открыл глаза — его спальня тонула в сером предрассветном свете. Новый день, полный новых забот и новых надежд, только зарождался за приоткрытым окном. Еще час или два, и поселок, раскинувшийся у стен замка, оживет, а вместе с ним и разбросанные тут и там деревни, находящиеся во владениях Кридроков. Время сбора урожая уже оглашало о своем приходе — скоро покатятся по улицам груженые телеги, скоро ему понесут доклады о том, сколько зерна было собрано и сколько овощей уродило, скоро заговорят об Осеннем празднике. Все это было в будущем, так же, как и встреча со старостами, пожар и разбор писем — в прошлом. Сейчас была только пустота. Пустота и оглушающее безделье, когда никто не стучал к нему в дверь, никто не требовал его присутствия, никто не просил помощи. Гранан лежал на спине и смотрел в потолок, оглушенный этой пустотой и ощущающий себя если не мертвецом, то смертельно больным. Он тихо вздохнул, почти беззвучно. Пустота принесла громадную усталость, от которой не спас его сон. Неохота было даже руку поднимать. Лесная Тишина мирно спал рядом с ним, расслабленно вытянувшись поверх одеяла — громадный лесной хищник, отдыхающий в своем логове. Они уже давно не были близки. У Гранана едва хватало сил на то, чтобы дойти до постели. Сейчас, разглядывая испещренное узорами шрамов тело, он впервые за прошедшие пятидневья испытал что-то похожее на желание. Гранан не хотел его будить. Но стоило ему перевернуться на бок, чтобы лучше рассмотреть возлюбленного, опытный охотник и воин тут же открыл глаза. Он умел просыпаться моментально, словно и не спал вовсе. Гранан встретил его ясный взгляд и успокаивающе улыбнулся, сразу отметая все его тревоги. — Все в порядке, сердце мое, — тихо произнес он. — Я просто любуюсь тобой. — Надо спать, — голос Лесной Тишины был напрочь лишен сонной хрипотцы. Он приподнялся на постели с ленивой грацией все того же чащобного кота и потянулся, пробуждая мышцы. Хитро заплетенные волосы выглядели так, словно он только что уложил их эту замысловатую косу охотника. — Не могу. Больше не могу. Кажется, я отдохнул… — Лесная Тишина едва ли поверил ему, и Гранан ласково провел пальцам по переплетению шрамов на плече, а после — погладил суровую складку между бровями. — Не хмурься. И не переживай. Пока ты со мной, я вынесу все… Он не давал никакого сигнала, никакого намека, но охотник из далеких краев тут же приблизился к нему. Черты лица его смягчились, сильное бедро коснулось ноги Гранана через тонкую ткань разделяющего их одеяла. Темные глаза лесного хищника смотрели внимательно. Он осторожно перехватил длиннопалую руку ученого и уложил себе на поясницу, у самых ягодиц. — Ты хочешь, си-таи?.. — вопрос был не нужен, но Лесная Тишина все же его задал. Он лежал на животе рядом с любовником, с готовностью уперев локти в постель, ожидая любого сигнала, любого приказа, любой просьбы. В сером свете утра его красноватая кожа казалась темной, как старый камень замковых стен. Но если камень был мокрым и холодным, то жар тела Лесной Тишины ощущался даже через преграду ткани. — Хочу, — Гранан облизнул сухие губы, неожиданно ясно сознав, чего желает. — Очень хочу… Но, — он остановил его, когда воин охотно приподнялся. Перехватил широкое запястье и, повторяя его же движение, вынудил твердую ладонь нырнуть под одеяло и застыть на его собственном бедре. Жар этого касания заставил самого Гранана вздрогнуть. — Люби меня. Ты меня. Понимаешь? — он почти просил. Никогда у них не было так. Никогда Гранан не предлагал этого никому. Да разве у него было на это время? В тот год, когда они встретились, сам Гранан был не сильно старше Астора. — Не могу! Я… Гранан торопливо приложил палец к его губам и покачал головой. Тонкие внимательные пальцы спустились по дорожке волос к паху Лесной Тишины, обняли тут же отозвавшийся член, погладили толстое кольцо, венчающее головку, и отпустили. — Ты можешь, сердце мое. Ты все можешь, — Гранан