***
— Ты отвлекаешься, — произнёс он, и Чиаки чуть не споткнулась на лестнице. Рука протянулась и обернулась вокруг её талии, прижав спиной к чужому телу. Сердце бешено билось, словно после гонки, и она пыталась придумать, как ответить. Как она могла сказать, что это было из-за него? Вернее, из-за её провалов в любом прогрессе, связанный с её целью? Уже наступил март, а она даже не смогла заставить его губы дернуться. И это несмотря на то, что прошёл почти год их совместной жизни. Столько времени и ни единого намёка на счастье. Она знала, что заставить его улыбнуться — не самая лёгкая задача, но было печально поставить цель и не добиться какого-либо прогресса. Даже у неё были моменты, когда она уставала и начинала сомневаться, и на одном из них он случайно её поймал. Я просто хочу, чтобы он был счастлив... Почему я не могу сделать эту простую вещь? — Прости, — вздохнула она. Он безмолвно отпустил её, и она медленно сделала последние два шага вниз, так как ноги тряслись даже при поддержке трости. Вот и всё, задача выполнена. Чиаки предположила, что она должна быть в восторге, стремясь снова и снова подниматься и спускаться по лестнице, хоть и в темпе улитки, и, как всегда, с чужой помощью. Но её взбудораженные мысли, разочарование и неуверенность в себе нейтрализовали любую радость, которую она могла бы почувствовать. Плюс она всё ещё была недовольна ограничениями своего тела. — Почему? — Спросил он, спустившись по лестнице и теперь ловко передвигаясь возле неё. А? Ах, почему она отвлекается. Он бы точно различил ложь, поэтому вместо этого предложила полуправду. — Я просто... расстроена. Иногда мне кажется, что я вообще ничего не добилась. — Неправда. Я считаю, что ещё один год физической терапии должен вернуть тебя к предыдущему уровню мобильности; однако, изменив место проживания, ты быстрее приспособишься к самостоятельной жизни. Весёлое, но неудобное и крутящее чувство родилось в её животе, пока она слушала его. — Ох. Меньше чем через год я... снова смогу жить самостоятельно. Я... должна быть рада, так ведь? Мне не нравится чувствовать себя обузой. Но... если я могу жить самостоятельно... ему больше незачем оставаться, верно? Она действительно никогда не думала о том, что Камукура-кун когда-то прекратит заботиться о ней. Она просто подразумевала, что он останется с ней. А вдруг ему стало скучно, или хотел сделать что-то ещё? Она не была уверена, что является «ещё одной вещью», которую он хотел. Что, если они достигнут точки, где его личные поиски поведут его в сторону от неё? — Я такая глупая, — вздыхала она позже возле Юмигами, чья реакция заключалась в том, чтобы тыкаться в ладонь. Чиаки почесала её за ушком, позволяя терапевтическим действиям успокоить её бушующий живот. Сидя на коленях в уединении в своей комнате, она могла свободно признаваться кролику. — Сначала я волнуюсь, что не сделала его счастливым, а теперь ещё это. То есть, если Камукура-кун захочет уйти, когда я поправлюсь, конечно, это его право. Тогда чего она боялась? Он даже не сообщал, что уйдет. И даже если бы он это сделал, это не значит, что они перестанут быть друзьями. Они же могут продолжать общаться по телефону или электронной почтой, которые пока что работают. Она просто... она не хотела, чтобы он оставил её. Ей нравилось обстоятельство дел. Ей нравилось видеть его лицо рано утром, обнимать его и сидеть на стуле, пока он готовил завтрак. Ей нравилось разговаривать с ним, играть с ним в видеоигры и даже пытаться расшифровать его непостижимые выражения. Мысль о его отсутствии оставляла в ней ощущение сырости и пустоты, и теперь она противостояла вопросу, ответ на который не знала: Что будет дальше? Конечно, она задумывалась о будущем после школы. Прежде чем всё пошло не так, она рассматривала игровые компании, к которым могла бы присоединиться в качестве бета-тестера, или дизайнера, или ещё кого-то. С