Перо Света и Крылья Тьмы

Астрид хрипло и как-то слишком резко втянула воздух, прижав Мэй к себе ещё ближе, словно боялась, что её отберут. Все семеро демонов приходятся ей теми, кому она может довериться, и все же какой-то страх мешал ей попросту расслабиться. Она боялась того, что они увидят окровавленные тела, или же боялась, что они решат, будто Астрид, под воздействием Защитного Механизма, будучи не в состоянии здраво мыслить, убила Мэй? А жители деревни рьяно хотели её защитить? Нет, Астрид представляла об этом с жутким содроганием. Иккинг должен, он просто обязан ей поверить. Мэй погибла, но если Астрид обвинят в её смерти, Хофферсон не выдержит. По мере приближения глаза каждого из летевших к ней друзей расширялись от удивления и неверия. Даже Эрден, увидев, какой ущерб и последствия оставили за собой Сумрачные Охотники, выглядела удивленной. Астрид склонила голову, прижимаясь лбом к груди Мэй, словно она безумно устала. Хотя, впрочем, так оно и было. Она была действительно слишком измученной. Хотелось закрыть глаза и провалиться в забытье, чтобы никогда не возвращаться к воспоминаниям об этом отвратительном дне. Она никогда не сможет любит Карнлагс. Если доживет до следующего. — Астрид… — изумленно и несколько боязливо прошелестел Иккинг, плавно приземляясь рядом с ней. От его тихого голоса у Астрид вновь выступили слезы. Они ведь не так давно веселились на празднике. Не так давно Астрид танцевала вместе с Иккингом и чувствовала, как от радости она взлетает, хотя сейчас ей точно отрезали крылья. Ещё утром она не видела на горизонте таких жутких последствий. Ещё совсем недавно Мэй сравнивала её с принцессой, ещё недавно создавала ей этот образ… Это было так недавно, совсем недавно, у Астрид в ушах ещё раздается восхищенный голос Мэй, и от этого она не может сдержать слез, и её плечи начали мелко подрагивать, — Что. произошло? Почему ты здесь?.. Хофферсон взглянула на него взглядом настолько уставшего и запуганного человека, что ей показалось, что она почувствовала, как сердце Иккинга дрогнуло. Эрден подошла к ней, и из удивленного её лицо превратилось в шокированное, когда она увидела мертвую девочку в руках Астрид, с такими повреждениями, что у Рестрейнд мурашки по коже пробежались. — Мэй… — хрипло произнесла она, впервые назвав Лэндон по имени. Её кулаки сжались так сильно, что ногти впились в ладонь, и боль была ощутима даже сквозь ткань защитных перчаток. Хофферсон увидела, как на её скулах пролегла тень из-за того, что Рестрейнд с силой стиснула зубы, — Она. — Убили, — отрезала Хофферсон надломленным голосом, аккуратно положив Лэндон на землю, обняв себя руками, словно ей было безумно холодно. Она склонила голову, тихо произнеся: — Её убили жители. — Это ты сделала? — изумленно произнес Сморкала, указав на гору тел, чье жуткое зрелище и представляло из себя вышеупомянутых жителей, — Ты их убила? Всех? — Не она, — пробормотал побледневший Рыбьеног, а потом развернул свой блокнот и, сопоставив какие-то факты, произнес, — За неё это сделали другие. — Ты на что намекаешь? — спросила Забияка, глаза которой подозрительно блестели, надрывающимся голосом. Она уже не могла сдержать слез, ведь они с Задиракой очень любили Мэй и её нерушимый энтузиазм и усердие, что она проявляла в освоении медицины, хотя для такого ребенка, как она, это было очень трудно, но Мэй не сдавалась. Задирака не плакал, но его губы подрагивали, как если бы он хотел расплакаться, как ребенок. Астрид согнула руки, чуть раскрыв ладони. Перо Света, материализовавшись прямо из золотых частиц, замерцавших в воздухе призывным теплым светом, держалось над её раскрытыми пальцами, зависнув в пространстве. — Откуда оно?! — воскликнула Хедер, ошарашенно продолжая вглядываться в гору тел и мысленно начиная понимать, что к чему, — Мы ведь специально поместили его в футляр и спрятали… — Я призвала его, — сухо ответила Астрид, начиная приподниматься на негнущихся ногах. — Призвала? — переспросил Корн, до этого молчавший все время. — Я же говорил!.. — сбивчиво произнес Рыбьеног, подходя к Иккингу и указывая ему на записи в своем блокноте, — Всего Покровителей семь, и, судя по всему, Астрид, будучи седьмым, переняла магию первого! Получается, что