***
- Ха-а-айда, детка, я вернулся, - стягивая перчатки с рук, игриво пропел Джим из холла комендатуры. Никакого ответа не последовало. Решив, что супруга, видимо, отлучилась на конную прогулку, которую она часто любила совершать в одиночестве, Джеймс, почувствовав некоторое облегчение от представившейся возможности побыть наедине с собой, принялся избавляться от верхней одежды. После вынужденного визита к Гиммлеру желание увидеться с имеющей слишком уж много общего со своим дядей племянницей пока не возникало. Внезапно умиротворяющую тишину нарушил звон разбившегося стекла. Насторожившись, Джим остановился и прислушался, но так как никаких более звуков не последовало, он пошёл дальше, в гостиную. Компанию супруге по обыкновению составляли две овчарки, мирно лежащие у ног хозяйки. Желание общения с животными со стороны его жены было связано отнюдь не с новомодным в рейхе стремлением соответствовать кодексу истинной арийской женщины – некой амазонке, которая должна в обязательном порядке уметь ездить на лошадях, стрелять, водить машину и владеть в совершенстве кулинарным искусством, а во врожденном доверии и любви к братьям нашим меньшим, что, пожалуй, являлось единственной добродетелью своенравной фрау Мориарти. Если бы не бутылка шнапса в руке не в меру хмельной в самом разгаре дня супруги, то Джиму, наверное, не было бы каждый раз столь печально от напоминания о своем семейном положении. Остатки напитка на дне поставленной на стол бутылки шумно всколыхнулись, и Хайда наконец подняла глаза на прибывшего мужа. При более детальном рассмотрении Джим заметил, что жена была ни столько пьяна, сколько чем-то расстроена. Вместо привычного прозрачного льда глаза затопила чуждая синева, а на бледных щеках выступил лёгкий румянец, превращая его красивую бесчувственную куклу в живую, тёплую женщину. Джим мазнул взглядом по свободно рассыпавшимся по плечам волосам, по ключицам, обтянутым почти прозрачной кожей, сквозь которую отчётливо проступала часто пульсирующая под воздействием алкоголя крупная вена; проследил взглядом за будто нечаянно соскользнувшим с плеча краем халата и остановился на обнажившейся красивой формы груди. Тяжелое возбуждение медленно, но верно начало оседать в паху, а в груди, в том месте, где должно было находиться сердце или душа, ощущался нечеловеческой силы голод, который был никак не связан с желанием трахнуть его всегда и на все готовую детку. Отчего-то захотелось зарыться носом в шёлк волос, почувствовать прохладные губы и горячее дыхание на своём лице, груди и только потом на члене; хорошенько распробовать и ощутить послевкусие нового, неизведанного, не столь примитивного, как прежде, чувства; заглушить ранее не испытываемую и не понятную сейчас тоску, накрывшую его подобно чуме - без права выбора и надежды на благополучный исход. - Я скучала, Джимми, - указательный палец коснулся капризно искривившихся губ, а до этого скрещенные ноги теперь были широко раздвинуты. Шёлк ткани свободно струился вдоль обнаженных стройных бёдер цвета топлёного молока, контрастируя с темнеющим треугольником между ними. Джим бросил красноречивый взгляд на практически пустую бутылку шнапса, а затем – на осколки от разбитого бокала, находящиеся в опасной близости от ступней жены. - Ты воспользовалась беспроигрышным средством скрасить своё непродолжительное одиночество, - с беззлобным сарказмом заметил он. Лукаво улыбнувшись в ответ, Хайда подозвала к себе одну из овчарок. Мощное тело животного грациозно поднялось с пола и, играя мускулами, проступающими через лоснящуюся шерсть, неторопливо приблизилось к хозяйке. Собака лизнула руку, медленно двигающуюся между бёдер. В следующий момент рука оказалась на собачьем загривке. Игриво теребя за ушами и вздыбливая