Fleur.Бабочка

Деймон стоял в центре главного зала, где пару часов назад все веселились и танцевали. Теперь каждый, кто присутствовал на Рождественском балу, сидел на стульях обитых черным бархатом и держал в руках угольно-черные свечи. Деймона нисколько не удивляло и то, что всё и все были в черном. Не было ни намека на синий или серый цвета. Он понимал, что в мире вампиров полумер не бывает. Ты либо любишь, либо нет. Либо умер, либо жив. Черное или белое. Жизнь или смерть. Свадьба или похороны. Нет никаких: «Я не знаю, что чувствую» или «Он на грани жизни и смерти». Здесь никто не говорил о своих заслугах, никто не хвастался траурным нарядом. Никто даже не пытался сказать пару слов о Дереке. Молчание – это традиция, это дань уважения, это незыблемый закон. Все свидетели смерти Тринити просто сжимали свечи и ждали, пока на сцену взойдет дочь Дерека. Речи Мари они ждали больше, чем возможности разойтись по домам. Деймону даже показалось странным, что абсолютно все: и представители кланов, и свита, и просто те, кто знал Древнего, собрались на похороны. Но если бы это было единственной странностью. Почему-то все девушки клана Тринити стояли. Никто из них, а отличить их было легко, каждая имела на запястье метку «Trinity», не смел садиться на стул. А свободных стульев было не меньше двух десятков! - Это правило. Ни одна девушка Тринити не имеет права занять свободное место, пока не придет хозяйка, – шепнула Деймону белокурая вампирша, увидев, как тот косо смотрел на девушек. - Мне кажется или ты должна молчать, как все здесь? – так же тихо спросил Сальваторе. - Мне кажется или ты должен сидеть, как все гости? - ответила Кларисса. Конечно, она знала Деймона, знала его принципы и привычки, знала, что из уважения к Мари он тоже не займет место среди гостей. Недаром Дерек всегда хвалил ее за наблюдательность, пускай и порой излишнюю. Деймон хотел ответить Клариссе, что ждет Марианну, потому и не может сесть, но тут на лестнице показалась сама Мари, и он решил оставить разговор с Кларой до лучших времен. На Мари было черное шифоновое платье с кружевным узором. В другой ситуации оно бы показалось излишне траурным, но не здесь. Лицо девушки было белее снега за окном, а всегда радостные теплые глаза наполнены грустью и отчаяньем. Спуститься самостоятельно она не могла, ноги подкашивались, каблук не мог найти опору. Деймон даже собирался подбежать к девушке, чтобы помочь, но Ребекка опередила его. Она взяла подругу под руку и вместе они благополучно спустились в зал. Бекс оказалась здесь весьма полезной. Она не только помогла преодолеть лестницу, но и довела Мари до сцены, за что Деймон мысленно поблагодарил ее. - Знаете, буквально пару часов назад я уговаривала отца произнести речь. А сейчас здесь стою я и мне нечего вам сказать. Вы хотите слышать, каким важным персонажем он был в истории вампиров. Хотите знать, как много побед он одержал. Вы, циничные твари, сидите здесь, потому что вас обязывает традиция и совесть. Никто из вас не испытывает даже части той скорби, что пожирает меня изнутри! – тихо сказала Мари, теребя в руках маленький белый конверт. – Я не доставлю вам такого удовольствия. Хоть раз в жизни вы услышите что-то, кроме историй о славе и признании. Никто даже не подумал ее прервать. Деймон был готов поспорить, что каждый сидящий на стуле «почетного гостя» мысленно окрестил ее «убитой горем девчушкой, незнающей, что говорит». - Так вот.. Девятьсот лет назад, когда я хоронила мать, я так же не знала, что мне сказать. Тогда папа подошел и, взяв меня за руку, прошептал: «Никогда не говори то, что они хотят слышать. Говори то, что диктует тебе сердце». Тогда я еще не знала, что этот совет мне пригодится. Папа забрал меня после похорон и растил в течение девяти веков. Он заботился так, будто я - последнее, что есть в его жизни. Теперь я понимаю, что так оно и было. – На глазах девушки появились слезы. Мари даже не попыталась их смахнуть. – Тогда я знала, что могу положиться на него. Могу доверить ему свою жизнь. А кому мне довериться теперь? Кто всегда будет ждать меня дома? Думаете это легко – знать, что на тебя оставили 39 вампиров, которые тоже хотят поддержки? Поверьте, я не давлю на жалость, отец не учил меня этому. Я просто хочу сказать, что