Full lungs

В ответ Чонгук слышит только переливчатое пение птиц. В остальном — тишина; он вслушивается во всё, даже самые тихие шорохи, с каждой секундой теряя всё больше надежды. Щебетание какой-то неопределенной птицы, звук проехавшей по шоссе машины, отдаленное стрекотание сверчков. — Я надеюсь… — он гулко вздыхает, прервавшись, и пытается снова. — Я надеюсь, что ты действительно меня слышишь и я это всё не в пустоту говорю. Я… Может, это и похоже на шантаж — это скорее ультиматум, — но если ты хотя бы не покажешься мне, я прыгну в воду. Я знаю, что тут глубоко, и что я не умею плавать… Может, и утону. Тоже вариант. Он молчит, обдумывая свои слова и то, как странно они прозвучали по обращению к воде. Вообще-то, были какие-то шансы на то, что за эти два года они с Сонми могли выйти из воды и уехать куда-нибудь в другой город, в другую страну, на другой материк в конце концов. Желание обрубить все связи было вполне логичным. По воде идет рябь, а под самой поверхностью маячит бледное пятно, и у Чонгука внутри разверзается чёрная дыра, в которой, кажется, и исчезает вся его уверенность и невозмутимость. Он давит желание закрыть глаза в страхе перед чем-то неизвестным и упрямо всматривается в поверхность воды. В конце концов, это может быть и не Тэхён. И не Сонми даже — кто знал, сколько воскресших держало в себе это озеро? Из воды показывается грязно-серая макушка; в волосах запуталась тина и размокшие веточки. Мокрая чёлка занавесом облепляет его лоб и почти закрывает глаза, в воде концы волос похожи на густо разросшуюся плесень. Взгляд глаза в глаза. Чонгук шумно прерывисто вздыхает, мигом позабыв все слова, которые можно было и стоило сказать. Он все эти два года представлял себе то, что скажет Тэхёну, если они встретятся снова. Но он и не думал, что это окажется настолько сложно. — Тэхён, — начинает он. Сказать больше нечего. Тэхён продолжает смотреть на него своими вымораживающими глазами-точками, не моргая. Из воды полностью он не показывается — вода доходит ему до глаз. — Я… я хотел извиниться. Если хочешь, чтобы я ушёл, я уйду. Только… пожалуйста, дай понять, что с тобой всё в порядке. Тэхён чуть склоняет голову вбок, продолжая на него глядеть во все глаза, и к Чонгуку прокрадываются сомнения. Он вообще понимает его? Может ли быть такое, что он одичал за эти два года? Сонми говорила, что вода меняет людей… Но прежде чем он успевает всё себе додумать, Тэхён показывается из воды чуть больше, делает глубокий хриплый вдох, дающийся ему словно через силу, и шелестит: — За что ты извиняешься? Чонгук опускает глаза. — За всё. За то, что оставил тебя тогда, за то, что сдался слишком быстро… За то, что уехал. Тэхён издает сухой смешок. — А ты бы мог не оставить меня там? Ты был без сознания. — Всё равно. Прости. Тэхён закашливается и снова исчезает в воде по глаза. Он приоткрывает рот, глотая воду, и Чонгук, кажется, может видеть, как движутся его жабры. — Вообще-то, — начинает он храбро. — Я пришёл затем, чтобы забрать тебя отсюда. Снова непонятно, понимает ли его Тэхён. Его глаза широко распахнуты, зрачки бегают в стороны, словно он рассматривает его лицо. Он поднимает над водой руку — белую и костлявую, с ненормально худыми пальцами-палочками, тянется к нему и бормочет: — Ты уши проколол? Чонгук улыбается. Но Тэхён отдергивает руку и смотрит на него испуганно, будто осознав, что этого ему делать не стоило. Чонгук перехватывает его запястье и тянет на себя, чтобы он сделал то, что хочет; кожа у него скользкая, как у амфибии, и холодная, как лёд. — Не трогай