шерсть, Хайда мягко подталкивала псину к оральным ласкам. Чернильная бровь на всегда кажущемся бледном из-за контраста красок лице гауптшарфюрера взлетела вверх, а уголки губ дрогнули в растерянной улыбке. Облокотившись предплечьем о комод, Мориарти наблюдал за разворачивающимся перед ним действом, превратившись в стороннего зрителя. - Мне было так одиноко без тебя, - томно изрекла фрау Мориарти, чуть запрокинув голову назад и подавшись навстречу пока нерешительному, но старательному животному. Длинный и широкий язык скользил вдоль клитора, время от времени сменяясь на чуткий мокрый нос, жадно вбирающий в себя запах человеческого существа. На лице женщины читалась похоть: в смотрящих на Джеймса в упор глазах радужку полностью поглотили расширившиеся зрачки, а на губах плясала достойная блядей ада ухмылка. Одна рука лежала на подлокотнике дивана, а вторая утопала в шелковистой шерсти старательно вылизывающего её промежность кобеля. Привычно-надменное выражение лица гауптшарфюрера приняло брезгливое выражение. Джиму было невообразимо тошно. Тошно от зрелища, представшего перед ним, тошно от своей жены, но куда больше прочего его выворачивало наизнанку от собственного приступа слабости по отношению к маленькой дряни. - Пожалуй, не буду мешать тебе и твоим четвероногим друзьям, - утратив всякий интерес к оргии, разворачивающейся перед ним, равнодушно изрёк Джим, направившись в сторону спальни. Флер томности и высокомерия моментально сполз с лица молоденькой фрау. Оттолкнув обслуживающего её кобеля, Хайда чуть подалась вперёд, выкрикнув вслед удаляющемуся супругу с прорывающейся в голосе обидой: - Так, значит, ты его все-таки трахаешь?! Трахаешь своего доктора! Остановившись, Джим обернулся, демонстрируя медленно расползавшуюся на губах улыбку. С видимой неторопливостью приблизившись к супруге, он нагнулся к ней и вкрадчиво спросил: - Прости, что ты сейчас сказала? От не сходившей с мраморного лица улыбки на фоне мертвенно-глянцевого взгляда рептилии холодило кровь. Вскинувшись в попытке стряхнуть с себя гипнотической силы воздействие, волнами струящееся от супруга, Хайда с вызовом встретила его взгляд и, чеканя каждое слово, произнесла: - Не стоит делать из меня дуру, Джим. Я тебя неплохо изучила за время нашего брака, - неожиданно уголки губ женщины дрогнули в улыбке. Она подняла руку вверх и указательным пальцем медленно прочертила невидимую линию по лицу супруга - от скулы к губам - и, замерев, долго вглядывалась в глаза напротив. - Все мертво, правда, милый? - она продолжала улыбаться, но обычно отполированный до блеска хрусталь в глазах утопал в не пролившихся слезах. Время будто замерло, пространство сузилось, а от в миг ставшей невыносимой тишины зазвенело в ушах. Завершив линию на подбородке, Хайда уронила руку на колени. Выпрямившись, Джим оставил супругу и подошёл к небольшому бару. Выбрал из имеющегося ассортимента отменное вино из прославленной провинции Шампань и, подхватив пару чистых бокалов с полки, устроился у стойки. - Думаю, стоит опробовать шампанское из отборных сортов винограда. Комендант Пистер горячо рекомендовал его, - стоя спиной к супруге, непринуждённо заметил Мориарти, откупоривая бутылку с элитным напитком. - Разумеется, дорогой, - равнодушно поддержала его Хайда и бросила взгляд на стол в поисках своего мундштука и сигарет. – Зачем тебя вызывал дядя? Рука дрогнула и несколько капель пролились мимо, растекаясь по наружной стенке стаканов. Обернувшись, Джим настолько приторно улыбнулся жене, маскируя свою заминку, что самому стало противно от нескончаемого фарса, именуемого их браком. - Детка, ты не встречала сегодня Морана? – игнорируя вопрос жены, поинтересовался Джим и сделал глоток шампанского. – Мм, очень не дурно, милая. У коменданта отменный вкус. Хайда поднялась с кресла и, ступая босыми ногами по толстому ворсу ковра, усыпанного крошечными осколками от разбитого бокала, приблизилась к супругу. Ни один мускул не дрогнул на её точеном лице, лишь скопившиеся в глазах слезы наконец скатились по щекам, засвидетельствовав её уязвимость. Выхватив наполненный до краев бокал из рук супруга, она поддержала его лживо-слащавый настрой одной лишь улыбкой и вернулась обратно, взаимно оставив вопросы без ответов.***