это произошло слишком рано. Я не была готова потерять его. И мне кажется, что даже знай я о планах Клауса, я все равно не смогла бы отпустить папу. Знаете, тот момент, когда в твоей душе все рушится, когда розовые очки трескаются, и ты понимаешь, что надо взрослеть. Я никогда не была и не буду готова к этому моменту. Но он снова и снова происходит, добивая меня. В зале повисла тишина. Лишь прерывистое сердцебиение Мари эхом отдавалось в голове. Близилось завершение, но, кажется, и этих слов Деймон не вынес бы без порции виски в его организме. - Я просто ребенок. Эгоистичный ребенок, который не смог отпустить мать и боится отпустить отца. Но мне пора взрослеть, а, значит, пора сказать это… - Мари всхлипнула. - Прощай папа… Я опускаю тебя, как когда-то ты заставил меня отпустить её… Все свечи вдруг погасли. Деймон сморщил нос. Он решил, что больше ждать нельзя. Он должен поговорить с Мари. Сальваторе решительно двинулся к сцене, расталкивая растроганных вампиров, желавших высказать соболезнования. Но уже около лесенки, ведущей на помост, он остановился. Рядом с Марианной стояла Ребекка и что-то тихо говорила. Деймон прислушался. - Я могу остаться с тобой. Тебе вовсе не обязательно отправлять меня обратно… - нервно говорила Ребекка. - Я не отсылаю тебя. Я просто прошу: передай это ему. Он должен знать, – ответила Мари, протягивая в руки Бекс тот самый конверт. - Хорошо, – ответила Бека и, бросив взгляд в сторону двери, добавила, – я отдам ему письмо, но обещай, что за время моего пути ты не сделаешь ничего, что навредило бы тебе! Ты поняла меня? - Да, да, поняла. Только быстрее, пожалуйста, быстрее, Бека… Ребекка обняла Мари на прощание и отправилась к двери, сжимая в руке маленький прямоугольник, исписанный глупой чернильной искренностью. Деймон понял, что такого момента уже не будет и нельзя его упустить. Он снова бросился к девушке, не осознавая, что сегодня так до нее и не дойдет. Ребекка схватила Деймона за локоть и, больно сжав, притянула к себе. - Ты не пойдешь к ней. Она не хочет видеть тебя, – сказала она, стараясь не привлекать к себе внимание. Но гостям и так было не до них. Вампиры выстроились в очередь, ожидая, пока Марианна соберется с мыслями и начнет принимать соболезнования. - Ты не помешаешь мне! – ответил Деймон, пытаясь вырвать руку. - Еще как помешаю, – прорычала Ребекка и, обхватив другой рукой голову Сальваторе, свернула ему шею. *** Клаус стоял посреди коридора и трясущимися руками открывал конверт. Он знал, от кого это письмо, хотя не видел, кто доставил его. Бумага пахла персиком и малиной. Эти два запаха всегда были визитной карточкой Мари. Наконец, развернув письмо, Клаус начал читать. «Прежде всего, хочу сказать, что ты не заслужил ни слова из того, что я написала. Лишь совесть сейчас заставляет меня выводить эти слова на бумаге. Медленно и аккуратно выводить искренние предложения, которые я не должна говорить. Но так меня воспитали. Так меня научил отец. Он всегда твердил мне, что нужно успеть, не важно как, сказать вовремя то, что должен. И он был прав. Жаль, что я так и не успела сказать ему это… Ты не заслужил этого, но я простила тебе смерть матери. Я поверила тебе, когда ты признал меня своей семьей. В душе я лелеяла надежду о том, что ты еще помнишь значение этого слова - «семья». Но ты забыл. Ты убил всю свою семью за то, что они не приняли тебя. А мою за что? Мои родители никогда не хотели убить тебя! Но ты все равно это сделал. Ты лишил меня семьи, Клаус. Ты сказал, что сейчас мы похожи, потому что одиноки. И в этом ты прав. Вот только ты убиваешь людей от этого одиночества, а я пыталась сохранить все, что у меня было. Точнее все, что у меня осталось, после тебя. Я никогда не хотела быть похожей на тебя. И никогда не буду. Но, знаешь, я все равно буду тебя любить. Потому что тебе это нужно. Нужно больше, чем мне. У меня остались друзья. А у тебя? Что осталось у тебя? Можешь не отвечать. У тебя всегда буду я. Я буду ненавидеть тебя, буду мстить, но все равно останусь твоим другом. Ты не заслужил этой дружбы, но я буду. Буду рядом. Потому что папа учил меня прощать. Папа научил меня видеть в тебе добро. И я до последних секунд своей жизни буду видеть добро там, где его нет. Это глупо, но я попытаюсь. Мари».