меня, — шипит тот негромко, но все же протягивает руку и проводит ледяными пальцами по мочке его уха, слегка оттягивая небольшое колечко серьги. — Ты обжигаешься. — Я же теплокровный. Тэхён дует свои бледные губы — это выражение лица вкупе с его неестественными пугающими чертами смотрится почти комично. — Камень в мой огород? Чонгук смеётся и смотрит на него с нежностью. Несмотря на его глаза персонажа из фильма ужасов, на мертвенную бледность, да и в общем на то, что он сверхъестественное существо со дна озера — он остается самим собой. Его Тэхёном. — Кстати, а где Сонми? На лицо Тэхёна возвращается то странное пронзительное выражение, совершенно нечитаемое. — Ты пришёл сюда, чтобы спросить об этом? — Я просто хочу удостовериться, что она не попытается убить меня в очередной раз. — Не попробует. Она мертва. Чонгук сглатывает и опускает взгляд на свои колени. — О. И как это получилось? — Из-за того, что ты сделал с её жабрами, кажется, пошло заражение крови. Ты сам понимаешь — у нас тут не стерильные условия, да и скорую не вызовешь. Я убил её, чтобы не мучилась долго. — Тэхён пытается поймать его взгляд, хватаясь тонкими пальцами за дерево и показываясь из воды по грудь. — Тебя это расстроило? — Прости, я… я сочувствую, и… — Чонгук. Расстроило или нет? — Нет. Тэхён хмыкает. — Тогда не надо сочувствия. Это заслуженно. Чонгук рассматривает его угловатые худые плечи, ключицы, торчащие двумя узловатыми палками, и туго обтянутые кожей рёбра, и ему почти физически становится больно. — Пойдёшь со мной? — Зачем? Чонгук теряется. — Затем, чтобы мы были вместе. — А зачем нам быть вместе? — Потому что я не могу без тебя, — отвечает Чонгук без раздумий. — За два года я должен был забыть тебя, как ты и просил. У меня не получилось. И я… Я просто в тупике, понимаешь? Не знаю, что делать дальше. Просто дай мне забрать тебя отсюда. Тэхён прячет взгляд и опять скрывается в воде по самые глаза. Чонгук продолжает: — Ты же сам говорил мне, что всегда хотел жить, как нормальный человек. Мы с тобой переедем в Сеул вместе, ясно? Снимем квартиру где-нибудь в многоэтажке под самой крышей, будем гулять у реки каждый вечер… Ты поступишь туда, куда тебе только захочется. И не смотри на меня так — родители тебе не помешают, я говорил с ними. Тэ, у тебя нет причин на то, чтобы отказываться. Кроме, конечно, той, о которой вслух говорить Чонгук слишком боялся. — Я не хочу. — Хочешь. — Тогда не могу. — Назови мне хотя бы одну причину, почему. Тэхён широко распахивает глаза, и их белки даже синевой отливают на фоне мертвенно-бледного лица; он опять хватается за дерево и подтягивается ещё выше, так, что их лица разделяют какие-то тридцать сантиметров. — Первая: я наверняка тебе не сдался. Вторая: я наверняка не сдался вообще никому. Третья: ты не понимаешь, о чём просишь. Это почти невозможно. Чонгук смотрит на него, не веря тому, что услышал. — Ты действительно хочешь, чтобы я сказал это вслух? — Говори. — Я люблю тебя. — Чонгук разводит руками. — Вот и все. Может, я и поступил неправильно, когда ушел тогда, но это только дало мне понять, что я просто не могу иначе. Так что ты мне точно «сдался», Тэхён. Как и своей семье. Я был у них только вчера, и они до сих пор ждут от тебя хотя бы новостей. — Хватит, — шелестит Тэхён, а его скулы едва заметно подёргиваются румянцем. — А третья причина? Сонми вышла из воды ради меня спустя столько лет, хотя даже не любила, понимаешь? Если тебе не хватит силы воли, я всё равно буду рядом, или мы вообще уедем поскорее, чтобы не было желания вернуться… — Я