существует определенные цикл Покровителей! Перо нарекает избранного Покровителем раз в тысячу лет. Ариес был вторым Покровителем и повелителем крови и плоти, мог создать живое существо, Тарос был третьим, он мог преобразовывать собственное воображение в реальность, созидая, но когда он стал безумен, это была большая утрата, Лирдейл была четвертая, она могла управлять тьмой и любыми её видами, могла заставить кого угодно ослепнуть или попросту заставить тьму поглотить любое существо, Бьерн был пятым и величайшим Покровителем, он мог повелевать любыми видами материи, когда он погиб, Перо исчезло, а потом материализовалось в руках его сына, который передал его Игнису, шестым Покровителем спустя ещё одну тысячу лет стала Хартфис, она могла преобразовывать и деформировать собственное сердце, тела других или предметы любым удобным для неё образом, а седьмым стала Астрид, у неё та же магия, что у первого… — Ты первого не назвал, — тихо произнес Иккинг, глядя на Рыбьенога огромными глазами. — Первого никто не знал, — Рыбьеног говорил правду, так как Астрид нашла слишком мало информации о нем, даже имя его не было известно, — У него даже не было прозвища, его практически никто и никогда не видел, но видели его магию, — Ингерман посмотрел Астрид в глаза, — Он открывал разломы в иные миры, позволяя существам оттуда проникать в наш… Он ломал само пространство, впускал на поверхность тех, кто даже в самых необычных снах присниться не могли, если бы о нем и его победах было известно чуть больше, возможно, этот Покровитель стал бы величайшим, обогнав Бьерна. Получается у Астрид есть… — Такая сила, что она способна разгромить целую армию одними только способностями с Пером, — прошептала Хедер. В её глазах была гамма различных эмоций, но сквозь них не могла не пробираться некая радость, ведь это означало победу Игниса. Если достаточно развить способности Астрид, то Хофферсон станет настолько сильной, что это будет за пределами их понимания. Если сейчас как боец, стоит практически на одном уровне с Хедер и Сморкалой, то что станет, если начать развивать её магию? — Сила?! — проревела Астрид, а её слезящиеся глаза вспыхнули настоящим бешенством, — Да, во мне есть сила, и вот, чем это закончилось!!! — она указала на Мэй дрожащей рукой, — Она погибла!!! Я даже… п-попрощаться не успела… — девушка почувствовала жжение в глазах. Она вновь плачет. «Ты такая слабая, ты слабая до невозможности… Плакса, плакса…» — Астрид, — Иккинг протянул руку и коснулся её плеча. Остальные молчали, но в их глазах читалось стойкое напряжение. Они сами грустили по Мэй. Это читалось по сжатым кулакам, стиснутым зубам и проступающим на щеках скулах, — Её погубила не ты, а люди. Их жестокость, но не ты, понимаешь?.. — Нет, я! — заорала она и резко отстранилась от Иккинга, — Если бы во мне не было никаких сил, то никто не пришел бы на праздник… Никто бы на нас не напал… А телепорт, — Хофферсон резко подошла к Эрден и схватила её за ворот формы, хотя и Рестрейнд сохранила осанку идеально прямой, — Ты заколдовала телепорт!!! Какого черта мы переместились именно сюда?! Мы могли прийти куда угодно… Но не сюда… Ты всегда была предательницей, крысой… «Что ты несешь? — шептало сознание, — Ты не в себе. Ты обезумела от горя… Что ты говоришь? Замолчи, только замолчи…» — Я всегда тебя подозревала! — кричит Астрид, а в глазах у неё блестят остатки сумасшествия, лишь малая доля, которая осталась после смерти Мэй. И стойкая печаль. Эрден видела, что Хофферсон не ведает, о чем говорит. Что ей стыдно от собственных слов. Астрид просто выкрикивает содержание своих самых смелых, самых абсурдных мыслей, — Ты хотела предать нас уже давно! Притворялась героиней, а на самом деле заманила нас в этот ад! — визжала Астрид. Хотелось провалиться сквозь землю, но поток слов уже было не остановить, — Ты такая же, как и твой отец! Некая растерянность в глазах Эрден, перемешанная с жалостью, превратилась в холодную сталь. Она резко схватила руку Астрид и, схватив другой рукой изорванный, когда-то красивый ворот её платья, резко притянула к себе. — Не нравится здесь? Считаешь меня предателем? Ну, давай. Отчитай меня. Хочешь, закинь в свой вонючий разлом. Поучи меня, как