○○○
Их школа в городе носила репутацию, как для «сложных детей», хоть на самом деле таковой не являлась. Но она была единственной на весь район, так что хочешь не хочешь, ходить придется. Чонгук бы выбрал добираться лишние несколько километров, чем ходить в этот ад ежедневно. Он убеждал самого себя, что родители его сюда определили, потому что близко, в двух шагах. Однако знал, что все это из-за того, что: из одной школы исключили, потому что поцапался с молодым учителем биологии, не забыв упомянуть его семью и наговорив ему много хороших вещей; из другой — потому что случайно устроил пожар в библиотеке, неосторожно смахнув пепел с сигареты. Курить он тогда тут же бросил, когда директору стало понятно, откуда растут руки. В общем, Чонгук понимал, что заслужил эту участь и должен нести ее с честью. Внешне школа не отличалась от никаких других: блеклый фасад, который в пасмурную погоду смотрелся крайне грустно, густые зеленые насаждения, извилистые коридоры и укромные местечки на территории. В них было очень удобно устраивать облавы и избивать учеников средней школы, не рискуя нарваться на учителей. Чонгук считал дни до момента, когда сможет выпуститься наконец и укатить из этого города к чертям. Город этот был обыкновенным захолустьем на севере; горы тут, горы там, а посередине приткнулся этот городишко. Крохотный, серый и с дефицитом мест, где можно развлечься. Единственным преимуществом была природа вокруг: несколько километров от черты, и ты уже в горах, а на самой окраине — живописное озеро. Чонгука не прельщала перспектива провести тут всю жизнь, расплодиться и умереть, так ничего и не добившись. Чонгук ничего и не успевает понять, как едва ли не летит на пол из-за врезавшегося в него Тэхёна. Его ни с кем не спутать — такой цвет волос ни у кого в школе больше не встречается. — Боже! Прости-прости-прости, случайно вышло… Чонгук фырчит и отстраняет его от себя за плечи. У того страх в вытаращенных глазах и, кажется, разбит нос, потому что кровь двумя непрекращающимися струйками стекает по подбородку и капает на пол. — От кого бежишь, раз не смотришь под ноги? — Неважно. Ох, я испачкал тебе рубашку… Я заплачу за химчистку, только не сейчас, хорошо? Он заглядывает за его спину и намеревается сбежать, но Чонгук крепко держит его за плечо. Он цокает языком недовольно, оглядывая капли крови на воротнике своей форменной рубашки. — Погоди-ка. От кого бежишь? — Не сейчас, пожалуйста, — умоляюще шепчет Тэхён, сверкая голубыми глазами. — Я не хочу приносить тебе проблем… ну вот, поздно. Чонгук оглядывается, все еще придерживая Тэхёна за плечо; на них надвигается какой-то парень из параллельного класса, имени которого Чонгук не знал и узнавать не собирался. На его лице добрых намерений не написано, так что у Чонгука за доли секунды созревает идея. Он перехватывает Тэхёна за шкирку, игнорируя его недоуменное «ты чего?», и принимает самое суровое выражение лица, на которое только способен. — За кого ты прячешься, сучонок? Иди сюда или будет еще хуже, понимаешь, о чем я? Парень взбешен дальше некуда, но когда равняется с ними, то хмурится: — Чон Чонгук? А тебе он что сделал? Чонгук встряхивает Тэхёна и цедит со всей возможной злостью, глядя ему в глаза: — Испортил мою любимую рубашку, тварёныш. Разберешься с ним попозже, когда я все выясню. — Сначала… — Позже, — обрывает его Чонгук с нажимом. И придавливает его тяжелым взглядом. Несмотря ни на что, репутация у Чонгука работала на него, да и тем более по телосложению он выигрывал и мог с легкостью намять парню бока. Тот зыркает на обоих угрожающе и удаляется. Тэхён жмурится, ожидая удара, но Чонгук вместо этого его отпускает, дождавшись, пока незнакомец скроется за углом. — Что ты натворил, если он так взбеленился? — интересуется он уже нормальным голосом. Тэхён удивленно моргает и улыбается с неуверенностью. — Коленом в пах, как ты и советовал. — Тогда вот еще один совет: убегай, прежде чем тебе успели ответить. Чонгук с обыденным видом оправляет на себе рубашку и собирается было уйти, как Тэхён его окликает. — Зачем ты это сделал? — Чтобы тебя не отметелили на моих глазах, — ухмыляется он. — У меня, знаешь ли, очень чувствительная психика. И кстати, тебе бы не помешало наведаться к медсестре. Тэхён утирает кровь с губ и морщится. — Спасибо. — Исчезни уже с глаз моих. — Нет, серьезно, я не знаю, что бы было, если… Чонгук сверкает на него свирепым взглядом, заставляя умолкнуть.○○○