говорю, хватит. Чонгук плотно стискивает челюсти. — Ладно. Если ты этого не хочешь, я тебя принуждать не буду. Блеф работает — стоит ему только начать подниматься, Тэхён хватает его за запястье холодными мокрыми пальцами и смотрит как-то умоляюще. — Стой. Как там… мои родители? Чонгук пожимает плечами. — Могу тебя поздравить с появлением сестры. — Появлением? — Она приёмная. Ее зовут Хенджу, и она ждет тебя, как Мессию. Все уши прожужжала за тот час, что я был у вас дома. На лице у Тэхёна появляется непонятное оскорблённое выражение. — Они мне что, замену нашли? — Ты меня вообще слышишь? — закатывает Чонгук глаза. — Тебя дома ждут. Ресницы у Тэхёна подрагивают, а рот безмолвно закрывается и открывается, словно он пытается изо всех сил придумать, что сказать, чтобы задержать его ещё немного. — Скажи мне правду, — говорит Чонгук твёрдо. — Почему ты не хочешь идти со мной? — Ты не поймёшь. — Постараюсь уж. Они молчат с полминуты, глядя друг другу в глаза, пока пальцы Тэхёна не начинают согреваться от тепла его тела. — Вода меняет нас, понимаешь? — шепчет он глухо. — Она дурманит наши мысли. Прямо сейчас вода говорит мне, чтобы я затянул тебя в воду и утопил. — Так топи, — пожимает Чонгук плечами. — Вперёд. — Ты сумасшедший. Тэхён все еще держится за его руку, и Чонгук перехватывает его под локоть — очень аккуратно, будто сломать боится, — и тянет на себя. Тэхён смотрит на него во все глаза, но и не думает сопротивляться, наоборот — опирается о дерево и хватается другой рукой за Чонгука, помогая ему. Он весь — грязная белая кожа, обтягивающая торчащие кости, и будто ничего больше. Чонгук подхватывает его под руки, вытягивая на себя, и даже пошатывается. Ноги Тэхёна, кажется, совсем не держат. — Чёрт, — бормочет Тэхён хрипло, усмехается, и едва не падает из рук Чонгука. — Я и забыл, как тяжело стоять на двух ногах. Чонгук прижимает его к себе — его одежда мигом вымокает, но он и не замечает этого, все ещё не в силах поверить, что это реально. Тэхён жмётся к нему, сминая в кулаках ткань его рубашки на спине — Чонгук может чувствовать, как клокочет дыхание в его грудной клетке. Он выводит его (скорее даже, вытаскивает на себе) подальше на берег и подхватывает на руки. То, как легко ему это даётся, пугает. Когда он осторожно опускает Тэхёна на заднее сиденье машины, того начинает колотить крупная дрожь — он обхватывает себя руками, стараясь согреться, и сжимается в комок. Чонгук мнётся немного, ругая себя за то, что не захватил хотя бы одеяло, и стягивает с себя рубашку, оставаясь в одной майке. Тэхён тут же кутается в неё, цепляясь за ткань трясущимися пальцами. — Потерпи немного, хорошо? Обещаю, совсем немного. Солнце встаёт, предвещая начало жары, на дорогах становится всё больше машин, а на улицах — прохожих: город просыпается. Чонгук несётся на максимальной разрешённой скорости, не решаясь её превысить — он не мог позволить дорожной полиции задержать его. Ну а что он скажет в таком случае, если на его заднем сидении — пропавший два года тому назад Ким Тэхён, о котором трубил весь город? Да и к тому же выглядящий, как узник концлагеря? Нет, он бы тогда проблем не обобрался. Администратор за стойкой в холле мотеля спит, а улица пустынна; ему повезёт, если никто на самом деле не видел, как он несёт на руках парня в одной рубашке в свой номер. Тэхён просит только горячую ванну, и Чонгук не может ему отказать. Это хорошенько напоминает тот раз, когда он вернулся после двух дней, проведённых в озере, и когда они впервые расстались. Чонгук вспоминает, как думал, что