сражаться. Только ты бессильна. Ты сходишь с ума, тебе ясно? — произносила она, точь-в-точь воспроизводя все, недавно высказанное ещё сознанием, — Предатель стал бы рисковать собственными крыльями, чтобы спасти такую, как ты? Да в тот момент я могла скинуть тебя и Мэй на землю, чтобы сломались только необходимые для движений кости, а вы сами остались бы живы. И позволила бы той дьяволице развлекаться с вами. Понимаешь? Астрид резко отстранилась от неё: — Не прикасайся ко мне! — закричала она, чувствуя, как от прикосновений по телу проходит мерзкая дрожь, — Не приближайся! — Хофферсон отошла назад, — Если бы не было этой силы… Она мне не нужна! — взревела Астрид, чувствуя себя просто отвратительно, — Если бы ты, — она подошла к Иккингу и яростно ткнула в него пальцем, а тот смотрел на неё растерянно, — Почему ты не пришел?.. — дрожащим голосом выдавила она, вспоминая, как молилась всем известным существам, когда Мэй вытащили из клетки, — Ты всегда. Приходил вовремя… Ты спасал… Но сейчас ты не пришел! Знаешь, куда ты горазд являться?! В человеческие деревни! Забирать девушек и обрекать их на страдания! Если бы ты тогда меня не забрал, если бы никого не трогал… — выдавила она, чувствуя невыносимую боль в груди от собственных слов. Взгляд Иккинга мгновенно переменился. Он стал таким, словно Хэддок с радостью сбросился бы с ближайшего моста: — Ты жалеешь? — глухо спросил он, сглатывая. Астрид смотрела ему в глаза, и больше всего ей хотелось умереть. «Замолчи…» — выдавило сознание. — Да! Я жалею! Тот день был худшим! Самым ужасным! Ты втянул меня во все это! Притащил на эту войну! Это все ты! Это ты виноват, Иккинг! — она начала бить его кулаками. Хаотично, не заботясь, куда бьет. В грудь, в руки, в живот, в лицо. По щекам Астрид катились слезы от боли. Она столько неприятного сказала ему. А ведь он хотел ей помочь. Он хотел помочь… Что же она творит? Что она творит?.. — Виноват, виноват, виноват! — вопила она. Иккинг смотрел на неё, а в глазах у него была боль. Словно в нем убили что-то важное, что он с таким трепетом лелеял. Эта была такая боль, что Астрид видела её сквозь тернии собственной. А потом она просто прислонилась лбом к груди, дыша так, словно бежала очень долго. После она уже не могла сопротивляться оковам усталости, и веки потяжелели. Последнее, что она увидела, прежде чем отключаться, пронзительные глаза Иккинга, смотрящие на неё с немым вопросом «Ты ведь сказала неправду, да?».

***

Астрид тащили по земле. Она видела перед собой искаженные злобой лица жителей, их вои, крики, местами и безумный смех. Она дрыгала и шевелила ногами, с удивлением осознавая, что они куда меньше, чем обычно. Астрид была точно маленький жучок, которого можно легко задавить. А потом, посмотрев куда-то вперед, увидела человека, которые метался внутри клетки и что-то орал. — Хватит!!! Хватит!!! — визжал он, а Хофферсон с ужасом узнала в нем саму себя. Астрид начала вырываться и кричать, понимая, что её маленькие руки и ноги — руки и ноги Мэй. Что она видит все то, что делали с Лэндон. Хофферсон швырнули на землю, и она больно проехалась щекой по поверхности. Конечности, которые были перевязаны, саднило от веревки, а сердце заколотилось, как бешеное, когда старшина холодно произнес: — Убейте её, как предателя. Астрид, наверное, ещё никогда не испытывала такую боль. Изогнутые в кривых ухмылках и воплях губы деревенский выговаривали такие слова, что сердце сжималось от боли. Настоящий ад наступил тогда, когда в воздухе прорезался отчетливый треск костей. Сломанная нога. Потом рука. Потом кто-то от души наступил ей на грудную клетку, и он почувствовала, как треснули ребра. Голос охрип от воплей. Астрид слышала, как кричала «она» в клетке. К ней подошел старшина, и в голове ухнула мысль, что это конец. Тело невольно расслабилось, а слезы боли скользнули по щекам.Хофферсон ощутила в буквальном смысле, что чувствовала Мэй. Решимость. И желание. Желание донести до Астрид важную мысль. «Живи.» Слезы не кончались, однако мысли были куда сильнее. «Борись.» Губы старшины изогнулись в усмешке. «Борись за свободу и жизнь, Астрид.