снова взял его за руку, поднял ладонь к губам и поочередно поцеловал подушечки пальцев. Кожа здесь была немного мягче, чем на ладонях. — У тебя десять замечательных пальцев. Подари мне хотя бы один, и я обещаю отблагодарить тебя с лихвой. Он очень надеялся, что изумленный любовник правильно поймет так и не ставший родным язык и за нож не схватится. И Лесная Тишина его понял. — Тебе… — Мне будет хорошо. Прошу тебя, — Гранан сжал его ладонь и снова поцеловал ее, теперь в самый центр. — Не жалей меня. Позволь мне забыться. Позволь хотя бы десяток минут ничего не решать. Лесная Тишина ответил низким поклоном-кивком. Больше он не сказал ни слова, никак не выразил протест. Гранан не стал поворачиваться к нему спиной. Он не хотел терять его из виду даже на мгновение. Если бы Лесная Тишина попросил — он бы повиновался. Но Лесная Тишина не просил. Ладонь, которую он только что целовал, решительно отбросила одеяло и нырнула между его бедер. Они лежали лицом к лицу, и Гранан видел, как каменеет от волнения лицо любовника, когда его мозолистая ладонь изучающе поглаживает нежную кожу паха и ягодиц, готовясь к большему. Он сжал широкое запястье воина своими бедрами, давая понять, что готов. В следующую минуту сильные руки с узором из шрамов уже прижимали его к груди, как испуганного ребенка. Гранан обхватил Лесную Тишину за шею и прижался в ответ, слыша, как бьется под красноватой кожей сильное сердце. Потом он уловил знакомый пряный запах масла, хранящегося на прикроватном столике, и ощутил скользкие пальцы, с силой разводящие его ягодицы. Проникновение было болезненным ровно настолько, чтобы все тяжелые мысли вылетели из головы. Гранан не сразу, но подчинил себе тело, заставив мышцы разойтись под напором, и смело принял в себя мозолистый палец. В начале было просто больно, но стоило взглянуть в глаза любовника, где зрачки затопили радужку, услышать, как ускоряется его дыхание, чтобы ощутить, как разгорается собственное желание. Его плоть налилась, и Гранан прижался ею к оживившемуся члену Лесной Тишины, толкаясь в такт пронизывающим его толчкам. Одной рукой охотник из дальних лесов придерживал его, вторая двигалась, пуская палец (или уже пальцы?) все глубже и глубже. Гранан обхватил его бедрами, прижался сильнее, выплескивая пылающее внутри пламя. Их члены ожесточенно терлись друг о друга, словно штурмовали тела невидимых любовников. Утренняя прохлада отступила перед жаром двух тел. Капельки пота заскользили по коже. Пальцы — да, уже пальцы, Гранан был в этом уверен — коснулись заветной точки внутри, случайно, но младший брат лера моментально отозвался стоном. Он хотел перехватить его руку, показать, направить, но любовник справился и без него. Короткие толчки превратились в поглаживания. Мозолистые подушечки мяли и давили ту точку внутри него, от которой перед глазами плясали радужные круги, пока Гранан не выгнулся, крича от удовольствия, и не испачкал любовника своим семенем. — Спасибо… — прошептал он, оставляя на губах Лесной Тишины рассеянный, но жаркий поцелуй. — Спасибо, сердце мое… — Рано, — глухо отозвался охотник. Но в глазах его была лишь щемящая нежность. Он не дал ему отдышаться. В сером утреннем свете легко уложил на смятую постель. Крепко придержал ноги, не давая их свести, и приник ртом к его уже опавшему члену, снова заставляя его налиться кровью. Он вылизывал его, крепко удерживая бедра широко разведенными. Вылизывал со звериной жадностью, торопливо и хищно. Вылизывал каждую складку, каждую венку, проникал языком в каждую щель. Он не давал ему уползти, когда от возбуждения туманился рассудок, а касания языка были слишком острыми. Он даже взял его языком, доведя Гранана почти до слез и заставив выгнуться до хруста в позвоночнике. Когда он излился вновь, Лесная Тишина собрал каждую оросившую кожу каплю и только тогда отпустил его — измученного, но обновленного. Это было то немногое, что он мог для него сделать.