Моран нашёлся сам чуть позже в осиротевшей комендатуре. Комендант Пистер, как стало известно, отлучился по делам на неопределённое время, не забыв взять с собой секретаря. Замещать лагерное начальство по медицинской части было разумно вверено главному врачу «Бухенвальда» Карлу Вернету, а исполнительно-надзирательной блок был оставлен на попечение редкого садиста Густава Хайгеля, питавшего хоть и неясного происхождения, но совершенно точно некие чувства к Мориарти. Иначе объяснить не угасающее внимание начальника лагерного карцера к сотруднику службы безопасности не представлялось возможным. Кроме прочего, о временной кадровой перестановке Мориарти поспешил сообщить не кто иной, как Хайгель, за ужином в полупустой столовой, подсев к нему за стол. Стоял вечер, а уходящий день весны никак не желал прощаться и уступать место пока ещё не привычно поздно опускающимся сумеркам. Уверено вошедший в хорошо протопленный и светлый кабинет комендатуры обершарфюрер Моран резко остановился, заметив свое непосредственное начальство, восседавшее за столом, обложенным папками с документацией. Мориарти оторвался от бумаг и поднял глаза на подчинённого. Оторопевший офицер быстро нашёлся и, вскинув руку в привычном жесте нациста, вытянутся в струну, щёлкнув каблуками начищенных до блеска сапог. Джим досадливо скривился. - Прекрати, здесь никого нет, кроме нас. - Прости, привычка, - несколько расслабившись, эсэсовец, тем не менее продолжал топтаться около стола, пребывая в не свойственной ему нерешительности. Джим смерил того подозрительным взглядом исподлобья и довольно холодно произнёс: - Сядь, Себ. Когда Моран, подхватив первый попавшийся под руку стул, расположился к нему в пол-оборота, Джеймс напрямик спросил: - Что произошло за то время, пока меня здесь не было? Во взгляде Морана, брошенном в ответ, отчётливо читалось все, что он думает о своём проницательном руководстве, но более, чем странная реакция адъютанта на его появление в лагере не располагала Мориарти к язвительным шуткам по случаю. - Моран, - весомо повторил Джим, вперевшись в него тяжёлым взглядом, который, как он знал, обершарфюрер переносил не без труда. Себастьян положил руку на стол и тяжело вздохнул. - Я не мог им помешать. - Джон? – догадался Мориарти. Разумеется, Джон – единственное слабое место, о котором известно его жене. - Да, - кивнул Моран. – Хайда приходила к нему... Мориарти уже не слушал. Вскочив из-за стола и, накидывая плащ, он перебил его: - Где он? - Успокойся, Джим. Твоя жена спелась с Пистером… Закончив проверять кобуру, Мориарти поднял на него глаза. Как бы не хотелось Морану, но ничего, кроме стальных переливов, покрывающих черноту глаз, он разобрать не мог. Боялся ли Джим за Ватсона, злился ли он сейчас на свою «детку», чувствовал ли хоть что-то? Скандальные слухи о предпочтениях любвеобильного офицера СС, ходившие в узких кругах, не утихали несколько лет на зависть конкурентам, только о наличии фаворитов среди его любовников или любовниц никто ничего не слышал. Привязывался ли он к кому-то, любил ли он когда-то? За все то время, проведённое бок о бок с ним, зная и храня в строжайшем секрете сокровенное о нем, он так и не смог разгадать до конца ребус под названием «Джеймс Мориарти». Джим