\» А потом она почувствовала, как нож вонзился в грудь, пронзив сердце. — А-а! — закричала Астрид со слезами на глазах, подскакивая на кровати. Она с ужасом посмотрела на свои руки, ожидая увидеть на них кровь, но они были чистыми, такими же светлыми, как и утром. того же или вчерашнего дня. Она почувствовала, как по её плечу провели теплой и успокаивающей ладонью, но все равно сжалась от этого прикосновения. — Тише-тише… — шепнул Иккинг, глядя на неё кротким взглядом, осторожно поглаживая её по макушке. Астрид огляделась и узнала в месте, в котором она находится, свою комнату в поместье Йоргенсонов. Она позволила себе вздохнуть и прижать одну руку к голове. Только сейчас она посмотрела на перебинтованные предплечья, и недавние события стали проноситься в её голове с бешеной скоростью. Хэддок понял, что Хофферсон все вспомнила и коротко вздохнул. — Мэй, она… — начала Астрид дрожащим голосом, чувствуя, как напрягается её подбородок и челюсти, выдавливая эти слова. — Похоронили, — коротко произнес Иккинг, — Вчера мы принесли тебя сюда. Готти обработала твои раны, а слуги переодели и уложили сюда… Мэй расчесали, переодели в похоронные одежды, максимально восстановили её… сломанные конечности и кости… И похоронили. На высоком холме. Как героя. Астрид накрыла лицо руками, чувствуя, что дурацкие слезы вновь выступают на глазах. — Я не успела… — прошептала она, зарываясь другой рукой и позволяя Иккингу увидеть свое искаженное от боли лицо, — Я так хотела её спасти… Я так слаба… — Ты не слаба, — успокаивающе произнес Иккинг, продолжая гладить её по макушке. Эти одуряющие движения заставляли конечности подрагивать, — Ты просто устала, Астрид. Ты слишком многое пережила. — Даже слишком, — она горько улыбнулась дрожащими бескровными губами и посмотрела на Иккинга, — Я такая дура, Иккинг… Я столько ужасных вещей наговорила… Я такая мерзкая. — Не говори так, — он притянул её к себе, зарываясь в её волосы и утыкаясь носом в пленительный изгиб шеи Астрид. Хофферсон вцепилась в него руками. Её кожа была холодной от волнения, а Иккинг — теплым, — Не скажу, что меня это не задело, — Хофферсон виновато опустила глаза и прижалась к нему покрепче, словно моля о том, чтобы он перенял её боль, — Но ты не виновата в том, что оказываешься жертвой таких жутких обстоятельств. Я бы… Я бы лишился рассудка, Астрид. Понимаешь, сколько в тебе силы и желания жить? — его губы прижались к пульсирующей на шее Хофферсон жилке в аккуратном поцелуе, и сквозь слезы Астрид ощутила, как скручивается внутри горячая спираль, — Не вини себя. — Я не хотела тебе это говорить, — она отстранилась от него, чувствуя, как вместо жуткой боли от потери Мэй внутри остается лишь сильная скорбь, а волна того горестного сумасшествия исчезает. Лэндон бы отказалась видеть Астрид такой. Хофферсон непременно продолжит жить ради неё. Слезы будут выступать на глазах в течении многих дней, что Хофферсон будет вспоминать о Мэй и о том, сколько она для неё сделала. Боль не уйдет, но она затихнет. Астрид будет жить ради Лэндон, девочка навечно останется в её памяти. Хофферсон не забудет о ней. Она выживет. У неё есть сила. — На самом деле, день, когда ты забрал меня из деревни, был самым удивительным. Он был страшным и горестным, но именно из-за него я поняла, кто я есть, на что способна. Как много может стоить жизнь одного существа, Иккинг… — её пальцы провели по щеке Хэддока, а он, продолжая глядеть ей в глаза, перехватил её пальцы и прижался к ним губами. Сердце Астрид пропустило удар, а щеки загорелись не только из-за слез, — Как много существует прекрасного и доброго. Сколько есть силы во мне… И я непременно пронесу это через всю жизнь. Мы выживем, Иккинг, — шепчет она, прижимаясь к его лбу. А у Хэддока в глазах яркий пожар, он смотрит ей в глаза до того увлеченно, словно Хофферсон самая любопытная вещь в мире. — Сайдин франц*… — шепчет Хэддок, утыкаясь ей в ключицы, а Астрид жмурится. Она не понимает, что говорит. Но в эти слова Иккинг словно всю душу вкладывает. А потом он повторяет, забываясь, — Сайдин франц, сайдин франц. Астрид… А Хофферсон чуть улыбнулась, прижимаясь к нему в ответ. Настрадавшееся сердце успокаивается. Иккинг говорил на первом языке Игниса. И хоть Астрид не знала смысла этих слов, в них было столько чувств, что этого было достаточно.