дипломом академии «Пик Надежды» она смогла бы получить работу где угодно. Но мир изменился... было ли в нём ещё место для такого геймера, как она? — Я просто не знаю, как сложится будущее, — тихонько призналась она. — И я немного боюсь столкнуться с ним без Камукуры-куна. — Казалось, она была бы способна на всё что угодно, если бы он был с ней. Она рассчитывала, что он будет с ней. Хотела этого. Она даже не могла заставить его улыбнуться, и у неё ещё хватало нахальности просить его остаться. Как эгоистично. Глупо и эгоистично. Словно чувствуя, что хозяйка опять поглощена депрессией и самобичеванием, Юмигами не очень нежно укусила её за палец. Чиаки взвизгнула и отдёрнула руку, автоматически поднимая палец, чтобы высосать ранку. Она сурово взглянула на кролика. — Есть менее болезненные способы утешения, знаешь ли. — Геймерша вздохнула. — Но, наверное, так нужно. Спасибо. Юмигами успокоилась, и Чиаки продолжила её гладить. — Интересно, что бы ты сказала, если бы умела говорить? Ты бы напомнила мне мой девиз? «Если ты просто попробуешь, всё будет хорошо»? Она не была уверена, что это стопроцентная правда — она пыталась спасти Юкизоме-сенсея и выйти из лабиринта, и ничего из этого не вышло. Хотя... сам факт, что она всё ещё жива, может свидетельствовать о правдивости этой фразы. Ещё есть время, чтобы всё исправить, верно? Жидкие карие глаза моргнули. Это нормально — отчаиваться. Это нормально — расстраиваться. Прими плохое, каким бы оно ни было, и продолжай идти, казалось, говорили они. Розоволосая девочка слегка улыбнулась. — ...Верно. Хорошо. Я постараюсь больше не волноваться об этом. — Она подняла кролика и прижала к своей груди. — Даже если ты не можешь говорить... спасибо.***
Чиаки постепенно приходила в себя. Было легко забыть о состоянии мира в уютном доме с Камукурой-куном. Ей не нравилось смотреть новости, если это не касалось её одноклассников, и она больше не ездила в город, поэтому была достаточно защищена от актуальных событий. Она выходила на улицу, постепенно привыкая к алому небу, и потом просто не замечала его. Это было почти так, как будто они существовали в своём собственном маленьком мирке, вдали от всех остальных. Но хоть они и игнорировали внешний мир, мир не игнорировал их, и она снова вспомнила о реальности поздним вечером в начале марта. В этот вечер они решили вместе смотреть аниме — или, точнее, она предложила, а он, с его привычной незаинтересованностью, согласился — и занимались переключением каналов в поисках подходящего. Абсолютное Отчаяние контролировали телевизионные сети; они мало чего позволяли транслировать помимо новостей и пропаганды Эношимы, но сделали исключение для самого скучного аниме. Выбирать было особо не из чего, но Чиаки не хотела никакого кровопролития, поэтому уже пролистала Берсека, Токийского Гуля и Могилу светлячков, пока не остановилась на Твоей апрельской лжи. Она попыталась сфокусироваться на встрече Коузи и Каори, а не на том, как ноги Камукуры-куна касались её, как вдруг на экране пополз шум. Чиаки нахмурилась. — ...Наш приёмник сломался или что, Камукура-кун? Он мгновенно встал, чтобы проверить это. — Нет. Как только он вернулся на диван, статичность прояснилась, показав класс. В центре стояла ракета со стулом внутри, к которому был привязан сопротивляющийся мужчина. Чиаки наклонилась вперёд и прищурилась. — ...