замер, внимательно рассматривая продолжавшего сидеть в задумчивости подчинённого, а затем рявкнул: - Встать! Моран нехотя подчинился приказу и двинулся за уже скрывшимся в тёмном коридоре гауптшарфюрером. - Где он? – под гул каблуков, эхом отражавшимся от стен комендатуры, вновь поинтересовался Джим у шедшего рядом с ним офицера. - В карцере. Мориарти ничего не ответил, продолжая идти, но Моран даже при тусклом освещении коридорных ламп успел заметить набежавшую на его лицо нездоровую бледность, плотно сжатые губы и заострившуюся линию скул. Не выдержав, Себастьян схватил гауптшарфюрера за плечо, вынудив остановиться, и развернул к себе. - Ты не пойдёшь туда, Джим. Мориарти расплылся в улыбке, а затем его и без того большие глаза округлились в притворном испуге, придав лицу знакомую карикатурную гримасу. - Не ходи туда, Джимми, - ломая голос, ехидничал офицер. - Там водятся привидения, Джимми.- Затем чуть отстранившись от него, примирительно похлопал Морана по плечу. – Брось, Себ, не впервой. - Ты можешь сколько угодно паясничать, - не разделяя шутовского настроя начальства, спокойно парировал обершарфюрер. – Только это вряд ли тебе поможет. Пистер дал указания никого не пускать к Ватсону. Мориарти поморщился, отмахиваясь от предостережений Морана, но тот, будто не замечая пренебрежительного отношения к своим словам, невозмутимо продолжал излагать факты: - Хайда обвинила Джона в попытке изнасилования. Ироничный настрой гауптшарфюрера улетучился вместе с ухмылкой, игравшей на его губах. - Слышишь меня, Джим, - давил на него Моран. - Закрыть ничего из себя не представляющего чехословацкого доктора в карцере - это не просто развлечение жены многоуважаемого гауптшарфюрера Мориарти. Нет, Джим, Ватсон теперь числится в незавидном статусе насильника племянницы самого рейхсфюрера СС. Так что не жди от Пистера исполнения твоих указаний касаемо дальнейшей судьбы арестанта. И на Хайгеля не рассчитывай. Он не посмеет нарушить приказ коменданта, а уж досадить тебе лично - это его самые смелые эротические фантазии. Вряд ли ему ещё когда-нибудь представится шанс послать тебя. Кончит сука от счастья. Джим молча выслушал до конца, глядя куда-то в сторону и периодически нервно кивая на его доводы, а после того, как Себастьян закончил, повернулся к нему и, схватив за воротник плаща, бросил к противоположной стене: - Мне плевать, - прошипел он, прижимая его к ледяному бетону спиной. - Я, твою мать, офицер службы безопасности, а не лагерная псина. Пистер подчиняется мне, а не я ему! Слышишь меня, Себ?! Мне! Если бы Себастьян не знал Джима так, как его знал он, если бы он не видел его в минуты поражений и отчаяния, если бы он искренне не желал ему хоть как-то помочь, видя, как разрывается его сердце от постоянного притока в него чужих страданий, если бы он не знал, что это сердце есть… Если бы… Тогда бы он точно поверил, что Мориарти безумец. Чертов тщеславный безумец. Искривленные вспышки золота почти полностью поглотили тихо плещущиеся тёмные воды океана глаз, уголки губ дрогнули в подобие улыбки, а вспотевшие под кожаным воротом плаща ладони соскользнули вниз. Напряжение ощутимо спало. Дышать стало легче, но в следующее мгновение Моран, глухо застонав, согнулся пополам, прижимая руки к паху, в который гауптшарфюрер въехал коленом. Щелчок зажигалки, сигаретный дым и тихий хриплый голос герра Мориарти, любезно оповестивший об их дальнейших планах на вечер под аккомпанемент ругани кривящегося от боли у стены офицера. - Сейчас ты соберешь свои яйца в кучу, Моран, - резюмировал Мориарти, медленно выпуская дым из лёгких. – И мы пойдём в карцерный блок в гости к заждавшемуся нас Густаву. Отшвырнув сигарету в сторону, Джим уверенно стянул кольцо с пальца и бросил его в карман плаща.