На самом деле, Чонгук не отличался особенным благородством и какими-нибудь еще прекрасными моральными качествами — ему в большинстве случаев было просто наплевать. Этим наплевательским отношением он автоматически приравнивал себя ко всем остальным, к «молчаливому большинству». Быть похожим на остальных было довольно противно, если честно. Стратегия «держаться особняком ото всех» казалась ему единственно правильной, хоть и весьма пафосной. Тэхён бесил его до зубовного скрежета. Точнее, не он сам, а его беспомощность, нежелание давать отпор, мягкотелость и доверчивость. Он был… необычным. Из ряда вон выбивающимся, особенным, ярким неуместным пятном на сером полотне. Казалось бы, таким людям место в больших городах среди таких же индивидуальностей, а не в каком-то захудалом городишке, где тебя могут ненавидеть только за то, что ты другой. Хотя нет, большой город бы просто похоронил его под собой. Странно это, наверное, осознавать, что тебе некуда приткнуться. Тэхён из таких людей, которых либо холить и лелеять, либо вправлять мозги. Чонгуку очень хочется выбить из него всю дурь, потому что холить и лелеять он не готов. Он мог объяснить все с логической точки зрения: его отношение к Тэхёну можно было сравнить с естественным инстинктом защищать слабого, вот и все дела. А еще, наверное, роль сыграло то, что пример сломленной индивидуальности все время находился у него прямо перед глазами.○○○
Для Чонгука дни дежурства сродни красным дням календаря. В эти времена он становится будто на голову выше всех учеников, и это чувство тешит его самолюбие. Он уже направляется к медкабинету, получив на вахте ключи, как его опять едва не сбивают с ног. Это не кто иной как проносящийся по коридору Тэхён, от которого Чонгук едва успел отклониться. С первого взгляда ему еще ничего не повредили, так что Чонгук ухмыляется — второй совет он усвоил как следует. — Осторожней тут, — недовольно шипит он, когда его едва не сносит преследователь. Это — еще один незнакомый старшеклассник. Популярный такой архетип, знаете: мышцы превыше мозгов, этакий беспринципный верзила, не гнушающийся избиением слабых. Ну, что еще поделать? Тут бы Чонгук ничем уже не помог — Тэхёну нужно надеяться только на свои ноги и скорость, а там уж будь что будет. В их школе наведываться к медсестре после побоев было не в почете. Все предпочитали сидеть на уроках, сверкая боевыми ранениями и выставляя их напоказ, и приходили, только если заставляли учителя. Вот поэтому обычно Чонгук мог просидеть всю смену без единого пациента. В этот день все пошло иначе. Сначала заявляется Пак Чимин. Для Чонгука он ближе всех в этой гнилой дыре, так что он тут же настораживается — Чимин с совершенно ошалелым выражением лица держится за скулу. Он не из тех людей, которые хоть каким-то образом стали бы ввязываться в драку, нет-нет, ни в коем случае. Чонгук сводит брови к переносице, вручая ему грелку со льдом, и оглядывает намечающийся синяк так придирчиво, словно бы он — скандальная мамочка, чьего сына побили лопаткой в песочнице. — Кто это? — Ударился, — отвечает уклончиво Чимин и отмахивается от его рук, прижимая к скуле грелку. — О чей кулак? — Мин Юнги. Три слога, а все как нельзя лучше встает на свои места. Мин Юнги. Отъявленный ублюдок, к которому сунься и схлопочешь немедленно, заденет либо колким словом, либо кулаком в нос. Вот и Чимину прилетело — неудивительно, у него совершенно нет инстинкта самосохранения. — За что? Чимин вздергивает брови. — Да какая разница? Наверняка у него была причина. Чонгук любит, когда