Это же... директор Киригири? — Она не была уверена, так как повязка покрывала большую часть его лица, но этот человек точно выглядел как директор. Камукура-кун попробовал переключить канал, но, сколько бы он не перелистывал, картинка не менялась. — Внедрение широковещательной сети, — сделал он вывод. — Это значит, что Эношима приступила к своему следующему плану. — Чиаки взглянула на него, и по её спине пробежала дрожь; глаза Абсолютной Надежды были наполнены чем-то вроде предвкушения. «Упупупупупу...» Она повернулась к экрану, и вдруг вперёд выпрыгнул маленький чёрно-белый медведь и, приблизившись к камере, пренебрежительно наступил на ноги директора Киригири. Он был похож на плюшевую игрушку, но со странно выразительным лицом; он широко улыбался и так же широко махал. «Привееееееееет, ублюдки! Это я, Монокума! Очаровательный талисман и оратор мастермайнда всего этого трагического положения дел! Соскучились по мне?» Она моргнула. Говорящий медведь не был странным по сравнению с другими вещами, которые Чиаки видела в своих играх или даже в реальном мире. Но чрезмерно доброжелательное отношение и странность всей ситуации обезмолвили её. Монокума хихикнул, как будто если бы он — или оно? — действительно услышал ответ. «Конечно соскучились! Я же такой милый.» Его лицо внезапно упало, и он канул в бродячую кучу мусора. «Вот почему всё, что я слышу, больно для меня. Потому что я слышал довольно обидные вещи. "Тот, кто организовал всё это, исчез с радара". "Как вы думаете, они мертвы". "Возможно, мы сможем наконец восстановиться".» Он пренебрежительно фыркнул. «Буу, я сказал! Я вообще не прекратил свою работу! Я просто выжидал, готовясь к грандиозному мероприятию! Магнум Опус моего существования! Смертельный удар по надежде! И наконец, спустя год планов и ожиданий, мой шедевр готов к представлению! Грохот поднимался из-под ракеты, увеличиваясь в размере. Директор начал бессвязно кричать, слова терялись в шуме и яростно вертелись вокруг его повязки. Медведь сел напротив него, прямо перед большой красной кнопкой, и сделал жест короткой и пухлой лапой. «Но, прежде чем мы начнём, позвольте мне рассказать вам немного об этом мужчине.» Монокума драматично ткнул когтем в директора Киригири. «Этот человек, то есть директор академии "Пик Надежды", совершил многочисленные преступления против человечества! Скрывал убийства, изгонял невинных учеников, позволял экспериментировать над людьми, всё делал он! Это отчаянно ужасная правда, но это должно быть известно! Этот человек — преступник! А что мы делаем с преступниками, мои дорогие зрители?» Монокума вытащил молоток и, повертев, с удовольствием ударил им по кнопке. «Мы наказываем их! ВРЕМЯ НАКАЗАНИЯ!» На лбу вспыхнули бусы пота, и Чиаки задрожала, когда слова из прошлого вновь настигли её. Камера до последнего приближалась к лицу директора, прежде чем двери перед ним захлопнулись. В ушах геймера зазвенело, когда ракета взревела, и вокруг двигателя вспыхнул огонь. Неустойчивая машина медленно поднималась, сверля крышу и заставляя комнату дрожать... «Ох, но не думайте, что это был гвоздь программы, » продолжил медведь, когда ракета исчезла из вида, «Нет-нет-нет. Видите ли, я думаю, что мир позабыл о кое-чём важном: никто не невинен. Каждый может впасть в отчаяние. И кто может продемонстрировать это лучше, чем последние выжившие ученики "Пика Надежды"? Дети, которых вы называете надеждой будущего? Дети, которые, как вы считаете, в безопасности? Дети, которых, как вы считаете, спрятали от меня?» Он снова засмеялся. «Упупупупу... отчаяние всегда находит надежду! Оно всегда будет искать эти маленькие кусочки света, чтобы погасить их!» Камера увеличила его единственный красный глаз, пока тот, грозно пылая, не заполнил весь экран. «И я просто собираюсь напомнить вам всем, насколько сильно отчаяние.» Когда ракета упала, произошёл звуковой взрыв. Камера развернулась, чтобы показать обломки. Ракета носом протаранила пол; от точки удара исходили клубы дыма, разные части ракеты отпадали. С громким стоном металлические двери распахнулись, и из-за них выпали останки Киригири Джина, бывшего директора академии «Пик Надежды». Чиаки с ужасом всё глядела и глядела, как Монокума радостно восклицал: «Вторая Взаимо Убийственная Игра академии "Пик Надежды" начинается! Будьте готовы к завтрашнему утречку, народ, вы же не хотите пропустить то, что эти дети собираются делать друг с другом...»