эти два дня протянулись бесконечностью. Два года тогда — тысяча бесконечностей. Только на этот раз он не ждёт у двери, а стоит у ванны на коленях, следит за тем, чтобы Тэхён не забывался и не пытался уйти под воду с головой, помогает ему помыться, и ещё неприлично долго гладит по мокрым волосам. Тэхён все еще дрожит даже в обжигающе горячей воде, а потом начинает кашлять — надрывно и сухо, с кровью, плывущей по мокрой коже, и Чонгуку опять же становится от этого больно. Он сидит на столешнице, завернувшийся в большое махровое полотенце; грязно-серые волосы и кожа с зеленоватым отливом после душа теперь первозданно белые, и он выглядит, как альбинос с глазами-точками. Сплошное белое пятно. Теперь видно, насколько его волосы отросли — они свисают влажными прядями по самые плечи; Чонгук распутывает их пальцами, осторожно и стараясь не тянуть. Сейчас они похожи скорее не на волосы, а на мокрый лебяжий пух — тонкие и мягкие под пальцами. Он откидывает прядки с его лица, зачёсывает пальцами назад и, сняв с запястья кожаный шнурок, завязывает его волосы в низкий хвост. Тэхён выглядит совершенно неземным и нереальным, а еще слегка удивлённым из-за светлых бровей. Он смотрит в окно отсутствующим взглядом, почти никак не реагируя на прикосновения. — Я выходил как-то за всё это время, — наконец вздыхает он, так и не глядя на Чонгука. — Осенью. Не знаю, в том году или в позапрошлом… Ненадолго — может, на день или два. Я нашёл свою мать. Чонгук терпеливо ждёт. — Та, которая меня родила. — Тэхён чуть морщится. — Биологическая. Она живёт в городе к югу, совсем недалеко тут… Я навестил её. Ты знал, что нужно обязательно быть утопленным, чтобы воскреснуть в этом озере? Тэхён переводит на него взгляд, смотрит серьёзно и внимательно. — Да. — А мне ты об этом сказать планировал? — Не планировал, — отвечает Чонгук честно. — А если бы и планировал — то и не смог бы. Сонми рассказала мне об этом прямо перед тем, что сделала. Тэхён опускает взгляд. — Про мою мать она тебе тоже сказала? — Да. Они молчат долго: может, несколько минут, прежде чем Чонгук не спрашивает тихо: — Ты сделал что-нибудь с ней? — А? Нет, конечно нет. Она хоть меня и убила, но убила крайне удачно. Я должен и за это быть благодарен. Просто, — он сухо усмехается, — просто нужно было видеть её лицо, когда она меня увидела. Я похож на неё, так что она точно меня узнала. Наверняка подумала, что я мертвец. — Может, это и дико, но я отчасти ей даже благодарен. Хотя нет, забудь, слишком странно прозвучало. — Почему? Хэй, ну раз уж начал, закончи мысль. Тэхён улыбается, ловит его взгляд, и на несколько мгновений в его глазах повисает то самое выражение, в которое Чонгук когда-то влюбился — эти нежные смешливые искринки. Казалось, им нет места в его глазах сейчас, когда они такие. Но нет. — Потому что если бы не она, мы бы наверняка не встретились. — А я верю, что встретились бы. Потому что это всё — судьба. — И то, что с нами произошло, тоже судьба? — Да. Чонгук прикрывает ладонями аккуратные прорези на коже его шеи, оставленные уже втянувшимися жабрами; Тэхён крупно вздрагивает, и его белоснежные пушистые ресницы трепещут. — Тогда я думаю, что судьбой предначертано, чтобы они никогда больше не открывались. Тэхён вздыхает. — Ты уверен, что это будет так уж легко? — Нет. А если это повторится, то к чёрту эту судьбу. Будем сами решать, что нам делать. Ясно? Нельзя пускать все на самотёк — жаль, что у меня заняло слишком много времени это понять. — И что дальше? — Дальше мы будем счастливы. Чонгук был в этом уверен.