Чимин показывает колючки, это хоть немного вселяет надежду, что еще не все с ним потеряно. Чимин сам по себе добрый (чересчур), отзывчивый и заботливый сверх меры, и будь он девушкой, Чонгук бы влюбился без задних ног. Все эти качества, конечно, чудесны, но не в этом месте. Не там, где каждый только и думает о том, как использовать тебя в своих целях. Чонгук ощущал себя курицей-наседкой с беспомощным птенцом. Он вздыхает, но даже не говорит ничего ему против — Чимин вряд ли послушает. — Не суйся к нему больше, — только и предупреждает он. Чимин неубедительно кивает и отвечает размыто: — Постараюсь. — Оставайся тут. Можешь прогулять здесь урок. Обычно он выгонял взашей учеников, надеявшихся посидеть в кабинете вместо уроков, но Чимин был единственным исключением. Он тут же прекращает хмуриться и улыбается ему: — Спасибо. Смена уже практически подходит к концу, как внутрь заглядывает господин Ким, опять ведя за собой Тэхёна. Он заводит его внутрь и усаживает на койку, бросая «чтобы это было в последний раз». — Последний раз, конечно, — ворчит Тэхён, едва дверь захлопывается. — Он сам себя обманывает, — и тянет с улыбкой, только завидев Чонгука. — Приве-ет! Как дела? — Потрясающе. У тебя, как я погляжу, не очень? — Да нет, на самом деле. — Тэхён касается обильно кровоточащей ссадины на виске и улыбается. — Это пустяки. Чонгук закрывает дверь, а потом садится рядом с Тэхёном на койку. Тот таращится на него с нечитаемым выражением лица и поднимает брови. — Я поговорить хотел. — Чонгук глубоко вздыхает, не глядя на него. — О том, что с тобой творится. Почему ты позволяешь людям делать с тобой вот такое? Он кивает на его скулу, кровь с которой стекает тонким ручейком по шее и теряется под воротником рубашки. Тэхён будто бы совсем не ожидал такого вопроса; он снова кончиками пальцев касается раны и с удивлением смотрит на капельки крови. — Позволяю ли я им? А как, ты думаешь, я бы мог им отказать? Словно они у меня разрешения спрашивают. — Знаешь, — раздраженно бросает в ответ Чонгук, — есть другие способы остановить людей. Гораздо более действенные, нежели слова. — Например? — Сначала ты скажи, кто тебя так украсил. — А, это… — Тэхён рассеянно усмехается и трет коленку. — Понятия не имею, как его зовут. Твой одноклассник, кажется. Я воспользовался вторым советом, но ты не сказал мне, что делать, если тебя поймают. Просто невероятно. Чонгук поднимается и, чтобы хоть как-то занять руки, копается в шкафчике с перевязочными материалами, отыскивая вату и перекись. Кидает все это дело Тэхёну и опирается бедром о стол, скрещивая руки на груди. — Хорошо. О чем я говорил? Ну, во-первых, ты можешь рассказать учителям. На крайний случай, родителям. Тэхён склоняет голову вбок, пристально рассматривая его своими пугающе-голубыми глазами. — Я не до такой еще степени отчаялся. Родителей просто не хочется тревожить, учителям наверняка не до этого. — А перейти отсюда? — Какой смысл? До конца учебы несколько месяцев осталось. И знаешь, может, проблема не во всех, а во мне? Он встает, так и не притронувшись к пакету ваты с перекисью, и уходит, поблагодарив Чонгука. Тот едва ли не задыхается от возмущения. Какая может быть в нем проблема, настолько глобальная, чтобы вызывать во всех такую грубую ненависть? Его отличность от других? Наверняка его родители не замечали следы побоев, а если и так, то не спешили ничего с этим делать. Историю Ким Тэхёна знала каждая городская собака. Ребенок, появившийся из ниоткуда, усыновленный богатой бездетной семьей. Его в прямом смысле нашли службы — ни родителей, ни истории, ни даже группы крови. Одно только имя. Ходили слухи, что он безумен и расправился с прошлой семьей, и это было хоть и глупо, но подкреплено фактами. Чонгука удивляло, как его влиятельные родители еще не разобрались со школьными издевательствами, но, кажется, они побоев Тэхёна просто не замечали. Состоятельная семья — это, конечно, хорошо, но какая разница, если на тебя абсолютно не обращают внимания?